Огонь, что горит в нас

– Да.

– Это меня пугает.

– Да, меня тоже. – Я видел, что тревога тяжким грузом лежит у него на душе. – Но не волнуйся, я заставлю ее что-нибудь съесть.

Его тревога не утихла.

– Ты тоже, похоже, отощал.

– Это из-за моего быстрого метаболизма, – пошутил я. Он не засмеялся. Я похлопал его по спине. – Серьезно, Кел, я в порядке. И я попытаюсь заставить ее поесть. Обещаю попробовать, ладно?

Он испустил тяжкий вздох.

– Ладно, до свидания. Если не вернешься с работы к тому времени, как я заеду вечером, то увидимся на следующей неделе. – Келлан помахал рукой на прощание, но прежде чем он вышел из квартиры, я окликнул его.

– Да? – спросил он. Я пожал левым плечом, он пожал правым.

Так мы всегда говорили друг другу «я тебя люблю». Он значил для меня очень многое. Человеком, которым я когда-нибудь мечтал стать. И все же мы были мужчинами. А мужчины не говорят «я люблю тебя». Если честно, я вообще никому не говорил этих слов.

Откашлявшись, я кивнул.

– Еще раз спасибо. За… – Я опять пожал левым плечом. – За все.

Он ласково улыбнулся мне и поднял правое плечо.

– Всегда пожалуйста. – С этими словами он ушел.

Мой взгляд упал на маму, которая разговаривала со своей миской молока. Ну, конечно.

– Келлан – идеальный сын, – пробормотала она молоку, прежде чем повернуть голову в мою сторону. – Он намного лучше тебя.

«Где Трезвая Мама?»

– Да, – сказал я, вставая и вместе со своей порцией еды направляясь в свою комнату. – Ладно, мам.

– Это правда. Он красивый, умный и заботится обо мне. А ты ни черта не делаешь.

– Ты права. Я не делаю для тебя ни черта, – пробормотал я, направляясь прочь и не желая в это утро иметь дело с ее сдвинутым разумом.

Я вздрогнул, когда мимо моего уха просвистела миска и разбилась о стену передо мной. Меня обдало осколками и брызгами молока. Я повернул голову к маме – она злобно улыбалась мне.

– Мне нужно, чтобы окна были вымыты сегодня, Логан. Немедленно. У меня сегодня свидание, а это место просто отвратительно! – рявкнула она. – И прибери этот кавардак!

Моя кровь начала закипать, потому что весь кавардак она всегда устраивала сама. Как кто-то может так далеко зайти в жизни? А если уже зашел, то есть ли у него шанс вернуться назад? «Я так скучаю по тебе, мама…»

– Я не буду это прибирать.

– Нет, будешь.

– С кем ты собираешься на свидание, мама?

Она выпрямилась, словно принцесса или королева.

– Не твое дело.

– Правда? Помнится мне, что последним мужчиной, с которым ты ходила на свидание, был какой-то скот, который снял тебя на углу. А до того это был мой драчливый папаша, и ты вернулась с двумя сломанными ребрами.

– Не смей так говорить о нем! Он добр к нам. Как ты думаешь, кто в основном платит за нашу квартиру? Уж точно не ты.

Только что выпустившийся из школы парень почти восемнадцати лет от роду, который не может платить за квартиру, – я был полным неудачником.

– Я плачу половину, и это больше, чем ты можешь себе представить – а он просто кусок дерьма.

Она хлопнула ладонями по столу, разозленная моими словами. Ее тело слегка дрожало, движения становились все более нервными.

– Он мужчина куда больше, чем ты когда-либо сможешь стать!

– Вот как? – спросил я, подлетая к ней и начиная рыться в ее карманах, точно зная, что именно я найду. – Больше мужчина, чем я? И почему же? – спросил я, доставая из ее заднего кармана пакетик с дурью. Я покачал им перед ее лицом и увидел, как на этом лице проступает паника.

– Перестань! – крикнула она, пытаясь выхватить пакетик у меня.

– Нет, я уже все понял. Он дает тебе эту дрянь, и это делает его лучшим мужчиной, чем я когда-либо смогу стать. Он бьет тебя, потому что он лучший мужчина. Он плюет тебе в лицо, потому что он лучший мужчина, чем я. Верно?

Она начала плакать – не из-за моих слов, потому что я был уверен, что чаще всего она их просто не слышит. Она плакала от страха, что ее милому пакетику с дурью грозит опасность.

– Просто отдай это мне, Ло! Прекрати!

Ее взгляд был пуст, мне почти казалось, что я сражаюсь с призраком. Я с тяжелым вздохом бросил пакетик на стол.

– Ты в ауте. Ты в полном дерьме, и тебе никогда не станет лучше, – проговорил я, когда она сосредоточилась на наркоте.

– Говорит парень, который, скорее всего, уйдет сейчас в свою комнату, закроет дверь и будет покуривать дурь, которую дал ему его папочка. Он большой и крутой волчара, но маленький мальчик в красном капюшончике постоянно зовет его обратно, чтобы уладить свои делишки. Ты считаешь, будто чем-то лучше меня или него?

– Лучше, – сказал я. Я уже привык, хотя и не до конца. Я контролировал себя. Я не бесился.

Я был лучше, чем мои родители. Должен был быть лучше.

– Ты не лучше. Ты унаследовал худшее от нас обоих, особенно внутренне. Келлан хороший, у него всегда все будет хорошо. Но ты? – Она высыпала еще немного дури на стол. – К двадцати пяти годам ты скопытишься, и я этому не удивлюсь.

Мое сердце.

Оно прекратило биться.

Шок сотряс меня, когда эти слова слетели с губ матери. Но она даже не моргнула, произнося их, и я ощутил, как часть меня умерла. Я хотел сделать совершенно противоположное тому, что она говорила обо мне. Я хотел быть сильным, уверенным, достойным существования.

Но я по-прежнему был хомяком в колесе.

Бегать по кругу, по кругу и совершенно никуда не прибежать.