Секс и вытеснение в обществе дикарей

Жена относится к мужу отнюдь не подобострастно. У нее есть свое имущество и своя собственная сфера влияния, частная и общественная. Дети никогда не видят, чтобы отец грубо обращался с матерью. В то же время отец только отчасти является кормильцем семьи и главным образом должен работать на своих сестер, и мальчики знают, что, когда вырастут, должны будут в свою очередь работать на своих сестер.

Брак ориентирован на отца: жена переходит в дом и общину мужа, если происходит из другой, как это обычно бывает. Дети, следовательно, растут в общине, официально им чуждой, не имея ни права на землю, ни законного права гордиться своей деревней; их дом, имущество, малая родина, родовая гордость относятся к другому месту. Это двоякое влияние порождает странные сочетания и путаницу.

С раннего возраста сыновья и дочери одной матери разделены в семье в соответствии со строгим табу, запрещающим любые близкие отношения между ними и, прежде всего, предписывающим им не иметь никаких общих дел, как-либо связанных с сексуальной сферой. Так, табу запрещает брату, во всем остальном пользующемуся властью над сестрой, пускать в ход эту власть, когда речь идет о ее браке. Следовательно, право давать или не давать согласие на брак остается за родителями, и отец – муж ее матери – наделен наибольшими полномочиями только в этом единственном случае.

Огромная разница между двумя типами семьи, составляющими предмет нашего анализа, начинает проясняться. Во главе семьи нашего типа стоит властный, авторитарный муж и отец, пользующийся поддержкой общества[7 - Я хотел бы отметить, что, хотя под «нашей собственной» цивилизацией я имею в виду европейское и американское общество в целом, прежде всего я говорю о «типичной» европейской семье, поскольку выводы психоанализа основаны на этом материале. Я не берусь сказать, существует ли среди высших социальных слоев западноевропейских или североамериканских городов тенденция к установлению материнского права, скорее схожего с правовыми идеями Меланезии, чем с римским и континентальным правом. Если тезис этой книги верен, некоторые современные явления в области секса («вечеринки с поцелуями» и т. п.), а также ослабление патриархальной системы должны принципиально изменить эмоциональные установки и отношения внутри семьи.]. Также наше экономическое устройство отводит ему роль кормильца семьи, который может – по крайней мере, номинально – быть щедрым или скупым, на свое усмотрение. На Тробрианских островах, напротив, мать независима, а муж не имеет никакого отношения к зачатию детей, не является кормильцем семьи, не может оставить детям свое имущество и не имеет над ними власти в социальном смысле. Родственники же матери обладают большим влиянием, особенно ее брат – кормилец семьи, чье имущество сыновья наследует после его смерти. Таким образом, в этом отношении социальная жизнь и семья тробрианцев организованы совершенно иначе, чем в нашей культуре.

При том, что семейная жизнь матрилинейного общества представляет интерес для изучения, может показаться излишним останавливаться на нашей собственной семейной жизни, которую все мы так хорошо знаем и которая так часто обсуждается в новейшей психоаналитической литературе. Мы могли бы принять ее как нечто само собой разумеющееся. Но, во-первых, строгий компаративный подход требует четких представлений о сравниваемых объектах; а во-вторых, поскольку приводимые здесь матрилинейные данные получены с помощью специальных методов антропологической полевой работы, европейский материал должен быть представлен в том же виде – как если бы он был получен с помощью тех же методов научного наблюдения и проанализирован с антропологической точки зрения. Как уже отмечалось, я не нашел ни в одном психоаналитическом труде прямого и последовательного описания социальной среды; еще меньше мне удалось обнаружить сведений о том, как нуклеарный комплекс и обусловливающие его причины варьируются в нашем обществе в зависимости от социальной группы. Однако очевидно, что детские конфликты в покоях обеспеченных буржуа и в крестьянской хижине или в однокомнатной «клетушке» бедного рабочего совершенно различны. Теперь, просто для того чтобы подтвердить истинность психоаналитической доктрины, было бы полезно рассмотреть низшие, грубые слои общества, где вещи называются своими именами, где ребенок находится в постоянном контакте с родителями, живет и ест в одной с ними комнате и спит в одной с ними постели, где никакой «заместитель родителя» не осложняет картину, хорошие манеры не умеряют животные инстинкты и где мелкие дрязги и соперничество повседневной жизни выливаются в ожесточенную, хотя и затаенную вражду[8 - Мои личные познания о жизни, обычаях и психологии восточноевропейских крестьян подтверждают глубокую разницу между необразованными и образованными классами одного и того же общества в том, что касается психологических установок родителей по отношению к детям и детей – к родителям.].

Мы можем добавить, что изучение социальных и биологических оснований нуклеарного комплекса с целью дальнейшего применения этого понятия в фольклористике настоятельно требует учитывать крестьян и необразованные классы. Это объясняется тем, что народные традиции берут начало в обстоятельствах, скорее напоминающих жизненные условия современного крестьянина или бедного ремесленника Центральной и Восточной Европы, нежели жизненные условия раскормленных нервических жителей Вены, Лондона или Нью-Йорка.

Для ясности сравнения я разделю детство на этапы и каждый из них буду рассматривать отдельно, описывая и сравнивая их в обоих обществах. Для осмысления нуклеарного комплекса важно четко различать этапы семейной жизни, поскольку психоанализ – и это действительно одна из главных его заслуг – раскрыл ярусность человеческого сознания и показал его примерное соответствие этапам развития ребенка. Определенные периоды сексуальности, кризисы, сопутствующие регрессии и амнезии, когда некоторые воспоминания вытесняются в сферу бессознательного, – все это предполагает четкое разделение жизни ребенка на периоды[9 - Хотя разделение на несколько отдельных этапов играет важнейшую роль во фрейдовском понимании детской сексуальности, в его наиболее обстоятельной работе на эту тему («Три очерка по теории сексуальности») последовательные этапы не представлены ни явным, ни неявным образом. Это несколько затрудняет чтение книги для неспециалиста в психоанализе и порождает определенные двусмысленности и противоречия, действительные и мнимые, которые автор настоящей книги пока не разрешил полностью. Прекрасное в остальном флюгелевское толкование положений психоанализа (Fl?gel. The Psycho-Analytic Study…) также грешит этим недостатком, что очень досадно в работе, которая ставит своей целью прояснение и систематизацию доктрины. Слово «ребенок» используется на протяжении книги то в значении «младенец», то в значении «подросток», и смысл, как правило, приходится понимать из контекста. Я надеюсь, что в этом отношении настоящий труд будет небесполезен.]. Для нашей цели достаточно выделить четыре периода в развитии ребенка, определяемые биологическими и социальными факторами.

Младенчество – период, когда ребенок полностью зависим от матери, нуждается в грудном питании и защите, не может самостоятельно двигаться, не может сообщить свои мысли и желания. Мы будем исходить из того, что этот период длится от рождения до времени отнятия от груди. В диких племенах он продолжается около двух-трех лет. В цивилизованном обществе он намного короче – как правило, около года. Но для разделения детства на этапы лучше ориентироваться на естественные сроки. Ребенок в этом возрасте физиологически привязан к семье.

Раннее детство – возраст, в котором ребенок, неспособный пока еще существовать независимо от матери, тем не менее может двигаться, говорить и самостоятельно играть рядом с ней. Мы будем исходить из того, что этот период длится три или четыре года и, таким образом, завершается примерно в возрасте шести лет. На этот период жизни приходится первый постепенный разрыв семейных связей. Ребенок учится быть самостоятельным и независимым от семьи.

Детство – достижение относительной независимости, время бесцельных прогулок и игр с другими детьми. Это также время, когда во всех ответвлениях человечества и во всех социальных классах ребенок так или иначе принимается в полноправные члены общества. Некоторые дикие племена проводят подготовительные ритуалы инициации. Другие племена и наши крестьяне и рабочие, особенно в материковой Европе, начинают обучать ребенка принципам хозяйствования. В западноевропейском и американском обществах в этом возрасте дети отправляются в школу. Это период второго разрыва с семьей, и он длится вплоть до пубертатного периода, имеющего естественные временные границы.

Подростковый возраст – от физиологического созревания до полной социальной зрелости. В жизни многих диких племен этот период включает в себя основные обряды инициации; в других племенах в этот период на незамужних девушек и неженатых юношей начинают распространяться племенной закон и порядок. В современном цивилизованном обществе это время средней и старшей ступеней школы или завершающего периода профессионального обучения. Это время окончательного выхода из-под родительской опеки. В диких племенах и низших слоях нашего общества обычно он заканчивается браком и созданием новой семьи.

3. Первый этап семейной драмы

Полная зависимость детеныша от матери характерна для всех млекопитающих: от матери зависят питание, защита, тепло, чистота и физический комфорт ребенка. Этим потребностям соответствуют различные виды телесного взаимодействия матери и ребенка. Физиологически мать испытывает сильную инстинктивную привязанность к ребенку, а ребенок тянется к материнскому организму, нуждаясь в тепле ее тела, безопасности ее объятий и, прежде всего, в ее молоке и контакте с ее грудью. Сначала их связь определяется избирательным пылом матери – ей дорог только ее ребенок, а ребенка устроит грудь любой кормящей женщины. Но вскоре ребенок также начинает отличать мать, и его привязанность к ней приобретает индивидуальный, исключительный характер. Таким образом, при рождении между матерью и ребенком устанавливается пожизненная связь.

Эта связь основана на том биологическом факте, что в раннем возрасте млекопитающие не могут обходиться без посторонней помощи, и, следовательно, выживание вида зависит от одного из сильнейших инстинктов – инстинкта материнской любви. Но общество спешит вмешаться и добавить к мощному голосу природы свой поначалу шаткий закон. Во всех человеческих обществах, как диких, так и цивилизованных, обычай, право и нравы, иногда даже религия признают связь между матерью и ребенком обычно уже в первые месяцы беременности. Мать, а иногда и отец должны соблюдать различные табу и ограничения либо проводить обряды, чтобы обеспечить благополучие новой жизни в лоне матери. Рождение ребенка – всегда значимое общественное событие, с которым связаны многие традиции и практики, часто религиозные. Таким образом, наиболее естественная и непосредственно биологическая связь – связь между матерью и ребенком – имеет как общественное, так и физиологическое измерение и не может быть описана без указания на влияние традиций и обычаев общества.

Попробуем кратко обобщить и охарактеризовать эти социальные содетерминанты материнства в нашем собственном обществе. Материнство – нравственный, религиозный и даже художественный идеал цивилизованного мира, беременная женщина защищена законом и обычаем и является объектом поклонения, сама же она в своем положении должна быть счастливой и гордой. Осуществимость этого идеала подтверждается историческими и этнографическими данными. Даже в современной Европе ортодоксальные польские евреи сохраняют это отношение, и для них беременная женщина – объект почитания. В христианских арийских обществах среди низших классов беременность воспринимается как обуза и помеха; среди состоятельных людей – как неудобство, затруднение и причина временного изгнания из обычной социальной жизни. Поскольку мы, таким образом, должны признать важность дородовой эмоциональной установки матери относительно будущего ребенка и поскольку подобная установка в значительной степени зависит от социальной среды и социальных ценностей, необходимо более тщательно изучить эту социологическую проблему.

Общество одобряет и подкрепляет биологические особенности и инстинктивные импульсы матери; многие социальные обычаи, идеалы, этические нормы направлены на то, чтобы мать была нянькой своему ребенку, и это в целом характерно как для низших, так и для высших классов почти всех народов Европы. Однако даже эти фундаментальные, биологически обусловленные отношения подвергаются значительным аберрациям в определенных обществах вследствие установившихся обычаев и слабости врожденных импульсов. Так, во Франции среди средних слоев было принято отдавать ребенка кормилице на первый-второй годы жизни; не менее пагубным был обычай нанимать кормилицу или давать младенцу искусственную пищу для сохранения формы груди матери – когда-то он был широко распространен среди обеспеченных классов, но сейчас осуждается как противоестественный. Здесь вновь нужно добавить социологические штрихи к картине материнства с учетом изменений, которые она претерпевает вследствие национальных, экономических и этических различий.

Рассмотрим теперь те же отношения в матрилинейном обществе побережья Тихого океана. Меланезийка неизменно выказывает горячую любовь к своему ребенку, и окружающее общество поддерживает, поощряет и идеализирует ее чувства посредством традиций и обычаев. С первого месяца беременности женщина должна заботиться о благополучии будущего ребенка, соблюдая ряд пищевых табу и другие ограничения. Беременная женщина традиционно является объектом поклонения, идеалом, полностью претворенным в жизнь в поведении и чувствах туземцев. При первой беременности проводится сложная церемония, с несколько неясной целью, но подчеркивающая важность события и оказывающая почет беременной женщине.

После родов мать и ребенок уединяются примерно на месяц, мать постоянно занимается ребенком, нянчит его, и в хижину допускаются только определенные родственники женского пола. Усыновление ребенка в обычных обстоятельствах – крайне редкое явление, и даже в этом случае ребенка отдают только после того, как отлучили от груди; и ни при каких обстоятельствах его не могут усыновить посторонние люди, только ближайшие родственники. Ряд обрядов, таких как ритуальное омовение матери и ребенка, особые табу, соблюдаемые матерью, соединяют мать и дитя узами обычая в дополнение к естественным узам[10 - Важная форма табу, соблюдаемая матерью после рождения ребенка, – сексуальное воздержание. Прекрасное описание высоких нравственных взглядов туземцев в связи с этим обычаем можно найти в книге Дж. Питт-Риверса «Контакт рас и культурный конфликт» (Pitt-Rivers G. The Contact of Races and Clash of Culture. 1927. Ch. VIII. Sec. 3).].

Таким образом, в обоих обществах биологический инстинкт дополняется социальными установлениями обычая, этических норм и нравов, и все они работают в одном направлении, усиливая связь матери и ребенка, создавая условия для полной реализации радости материнства. Это согласие между социальными и биологическими факторами является залогом полного удовлетворения и высочайшего блаженства. Общество объединяется с природой, чтобы воспроизвести условия счастливого пребывания плода в утробе, нарушенные травмой рождения. Доктор Ранк в работе, которая уже признана значимой для развития психоанализа[11 - «Травма рождения» (Das Trauma der Geburt, 1924). Излишне говорить, что выводы доктора Ранка в этой книге совершенно неприемлемы для автора данной работы, который не только не признает последних достижений психоанализа, но даже и не понимает их смысла.], показал, насколько важны для последующей жизни внутриутробное существование и память о нем. Что бы мы ни думали о «травме» рождения, первые месяцы жизни после рождения, бесспорно, повторяют благодаря действию как биологических, так и социологических факторов блаженное состояние ребенка, прерванное «травмой» отнятия от груди. Исключения можно найти только среди высших слоев цивилизованного общества.

Еще большие различия между патрилинейной и матрилинейной семьей в этот период обнаруживаются в вопросе отцовства. Достаточно неожиданно, что в примитивном обществе, которому неведома физическая связь отца с ребенком и где царит материнское право, отец должен поддерживать куда более близкие отношения с ребенком, чем это обычно бывает в нашем обществе. В нашем собственном обществе отец играет незначительную роль в жизни грудного ребенка. Согласно обычаям, традициям и нравам отец из обеспеченных слоев не допускается в детскую комнату, а крестьянин или рабочий вынужден оставлять ребенка и жену одних на большую часть суток. Его может возмущать, что ребенок требует к себе столько внимания и что забота о нем отнимает столько времени, но, как правило, он и не помогает, и не мешает управляться с маленьким ребенком.

Для меланезийцев, как мы знаем, «отцовство» – исключительно социальная связь. Отчасти она определяется его долгом перед детьми жены; он должен «принять их в свои объятия» – мы уже цитировали эту фразу; должен нести их, если в походе мать устала, и должен помогать ей заботиться о них дома. Он обслуживает, моет их, и в меланезийском языке существует множество стандартных выражений, описывающих тяготы отцовства и сыновнюю благодарность. Типичный отец на Тробрианских островах – трудолюбивая, добросовестная нянька, и в этом он следует чувству долга, отраженному в социальной традиции. Тем не менее отец всегда искренне интересуется своими детьми, иногда даже страстно, и исполняет все свои обязанности усердно и с любовью.

Итак, сравнивая патриархальное и матриархальное отношения к ребенку на этом первом этапе, мы видим, что главное отличие заключается в роли отца. В нашем обществе отец исключен из ситуации и в лучшем случае исполняет второстепенную роль. На Тробрианских островах он играет весьма активную роль, и это позволяет ему создать куда более прочную и нежную связь с детьми. В обоих обществах, за редкими исключениями, невелика вероятность возникновения конфликта между биологическими тенденциями и социальными условиями.

4. Отцовство при материнском праве

Мы переходим к тому периоду, когда ребенок уже отлучен от груди, учится ходить и начинает говорить. Однако биологически он медленно обретает независимость от тела матери. Он не меньше тянется к матери, для него не менее важны ее присутствие, прикосновение, нежные объятия.

Это естественное, биологическое желание, но в нашем обществе желания ребенка рано или поздно пресекаются. Прежде всего надо понимать, что период, о котором мы будем говорить, начинается с процесса отлучения от груди. С этого момента блаженная гармония младенческой жизни разрушается или, по меньшей мере, видоизменяется. Среди высших классов отлучение ребенка от груди подготавливается понемногу, осуществляется постепенно и обычно проходит безболезненно. Но среди низших классов в нашем обществе отлучение от груди – обычно тяжелое испытание для матери и, конечно, для ребенка. Позже другие силы начинают препятствовать близости матери и ребенка, с которым на этом этапе происходят разительные изменения. Он обретает независимость в движениях, может самостоятельно есть, выражать свои чувства и мысли, начинает понимать и наблюдать. В высших классах общества мать и ребенок разлучаются постепенно. Это не вызывает шока у ребенка, но оставляет в его жизни пустоту, тоску и неудовлетворенное желание. В низших классах, где ребенок спит в одной постели с родителями, в какой-то момент это начинает вызывать неудобства, ребенок становится помехой и страдает от более грубого обращения.

Чем материнство на коралловых островах Новой Гвинеи отличается на этом этапе от материнства в нашем обществе? Во-первых, отлучение ребенка от груди происходит намного позже, когда ребенок уже самостоятелен, может бегать, играть, ест практически любую пищу и имеет другие интересы; т. е. это происходит тогда, когда ребенок сам не нуждается более в молоке матери, и таким образом исключается первая детская травма.

«Матриархат» – право матери, ни в коем случае не означает власть жестоких, страшных мегер. Матери на Тробрианских островах холят и лелеют своих детей, играют с ними в это время так же ласково, как и на более раннем этапе, и это поведение поддерживается обычаями и этическими нормами. Также в соответствии с законом, обычаями и традициями ребенка и мать связывают более тесные узы, чем жену и мужа, чьи права подчинены правам ребенка. Психология семейных отношений, следовательно, имеет иной характер, и отторжение ребенка отцом происходит редко, если вообще происходит. Другое различие между меланезийской и типичной европейской матерью заключается в том, что первая – куда более снисходительна: ребенка воспитывают мало и почти не занимаются его нравственным воспитанием, и поскольку все прочие процессы начинаются позже и осуществляются другими людьми, для жестокости не остается места. Это отсутствие материнской дисциплины предотвращает, с одной стороны, такие отклонения, как суровость, иногда имеющая место в нашем обществе; с другой же стороны, вследствие этого ребенок теряет интерес, желание угодить матери и получить ее одобрение. Как мы помним, в нашем обществе это желание – одна из основ сыновней привязанности, позволяющая установить длительную связь в последующей жизни.

Если вернуться к роли отца, мы видим, что в нашем обществе, вне зависимости от национальности или общественного класса, отец по-прежнему имеет статус патриарха[12 - Здесь я вновь должен сделать исключение для современной американской и британской семьи. Отец постепенно теряет свое положение патриарха. Однако, поскольку этот процесс еще не завершен, было бы неразумно брать его здесь в расчет. Я полагаю, психоанализ не может надеяться сохранить концепцию Эдипова комплекса для будущих поколений, которые будут знать только слабовольного отца, находящегося под каблуком у жены. К нему дети будут испытывать скорее жалость и снисходительность, чем страх и ненависть!]. Он – глава семьи и существенное звено рода, он также кормилец семьи.

Будучи абсолютным правителем в семье, он может стать тираном, и в этом случае между ним и женой, между ним и детьми возникают всевозможные конфликты. Их особенности во многом определяются социальной средой. В обеспеченных слоях западного цивилизованного мира ребенок отделен от отца множеством установлений. Хотя ребенок постоянно находится под присмотром няни, обычно о нем также заботится и осуществляет контролирующую функцию мать, и в этом случае она почти всегда становится главным объектом привязанности ребенка. Отец, с другой стороны, редко появляется на горизонте ребенка, причем, как правило, только в качестве стороннего наблюдателя и чужака, в присутствии которого ребенок должен хорошо себя вести, рисоваться и показывать себя. Отец для ребенка – это власть и наказание, и это делает его устрашающей фигурой. Обычно результатом становятся смешанные чувства; он – идеальное существо, вокруг него вертится мир; и в то же время он – «великан-людоед», которого ребенок должен бояться и для удобства которого, как вскоре понимает ребенок, организовано все в доме. Любящий и сочувствующий отец легко исполнит роль полубога. Напыщенный, неласковый или бестактный вскоре вызовет подозрительность и даже ненависть ребенка. По отношению к отцу мать становится посредником, иногда готовым донести о шалостях ребенка вышестоящим органам, но в то же время способным встать на его защиту и отвратить наказание.

В случае с бедными крестьянами или рабочими Центральной и Восточной Европы, которые всем семейством делят одну комнату и даже одну кровать, картина иная, хотя результаты сходны. Отец поддерживает более тесный контакт с ребенком, что иногда позволяет развиться большей привязанности, но, как правило, приводит к хроническим и более тяжелым конфликтам. Когда отец возвращается домой уставший с работы или пьяный из трактира, он, конечно, срывает плохое настроение на домочадцах и грубо обращается с женой и ребенком. Нет ни одной деревни, ни одного бедного квартала в современном городе, где бы не имели место случаи настоящей патриархальной жестокости. Из своего личного опыта я могу привести множество случаев, когда крестьяне, вернувшись домой, исключительно ради удовольствия били детей или вытаскивали их из постели и отправляли на улицу в холодную ночь.

Даже в лучшем случае, как только отец возвращается домой с работы, дети должны вести себя тихо, прекратить шумные игры и сдерживать спонтанные, характерные для детей вспышки эмоций. Отец – также высшая карательная инстанция в бедных домах, в то время как мать выступает заступницей и часто терпит то же обращение, что и дети. Более того, в еще более бедных домах экономическая роль кормильца и социальный авторитет отца признаются еще быстрее и безоговорочнее наряду с его личным влиянием.

Роль меланезийского отца на этом этапе существенно отличается от роли европейского патриарха. Я вкратце описал в четвертой главе его общественное положение в качестве мужа и отца и роль, которую он исполняет в доме. Он не является главой семьи и ее кормильцем, и дети не ведут от него свое происхождение. Это полностью меняет его юридические права и его личное отношение к жене. Мужчина с Тробрианских островов редко ссорится с женой, едва ли когда-либо пытается обойтись с ней грубо и никогда не может установить длительную тиранию. Даже сексуальное сожительство не считается по местному закону и обычаю обязанностью жены и исключительным правом мужа, как это принято в нашем обществе. Аборигены Тробрианских островов считают, в соответствии с традициями, что муж в долгу перед своей женой за сексуальные услуги, что он должен заслужить их и затем оплатить. Один из способов, собственно, главный способ, для него выполнить свой долг – заботиться о детях и показывать свою привязанность к ним. В меланезийском языке существует множество поговорок, отражающих эти принципы в своего рода бытовом фольклоре. Для грудного ребенка муж – любящая и заботливая нянька; позже, в раннем детстве он играет с ним, носит на руках и обучает спортивным играм.

Таким образом, правовые, этические и другие традиции племени и все общественные силы создают совершенно иное положение мужчины как супруга и отца, отличное от положения патриарха. И хотя описываем мы его абстрактно, это ни в коем случае не просто формальный, отвлеченный принцип. Он выражается в каждой мелочи повседневной жизни, определяет все семейные отношения и чувства. Дети никогда не видят свою мать в подчиненном положении или жалкой зависимости от мужа, даже если она – простолюдинка замужем за вождем. Отец никогда не бьет детей; он не их кровный родственник, не их господин, не их благодетель. У него нет прав или привилегий. Тем не менее он, как и любой другой нормальный отец во всем мире, питает к ним нежную привязанность; и это чувство, вместе с его традиционными обязанностями, побуждает его пытаться завоевать их любовь и тем самым сохранить свое влияние на них.

Сравнивая отцовство в Меланезии и Европе, необходимо учитывать как биологические, так и социологические факты. С биологической точки зрения, каждый человек, несомненно, склонен испытывать нежные и теплые чувства к своим детям. Но эта склонность, по-видимому, недостаточно сильна, чтобы перевесить испытания, которые влечет за собой рождение детей. Поэтому когда общество вмешивается и заявляет, что отец является абсолютным господином и дети служат его удовольствию и славе, это социальное влияние нарушает равновесие естественной привязанности и естественного раздражения, вызванного тяготами. Матрилинейное общество, напротив, не дает отцу никаких прав и привилегий на привязанность детей, он должен ее заслужить, и в этом же нецивилизованном обществе на него меньше давят экономические обязанности и амбиции, в результате он может свободнее следовать своим отцовским инстинктам. Следовательно, в нашем обществе баланс между биологическими и социальными силами, соблюдавшийся в раннем детстве, затем нарушается. В меланезийском обществе гармоничные отношения сохраняются.

Отцовское право, как мы могли убедиться, во многом является источником семейных конфликтов, накладывая на отца общественные требования и даруя ему особые привилегии, не соответствующие ни биологическим тенденциям, ни личным чувствам, которые он может испытывать к детям и вызывать в них.

5. Детская сексуальность

Вступая на территорию, осваиваемую Фрейдом и психоаналитиками, я тем не менее старался избегать темы секса, отчасти потому что хотел подчеркнуть социологический аспект моей работы, отчасти – остерегаясь спорных теоретических моментов, таких как природа взаимной привязанности матери и ребенка или «либидо». Но на этапе, когда дети начинают самостоятельно играть и проявлять интерес к окружающим людям, сексуальность впервые обретает форму, которая непосредственно влияет на семейную жизнь и может быть подвергнута внешнему социологическому наблюдению[13 - Читатель, интересующийся темой детской сексуальности и детской психологии, также может познакомиться с трудами: А. Молла «Сексуальная жизнь детей» (Moll A. Das Sexualleben des Kindes. 1908); Хэвлока Эллиса «Исследования психологии пола» (Ellis H. Studies in the Psychology of Sex. 1919. P. 13; 1910. Vol. I. P. 36, 235). He меньший интерес представляют книга Г. Плосса (под редакцией Ренца) «Ребенок в народных обычаях и нравах» (Ploss-Renz. Das Kind in Brauch und Sitte der V?lker. 1911–1912); труд Шарлотты Бюлер «Внутренняя жизнь подростков» (B?hler Ch. Das Seelenleben des Jugendlichen. 1925) и работы Уильяма Штерна на тему детской психологии.]. Внимательный наблюдатель за поведением европейских детей, не забывший свое собственное детство, должен будет признать, что в раннем возрасте, между тремя и четырьмя годами, ребенок начинает испытывать интерес и любопытство особого рода. Помимо мира законных, нормальных и «милых» вещей ему открывается мир постыдных желаний, тайных интересов и скрываемых импульсов. Появляются две категории вещей – «приличные» и «неприличные», «невинные» и «грязные», и различать эти категории необходимо на протяжении всей оставшейся жизни.

Некоторые люди полностью подавляют в себе «неприличное», и гипертрофированные приличные ценности превращаются в злобную пуританскую добродетель или еще более отвратительное лицемерие традиционной морали. Или «приличное» глушится излишествами порнографического характера, и «непристойное» оборачивается полной развращенностью ума, что не менее отвратительно, чем лицемерная «добродетель». На втором этапе детства, который мы сейчас разбираем (примерно от четырех до шести лет, по моей схеме), «неприличное» сосредоточивается вокруг интереса к выделительным функциям, эксгибиционизма и игр с обнажением, часто связанных с жестокостью. Дифференциации между полами пока почти нет, как нет и интереса к половому акту. Всякий, кто достаточно долго жил среди крестьян и хорошо знаком с тем, как проходит их детство, знает, что там это обычное, хотя и не афишируемое положение вещей. В рабочем классе дело, по-видимому, обстоит так же[14 - Добросовестный социолог Золя дал нам богатый материал на эту тему, полностью соответствующий моим собственным наблюдениям.]. В высших слоях «непристойности» не носят принципиально иного характера, хотя и подавляются в гораздо большей степени. Проводить наблюдения в этой социальной страте намного сложнее, чем среди крестьян; тем не менее их необходимо проводить с педагогическими, нравственными и евгеническими целями и разрабатывать подходящие методы исследования. Результаты, я думаю, в значительной мере подтвердят некоторые утверждения Фрейда и его школы[15 - По моим наблюдениям, тезисы Фрейда о нормальности раннего развития сексуальности, незначительной дифференциации между полами, анальном эротизме и отсутствии генитального интереса верны. В недавней статье «Очерк истории психоанализа» (1923) Фрейд несколько изменил свою точку зрения и утверждает, не приводя аргументы, что на этом этапе детям уже свойственен «генитальный» интерес. Я с этим не могу согласиться.].

Как пробудившаяся детская сексуальность или непристойное поведение влияют на отношение ребенка к семье? В разделении чего бы то ни было на «приличное» и «неприличное» родители и особенно мать всецело принадлежат к первой категории и не затронуты в сознании ребенка «неприличными» смыслами. Чувство, что мать может знать о неприличных детских играх, крайне неприятно ребенку, и у него совершенно нет желания в ее присутствии упоминать или говорить с ней на темы, связанные с сексом. Отец, который также находится строго вне «неприличной» категории, кроме того, является моральным авторитетом, и его такие мысли и занятия могут оскорбить. Ведь «неприличное» всегда сопровождается чувством вины[16 - Подходы современных родителей быстро меняются. Сейчас мы старательно «просвещаем» детей и обстоятельно готовим их к сексу. Однако, во-первых, мы должны помнить, что имеем дело с меньшинством, даже среди британской и американской интеллигенции. А во-вторых, я вовсе не уверен, что в результате такого подхода удастся в значительной мере преодолеть робость и стеснительность детей перед родителями, когда речь идет о сексе. Даже среди взрослых, по-видимому, существует общая тенденция избегать сильных, волнующих и неоднозначных эмоций в любых стабильных отношениях, основанных на ежедневном общении. Даже у тробрианцев, в целом «несдержанных», родитель никогда не выступает доверенным лицом ребенка в вопросах секса. Поразительно, насколько легче признаться в чем-то щекотливом или постыдном тем друзьям и знакомым, которые не слишком тесно соприкасаются с нашей повседневной жизнью.].

Фрейд и школа психоанализа акцентировали сексуальное соперничество между матерью и дочерью, отцом и сыном соответственно. Лично я считаю, что соперничество между матерью и дочерью не начинается в столь раннем возрасте. Во всяком случае я никогда не видел тому никаких подтверждений. Отношения между отцом и сыном сложнее. При том, что, как уже говорилось, у маленького мальчика нет мыслей, желаний или импульсов по отношению к матери, которые бы он сам отнес к категории «неприличного», очевидно, что молодой организм реагирует на близкий физический контакт с матерью[17 - Это было написано в 1921 г., и с тех пор я изменил свои взгляды на предмет. Утверждение, что «молодой организм реагирует на близкий физический контакт с матерью», кажется мне теперь абсурдным. Я рад, что могу использовать столь выразительное слово, при том что сам же и высказал эту абсурдную мысль. Я привожу адекватный, как мне кажется, анализ этого аспекта детской психологии позднее (см. часть IV, гл. 9).]. Общеизвестен совет, который старухи-крестьянки дают молодым матерям: после трех лет мальчики должны спать отдельно от матери. Крестьянам хорошо известно как о детских эрекциях, так и о том, что мальчик привязан к матери иначе, чем девочка. То, что в таких условиях в отношениях отца и его маленького сына есть элемент соперничества, представляется вероятным даже стороннему наблюдателю. Психоаналитики безоговорочно поддерживают эту точку зрения. Среди обеспеченных классов грубые конфликты возникают реже, если вообще возникают: вместо этого они разыгрываются в воображении и носят характер хотя и более утонченный, но от этого не менее коварный.

Нужно отметить, что на этом этапе, когда ребенок начинает проявлять соответствующие его полу характер и темперамент, родители по-разному относятся к дочери и сыну. Отец видит в сыне своего наследника, который займет его место в роду и в доме. Поэтому он становится все более требовательным, и это влияет на его чувства в одном из двух направлений: если у мальчика обнаруживаются умственные или физические недостатки, если он не соответствует идеалу отца, он становится предметом горького разочарования и враждебности. Вместе с тем даже на этом этапе соперничество, обида на то, что ребенок в будущем его заменит, и меланхолия стареющего отца ведут опять-таки к враждебности. Подавленная в том и другом случае враждебность ожесточает отца против сына и вызывает в ответ враждебные чувства. В то же время у матери нет причин для негативных эмоций, и, кроме того, она восхищается сыном как будущим мужчиной. Чувство отца к дочери – его повторению в женском обличье, – как правило, исполнено нежности и, возможно, тщеславия. Таким образом, социальные факторы соединяются с биологическими и побуждают отца более нежно относиться к дочери, чем к сыну, а мать – наоборот – к сыну. Но нужно заметить, что склонность к ребенку противоположного пола, потому что он противоположного пола, необязательно имеет сексуальный характер.

В Меланезии мы находим совершенно иной тип сексуального развития ребенка. То, что биологические импульсы принципиально не меняются, кажется очевидным. Но я не нашел никаких признаков того, что можно назвать непристойным поведением или подпольным миром, где ребенок тайно предается занятиям, в основном связанным с выделительными функциями организма или эксгибиционизмом. Разумеется, наблюдения за этой сферой жизни в силу самой ее природы затруднительны: установить личный контакт с ребенком из дикого племени очень непросто, и если бы для дикарей существовал мир неприличного, как он существует для нас, было бы так же бесполезно расспрашивать среднего взрослого меланезийца, как и обычных мать, отца или няньку в нашем обществе. Но есть одно обстоятельство, которое настолько кардинально меняет ситуацию в отношении этих туземцев, что здесь невозможно ошибиться: проявления детской сексуальности генитального типа на более позднем этапе, чем тот, о котором мы говорим сейчас, – примерно в возрасте пяти или шести лет – не подвергаются ни вытеснению, ни цензуре, ни моральному осуждению. Поэтому если бы на более раннем этапе имело место непристойное поведение, тем легче было бы его наблюдать на более позднем генитальном этапе сексуальных игр.

Как тогда объяснить отсутствие в примитивном обществе периода, связанного с тем, что Фрейд называет «прегенитальным», «анально-эротическим» интересом? Мы лучше это поймем, когда познакомимся с особенностями детской сексуальности на следующем этапе развития ребенка и увидим, что в этом отношении меланезийские дети существенно отличаются от наших.

6. Период ученичества

Мы приступаем к анализу третьего этапа детства, начинающегося в пять-семь лет. В этом возрасте ребенок начинает ощущать себя независимым, придумывает собственные игры, ищет среди ровесников товарищей по играм, с которыми он хочет гулять без присмотра взрослых. Это время, когда игра начинает перерастать в более определенные занятия и серьезные жизненные интересы.

Продолжим наши сравнения на этом этапе. В Европе с началом школьной жизни – или обучения ремеслу, как это принято у необразованных классов, – ребенок освобождается от влияния семьи. Мальчик или девочка до некоторой степени утрачивают исключительную связь с матерью. В случае с мальчиком часто в этот период происходит перенос сентимента на заместительницу матери: какое-то время ребенок воспринимает ее с той же пылкой нежностью, какую прежде питал к матери, но без других чувств. Подобный перенос не следует путать с более поздней склонностью мальчиков-подростков влюбляться в женщин старше них. В то же время возникает желание освободиться от собственнической материнской заинтересованности, и доверие ребенка становится уже не столь безоговорочным. У крестьян и низших классов отделение от матери происходит раньше, чем среди высших классов, но сам процесс мало чем отличается. Если мать сильно привязана к ребенку, особенно мальчику, она склонна испытывать некоторую ревность и обиду и всячески препятствовать обретению им независимости. Это, как правило, только усугубляет болезненность разрыва.

Дети на коралловых островах Западной части Тихого океана также стремятся к независимости. Это происходит даже более явным образом, так как отсутствие обязательного образования и строгой дисциплины в этом возрасте позволяет свободнее раскрыться естественным наклонностям детской природы. Однако мать в Меланезии не испытывает ревнивого раздражения или беспокойства в связи с новообретенной независимостью ребенка, поскольку у матери отсутствует сколько-нибудь глубокая воспитательская заинтересованность в ребенке. На этом этапе дети на Тробрианском архипелаге начинают создавать небольшие юношеские сообщества внутри общины. Они бродят группами, играют на отдаленных пляжах или в уединенных уголках джунглей, объединяются с другими сообществами детей из соседних деревень, и во всем этом, хотя они и подчиняются своим лидерам, они почти полностью независимы от взрослых. Родители никогда не пытаются их удерживать, мешать им или устанавливать какой-либо режим. Конечно, сначала семья сохраняет значительное влияние на ребенка, но процесс выхода из-под опеки родителей развивается постепенно, непрерывно, свободно и естественно.

В этом заключается принципиальная разница между Европой, где часто из интимной семейной обстановки ребенок попадает в холодную атмосферу школьной дисциплины или начальной профессиональной подготовки, и Меланезией, где процесс обретения ребенком независимости поступателен, свободен и приятен.

Перейдем к фигуре отца на этом этапе. В нашем обществе – опять-таки за исключением определенных современных аспектов семейной жизни в Великобритании и Америке – он по-прежнему олицетворяет принцип власти в семье. Вне дома, в школе, в мастерской, где крестьянский ребенок знакомится с навыками физического труда, власть принадлежит либо отцу, либо его «заместителю». В высших классах на этот этап приходится очень важный процесс сознательного формирования идеала отца и отцовской власти. Ребенок начинает осмыслять то, что он чувствовал и угадывал прежде, – власть отца как главы семьи и его экономическую роль. Представления о его непогрешимости, мудрости, справедливости и могуществе обычно так или иначе и в различной мере внушаются ребенку матерью или нянькой путем религиозного и нравственного воспитания. Быть идеалом всегда непросто, и поддерживать его в повседневной жизни – действительно трудная задача, особенно для человека, чье плохое настроение и сумасбродство не сдерживаются никакой дисциплиной. Поэтому как только идеал отца складывается, он тут же и разрушается. Сначала, видя слабость или дурной нрав отца, ребенок испытывает только смутное беспокойство, страх вызвать его гнев, ощущение несправедливости, возможно, стыд, когда отец совсем уже не контролирует свои эмоции. Вскоре формируется типичный сентимент по отношению к отцу, смесь противоречивых эмоций – уважения, презрения, привязанности и неприязни, нежности и страха. На этом этапе детства в установке ребенка по отношению к родителю мужского пола дает о себе знать социальное влияние, обусловленное патриархальными институтами. Между отцом и мальчиком более четко выкристаллизовываются описанные в предыдущем разделе соперничество престолонаследника и старого правителя, а также взаимная ревность, и в силу этого в отношениях отца и сына в большей степени проявляются негативные элементы, нежели в отношениях отца и дочери.

Среди низших классов процесс идеализации отца носит более грубый характер, но имеет не меньшее значение. Как уже говорилось, в типичном крестьянском доме отец – откровенный тиран. Мать подчиняется его власти и передает это отношение детям, которые почитают воплощаемую отцом мощную и грубую силу, но одновременно боятся ее. Здесь также формируется сентимент, состоящий из амбивалентных чувств, причем отец отдает явное предпочтение дочерям.