Какова роль отца в Меланезии? На этом этапе она невелика. Он продолжает быть другом детям, помогает им, учит их тому, что им нравится, и столько, сколько они хотят. Дети на этом этапе менее заинтересованы в нем и в целом предпочитают ему своих маленьких товарищей. Но отец всегда рядом, готовый помочь советом, отчасти товарищ по играм, отчасти защитник.
Однако в этот период в жизнь ребенка вторгаются племенной закон и власть, принуждение и запрет на определенные желания. Но этот закон и принуждение олицетворяет не отец детей, а совершенно другой человек, брат их матери, глава семьи среди мужчин в матриархальном обществе. Именно он обладает властью и активно ею пользуется.
Его власть, будучи подобной отцовской власти в нашем обществе, не полностью ей идентична. Во-первых, он начинает влиять на жизнь ребенка намного позже, чем европейский отец. Кроме того, он никогда не вторгается в интимный мир семьи, поскольку живет в другой хижине и часто в другой деревне, так как брак на Тробрианских островах ориентирован на отца, и его сестра и ее дети живут в деревне мужа и отца. Таким образом, его власть действует на расстоянии и не может стать деспотичной в тех мелочах, которые более всего раздражают. Он привносит в жизнь ребенка, как мальчика, так и девочки, две вещи: во-первых, понятия долга, запрета и принуждения; во-вторых (особенно в жизнь мальчика) понятия честолюбия, гордости и социальных ценностей, половина из которых составляют смысл жизни тробрианца. Принуждение наступает, когда он начинает руководить занятиями мальчика, требовать от него услуг и учить его племенным законам и запретам. Многие из них мальчик уже знает от родителей, но када (брат матери) для него – настоящее воплощение власти и правил.
Мальчика шести лет дядя берет с собой в поход, привлекает для работы в саду, для сбора урожая. Участвуя во всех этих видах деятельности в деревне дяди вместе с остальными членами родовой общины, мальчик понимает, что вносит свой вклад в бутура своего рода; он все больше ощущает свою принадлежность к этой деревне и населяющим ее людям, осваивает традиции, мифы и легенды своего рода. Также в этом возрасте ребенок часто проводит время с отцом, и интересно отметить разницу в его отношении к двум мужчинам. Отец по-прежнему остается для него близким другом, он любит с ним работать, помогать ему и учиться у него; но он все больше и больше осознает, что эти занятия основаны на доброй воле, а не на законе, что удовольствие, которое он получает, должно быть наградой само по себе, но что слава уходит к чужому роду. Ребенок также видит, что его мать получает от брата распоряжения, принимает от него поддержку, относится к нему с глубоким уважением, склоняется перед ним как простой человек перед вождем. Он постепенно начинает понимать, что он – наследник своего дяди и сам также будет господином над своими сестрами, от которых к этому времени он уже отделен социальным табу, запрещающим между ними любую близость.
Дядя по материнской линии, как отец в нашем обществе, становится идеалом для мальчика, человеком, которому нужно угождать и подражать в будущем. Мы видим, что большинство отличительных черт, делающих столь непростым образ отца в нашем обществе, в Меланезии относятся к брату матери. Он обладает властью, его идеализируют, ему покоряются мать и дети, а отец полностью освобожден от этих неприятных прав и характеристик. Но дядя открывает для ребенка новые понятия, которые делают жизнь больше, интереснее и привлекательнее, – социальное честолюбие, слава и традиции рода, гордость за свой род, перспективы богатства, власти и положения в обществе.
Нужно понимать, что в то время, когда европейский ребенок начинает познавать наши сложные социальные отношения, меланезийский ребенок также начинает постигать принцип родства, являющийся основанием социального устройства. Эти принципы разрушают интимность семейной жизни и заново организуют для ребенка социальный мир, который до сих пор состоял для него из более широкого круга семьи, дальних родственников, соседей и жителей деревни. Ребенок учится различать во всех этих группах две главные категории. К первой относятся члены его рода, его вейола. Это прежде всего его мать, его братья и сестры, его дядя по материнской линии и все их кровные родственники. Это люди из той же плоти, что и он. Люди, которым необходимо подчиняться, помогать в работе, выступать на их стороне в войне и личных конфликтах. На женщин его рода накладывается строгое сексуальное табу. Другая социальная категория состоит из чужаков, или «аутсайдеров», томакава. Так называют всех людей, которые не являются родственниками по материнской линии или не принадлежат к одной родовой общине. Но в эту группу также входят отец и его родственники, женщины, с которыми мальчик может вступать в брак или любовные отношения. Теперь он может иметь с этими людьми, и особенно с отцом, близкие личные отношения, но это, однако, совершенно игнорируется законом и моралью. Итак, с одной стороны – сознание идентичности и родства, связанное с социальными амбициями и гордостью, но также и с принуждением и сексуальными запретами; а с другой – ничем не ограничиваемые дружба и естественные чувства в отношении отца и его родственников, а также сексуальная свобода, но они не ассоциируются ни с личной идентичностью, ни со связями внутри одной традиции.
7. Сексуальность на последнем этапе детства
Мы переходим к проблеме сексуальности на третьем этапе – в позднем детстве, как мы можем его назвать; это этап игры и свободных передвижений, который продолжается примерно с пяти-шести лет до полового созревания. Рассматривая предыдущий период детства, я старался разграничивать секс и влияние социальной среды и буду придерживаться этого подхода и здесь, чтобы яснее обозначить вклад биологических и социальных факторов.
По Фрейду, в современной Европе у детей в этом возрасте возникает очень любопытное явление: регрессия сексуальности, латентный период, перерыв в развитии сексуальных функций и импульсов. Этот латентный период особенно важен во фрейдовской системе неврозов, поскольку связан с амнезией, полным забвением, стирающим воспоминания о детской сексуальности. Поразительно, что этот важный и интересный тезис Фрейда другие ученые обходят стороной. Например, Молл в книге о детской сексуальности (основательный и компетентный труд[18 - Moll. Das Sexualleben des Kindes.]) ничего не говорит о перерыве в сексуальном развитии. Наоборот, его описание подразумевает неуклонное и постепенное увеличение сексуальности в ребенке, кривая растет постоянно, без каких-либо интервалов. Удивительно, но, похоже, иногда Фрейд и сам сомневается в своем тезисе. Этот период детства единственный не имеет ясного и четкого описания, и в одном или двух местах Фрейд даже отрицает его существование[19 - Латентный период часто упоминается, например, в «Трех очерках», «Лекциях». Но ни в одной из этих книг ему не уделено существенного внимания. Мы читаем: «Латентного периода может и не быть, он вовсе не обязательно прерывает на время сексуальную деятельность и гасит сексуальные интересы по всей линии» (Фрейд 3. Введение в психоанализ: Лекции. Лекция 21. М.: Наука, 1989).]. Тем не менее на основании материала, полученного благодаря личному знакомству с хорошо подготовленными школьниками, я могу утверждать, что латентный период всегда начинается в возрасте примерно шести лет и длится от двух до четырех лет. В это время интерес к сфере неприличного ослабевает, соблазнительные краски меркнут, их очарование вытесняется и забывается, и появляются новые интересы.
Как же объясняется эта непоследовательность во взглядах Фрейда, а также то, что остальные исследователи секса игнорируют подобного рода факты?
Ясно, что мы имеем дело не с тем, что глубоко коренится в органической природе человека, но с феноменом, во многом, если не во всем, определяемым социальными факторами. Если мы попытаемся провести сравнительный анализ различных социальных слоев, то увидим, что среди низших классов, особенно у крестьян, латентный период намного меньше выражен. Для того чтобы получить ясную картину, вернемся к предыдущему периоду детской прегенитальной сексуальности и посмотрим, как эти два звена соединяются. Мы говорили в пятой главе, что и в низших, и высших классах в раннем возрасте существует острый интерес к «неприличному». Однако у крестьянских детей он проявляется несколько позже и имеет немного иной характер. Сравним еще раз источники «анального эротизма», как назвал его Фрейд, у детей низших и высших классов[20 - Я не стал бы использовать уродливый неологизм «анальный эротизм», но, поскольку у этого термина есть определение, нет ничего дурного, чтобы заимствовать его у доктрины, которую мы здесь обсуждаем.]. В детской ребенка из обеспеченной семьи интерес к естественным выделительным функциям сначала поощряется, а затем внезапно подавляется. Нянька или мать, которая до определенного момента пытается стимулировать процесс, хвалит быстрое исполнение и демонстрирует всем желающим результаты, вдруг обнаруживает, что ребенок проявляет к этому слишком большой интерес и его игры становятся, как кажется взрослым, какими-то нечистоплотными, хотя для ребенка это совершенно естественно. Затем нянька показывает свою власть, шлепает ребенка, превращая его игру в преступление и насильственным образом подавляя его интерес к таким занятиям. Ребенок растет, умолчания, недовольство взрослых и условности начинают придавать естественным функциям таинственную привлекательность.
Те из вас, кто помнит по собственному детству, насколько сильно ощущается гнет этой атмосферы намеков и недомолвок и как быстро ребенку приходится с ней свыкнуться, согласятся, что категория «неприличного» создана взрослыми. Более того, по наблюдениям за детьми и по собственным воспоминаниям легко удостовериться, что дети быстро перенимают искусственные установки взрослых, становясь маленькими резонерами, моралистами и снобами. В крестьянской среде условия совершенно иные. Дети узнают о сексе в раннем возрасте: они не могут не видеть сексуальных отношений родителей и других родственников; они слышат то, что говорится при ссорах, когда непристойная брань сопровождается добросовестным перечислением «технических деталей». Они ухаживают за домашним скотом, размножение которого является очень важным вопросом в доме и свободно обсуждается во всех подробностях. Поскольку они погружены в естественный мир, то менее склонны делать тайно то, что могут делать открыто и в свое удовольствие. Дети рабочих, возможно, находятся посередине между этими двумя крайностями. Не контактируя с животным миром, они, с другой стороны, еще чаще наблюдают постельные сцены и слышат непристойности.
К чему приводят эти существенные различия между детьми из обеспеченных семей и детьми пролетариата? Прежде всего, «непристойное поведение», усугубляемое среди детей из среднего класса подавлением естественного любопытства, намного менее выражено в низших классах и проявляется позже, когда «непристойность» связана уже с генитальной сексуальностью. В высших классах, после того как интерес к неприличному изживает себя и появляются новые интересы, в жизни ребенка начинается латентный период. Новые интересы занимают ребенка, и отсутствие определенных знаний, обычное у детей образованных родителей, обусловливает позднее возникновение генитального интереса.
В низших классах эти знания и генитальный интерес уже имеются в этом возрасте и представляют первый этап постоянного, неуклонного развития с раннего периода до полного сексуального созревания.
Природа общественного влияния дополняет эти факты, и в результате в жизни ребенка из обеспеченной семьи возникает значительный перерыв. При том что вся его жизнь до шести лет была посвящена развлечениям, сейчас он вдруг должен ходить в школу и готовить уроки. Крестьянский ребенок уже до этого помогал с готовкой, или присматривал за младшими детьми, или ухаживал за гусями или овцами. В это время в его жизни нет никакого перерыва.
Таким образом, при том что детский интерес к неприличному пробуждается в крестьянском ребенке и ребенке из рабочей семьи раньше и в другой форме, он менее тайный, меньше обременен чувством вины, следовательно, он менее аморальный, менее «анально-эротический» и в большей мере связан с полом. Он легче переживается и более естественно перерастает в раннюю сексуальную игру. Латентный период почти полностью отсутствует или, во всяком случае, гораздо менее выражен. Теперь нам понятно, почему психоанализ, занимающийся невротиками из состоятельных слоев общества, выявил этот период, а доктор Молл, чьи наблюдения носили общий медицинский характер, – нет.
Но если у нас и были какие-то сомнения по поводу классовых различий и причин этих различий в нашем обществе, они должны рассеяться, когда мы обратимся к Меланезии. Здесь, конечно, условия отличаются от тех, в которых растут дети из образованных классов нашего общества. Как мы помним из пятой главы, раннее «непристойное поведение», тайные игры и интересы здесь отсутствуют. В сущности, можно сказать, что для этих детей не существует категорий «приличное-неприличное», «чистое-нечистое». Те же причины, по которым эти категории для наших крестьян не так важны, как для среднего класса, еще более явно и непосредственно действуют в Меланезии. Для меланезийцев нет табу на секс в целом; естественные функции не скрываются ни за какой завесой приличия, в том числе от ребенка. Учитывая, что эти дети бегают голышом, что выделительные функции воспринимаются в этом обществе как нечто естественное, что не существует общего табу на обнажение частей тела или на наготу в целом; учитывая, что маленькие дети в возрасте трех и четырех лет начинают сознавать существование такого явления, как генитальная сексуальность, и что вскоре это и другие детские игры будут приносить им удовольствие, мы заключаем, что различие между двумя обществами объясняется скорее социальными факторами, чем биологическими.
Этап, который я сейчас описываю, – соответствующий нашему периоду латентности, – является этапом детской независимости, когда маленькие мальчики и девочки играют вместе в своего рода детской республике. Один из главных интересов этих детей составляют сексуальные игры. С практикой секса в раннем возрасте дети знакомят друг друга, или иногда их знакомят с ней старшие товарищи. Разумеется, на этом этапе они неспособны совершить половой акт и довольствуются всевозможными играми, в которых взрослые предоставили им полную свободу. Таким образом, они открыто удовлетворяют свои любопытство и чувственность.
Очевидно, что доминирующий интерес таких игр имеет, как выразился бы Фрейд, «генитальную» природу, что во многом они вызваны желанием подражать действиям и интересам старших детей и взрослых и что этот период почти полностью отсутствует в жизни более благополучных европейских детей и только в малой степени наличествует в крестьянской и рабочей среде. Говоря об этих развлечениях детей, туземцы часто называют их «развлечениями соития» (мвайгини квайта). Или говорят, что они играют в мужа и жену.
Не нужно думать, что все игры носят сексуальный характер. Многие дети вовсе не играют в такие игры. Но у маленьких детей есть особые занятия, в которых сексу отводится главное место. Меланезийские дети любят «играть в мужа и жену». Мальчик и девочка строят небольшой шалаш и называют его домом; они делают вид, что исполняют функции жены и мужа, и среди них важнейшей, конечно, является половой акт. Либо группа детей идет на пикник, где развлечения включают в себя еду, драку и сексуальные игры. Или они разыгрывают церемонию торговой сделки, заканчивающуюся опять-таки сексуальными играми. Чувственные удовольствия, по-видимому, не составляют исключительный предмет их интереса; в таких более сложных играх также должен присутствовать какой-нибудь творческий и романтический интерес.
Очень важный аспект этой детской сексуальности – отношение к ней взрослых. Как уже говорилось, родители не считают ее хоть сколько-нибудь предосудительной. В целом они воспринимают это как нечто само собой разумеющееся. Самое большее, что они могут делать, – это шутить на эту тему между собой, обсуждая любовные трагедии и комедии мира детей. Они никогда и не помышляют о том, чтобы вмешаться или выразить неодобрение, при условии, что дети достаточно благоразумны, т. е. не устраивают свои любовные игры в доме, но уходят куда-нибудь в укромное место.
Но прежде всего дети предоставлены сами себе во всех своих любовных делах. Не только нет родительского вмешательства, но и вообще взрослые не питают извращенного сексуального интереса к детям и, конечно, никогда не участвуют в такого рода играх. Насилие над детьми меланезийцам неизвестно, и человек, играющий с ребенком в сексуальные игры, показался бы им смешным и отвратительным.
Очень важная черта сексуальных отношений детей – уже упоминавшееся табу на отношения между братом и сестрой. С раннего возраста, когда девочка впервые надевает юбочку из травы, братья и сестры одной матери должны быть разлучены согласно строгому табу, запрещающему любые близкие отношения между ними. Даже еще раньше, когда они только начали ходить, они играли отдельно. Позднее они никогда не общаются свободно в социальном плане; не должно быть и малейшего подозрения в том, что один из них заинтересован в любовных делах другого. Хотя в играх и языке для детей нет ограничений, даже совсем маленький мальчик не может ассоциировать секс со своими сестрами, а тем более делать намеки или шутить на эту тему в их присутствии. Такой порядок сохраняется в течение всей жизни, и величайшая бестактность, какую только можно вообразить, – это спросить брата о любовных делах его сестры или наоборот. Это табу очень рано разрушает семью, поскольку мальчики и девочки, чтобы избежать друг друга, должны покинуть родительский дом и идти в другое место. С учетом всего этого можно представить себе огромную разницу между нами и меланезийцами в вопросе подростковой сексуальности на этом этапе позднего детства. В то время как в нашем обществе среди образованных классов на это время приходится перерыв в развитии сексуальности и латентный период, сопровождающийся амнезией, в Меланезии очень раннее проявление генитального интереса приводит к такому типу сексуальности, который нам совершенно незнаком. Начиная с этого периода, сексуальность меланезийских детей развивается постоянно, хотя и постепенно, до достижения возраста полового созревания. При условии строжайшего соблюдения одного табу общество позволяет развиваться подростковой сексуальности абсолютно свободно.
8. Пубертатный период
В возрасте примерно 9-15 лет, в зависимости от климата и расы ребенок достигает полового созревания. Половое созревание – это не отдельный момент или поворотная точка, а более или менее длительный период развития, когда полностью перестраиваются половая система, вся система внутренних секреций и организм в целом. Мы не можем рассматривать пубертатный период как conditio sine qua поп[21 - Непременное условие (лат.). – Примеч. пер.] сексуального интереса или даже сексуальной активности, поскольку не достигшие этого возраста девочки могут участвовать в половом акте, а у неполовозрелых мальчиков бывают эрекции, и они могут практиковать immissio penis[22 - Введение члена во влагалище (лат.). – Примеч. пер.]. Но несомненно, что возраст полового созревания – важнейшая веха в сексуальной истории человека.
Более того, секс на этом этапе так тесно связан с другими аспектами жизни, что в этой главе мы будем обсуждать сексуальные и социальные вопросы вместе, и не будем их разделять, как мы это делали, исследуя два предыдущих этапа. Сравнивая тробрианцев с нашим собственным обществом в этот период, мы должны отметить, что эти племена не проводят обрядов инициации по достижении ребенком половой зрелости. С одной стороны, таким образом из нашего анализа устраняется крайне важный вопрос; но, с другой, это позволит нам отчетливее проследить различия между патрилинейным и матрилинейным обществами, так как в большинстве других примитивных сообществ пубертатный период оказывается «замаскированным» из-за церемонии инициации.
Что касается нашего собственного общества, мы должны говорить отдельно о мальчике и о девочке, так как на этом этапе они развиваются совершенно по-разному. В жизни мужчины половое созревание означает обретение полной психической и телесной силы и окончательное формирование половых признаков. Вместе с новой мужественностью полностью меняется его отношение к жизни, как и отношение к сексу и к своему положению в семье. Начиная с последнего, мы можем наблюдать очень интересный феномен, оказывающий большое влияние на отношение юноши к матери, сестре и другим родственницам. Типичный мальчик-подросток в нашем цивилизованном мире в этом возрасте начинает крайне стесняться матери, презрительно и даже грубо вести себя с сестрами и стыдится перед друзьями всех своих родственниц. Кто из нас не помнит муки неописуемого стыда, когда, беспечно гуляя со школьными товарищами, мы вдруг встречали мать, тетю, сестру или даже кузину и должны были ее поприветствовать. Это было чувство глубокой вины, как если бы нас застали in flagrante delicto[23 - На месте преступления (лат.). – Примеч. пер.]. Некоторые мальчики пытались не заметить родственницу, другие, посмелее, заливались краской, но здоровались, но каждый чувствовал, что это бросало тень на его социальное положение и оскорбляло его мужественность и независимость. Не вдаваясь в психологию этого феномена, мы можем видеть, что эти стыд и смущение – того же рода, что и стыд, связанный с нарушением хороших манер.
Новообретенная мужественность глубоко влияет на отношение мальчика к миру, на все его мировоззрение. Он начинает высказывать свои независимые мнения, отстаивать свою личность и честь, свою позицию относительно власти и интеллектуального лидерства. Это новый этап в отношениях отца и сына, новая оценка и новое испытание идеала отца. Он не выдерживает этого испытания, если обнаруживается, что отец – дурак или «прохвост», ханжа или «старый хрыч». Обычно отец перестает быть авторитетом или, по крайней мере, теряет возможность влиять на мальчика в значительной мере, даже если в последующей жизни они опять сближаются. Однако если отец выдерживает крайне суровую критику этого периода, вполне возможно, что он останется идеалом для сына. Обратное, конечно, тоже верно, так как отец также заинтересованно присматривается к сыну в этом возрасте и в равной мере критичен относительно того, соответствует ли мальчик его идеалу будущего наследника.
Новое восприятие секса, рекристаллизация, которая происходит в пубертатный период, оказывает большое влияние на отношение мальчика не только к отцу, но и к матери. Образованный мальчик только теперь вполне понимает биологическую природу связи между ним самим и его родителями. Если он глубоко любит и почитает мать, как это обычно бывает, и продолжает идеализировать отца, он может принять мысль о том, что появился в результате полового акта между родителями, хотя поначалу она и вносит сильное смятение в его внутренний мир. Но если он презирает и ненавидит отца, пусть и втайне, как нередко бывает, эта мысль оскверняет его мать и порочит то, что для него наиболее дорого.
Новая мужественность влияет прежде всего на сексуальный кругозор мальчика. Психически он готов к знаниям, физиологически готов применить их в жизни. Обычно в это время он получает первые уроки секса и в той или другой форме начинает вести половую жизнь, не всегда регулярную, часто в виде мастурбаций или ночных поллюций. Эта эпоха во многих отношениях становится распутьем для мальчика.
Либо пробудившийся сексуальный импульс вкупе с сильным темпераментом и нестрогими моральными принципами полностью его захватит и вознесет на волне чувственности либо другие интересы и мораль частично или даже полностью отсрочат это пробуждение. Пока он сохраняет идеал целомудрия и готов за него бороться, у него есть рычаг для того, чтобы перенести сексуальные импульсы на более высокий уровень. Конечно, соблазны в основном определяются социальным окружением и образом жизни мальчика. Расовые характеристики, моральные устои и культурные ценности в пределах европейской цивилизации существенно разнятся. В ряде стран мальчикам из определенных классов общества свойственно отдаваться на волю разрушительных сил сексуальной распущенности. В других странах мальчик делает это на свой страх и риск. В третьих общество по большей части освобождает его от груза личной ответственности, устанавливая строгие нормы нравственности.
В его отношении к противоположному полу сначала появляется что-то похожее на то, что он испытывает к матери и сестре, – некоторое смущение, притяжение и вместе с тем отторжение. Женщина, которая, как ему кажется, может оказать на него глубокое влияние, пугает его и вызывает настороженность. Он чувствует в ней угрозу его пробудившейся независимости и мужественности.
Также на этом этапе к концу пубертатного периода появляется новое сочетание нежности и сексуальности, в котором детские воспоминания о материнской нежности соединяются с новыми аспектами сексуальности. Воображение и особенно сны вызывают у мальчика ужасное замешательство и играют странные шутки с его психикой[24 - Эта концепция подробнее рассматривается далее (см. часть IV, гл. 9).].
Все это относится главным образом к мальчику из высших, обеспеченных классов. Если мы сравним с ним подростка из крестьянской или рабочей семьи, то увидим, что существенные черты в основном те же, но индивидуальных вариаций, возможно, меньше, и в целом картина более спокойная.
Также существует период эмоциональной грубости по отношению к матери и сестрам, которая особенно заметна в крестьянском подростке. Ссоры с отцом, как правило, становятся более ожесточенными теперь, когда мальчик сознает собственные силы и свое положение наследника, когда он испытывает новые для него жажду обладания и стремление к власти. Часто в это время начинается постоянная борьба за главенство. В сфере сексуальной активности кризис не столь глубок и не в такой степени сказывается на отношении к родителям. Но основные принципы те же.
Девочка из образованного класса переживает кризис, когда у нее проходят первые месячные, которые, хотя и посягают на свободу и осложняют жизнь, окружены ореолом таинственной привлекательности и обычно ожидаются с нетерпением. Но в социальном плане пубертатный период для девочки не так значим; она продолжает жить дома или учиться в школе; все ее занятия и учеба не противоречат обычной семейной жизни – мы не говорим здесь о современной, владеющей профессией девушке. Цель ее жизни – замужество. Важная черта ее отношений с семьей – часто начинающееся в это время соперничество между матерью и дочерью. Сложно сказать, как часто оно принимает определенную, ярко выраженную форму[25 - Такого рода случай, например, убедительно описан в весьма поучительном романе Мопассана «Сильна как смерть».], но очевидно, что оно искажает типичные отношения в обычной семье. Также в это время и не раньше появляется особая нежность в отношениях отца и дочери, которая зачастую сопровождается соперничеством с матерью. Такова конфигурация комплекса Электры; и он, как видим, совершенно отличен по своей природе от Эдипова комплекса. Если оставить в стороне вопрос большей склонности женщин к истерии (здесь мы обсуждаем лишь то, что составляет основу нормальности), в целом можно сказать, что комплекс Электры встречается реже, он менее социально значим и оказывает не столь большое влияние на западную культуру. В то же время инцест между отцом и дочерью случается несравнимо чаще, чем инцест между матерью и сыном, по разным причинам биологической и социологической природы. Однако нас в основном интересует культурное и социальное влияние комплексов, и мы не можем подробно проследить аналогию между Эдиповым комплексом и комплексом Электры. Мы также не можем уделить место сравнению высших классов, где подавление интенсивнее, случаев истерии больше, но меньше действительных случаев инцеста, и низших классов, где девочки, чей сексуальный интерес проявляется раньше и более естественным образом, менее склонны к истерическим искажениям, но чаще страдают от преследований отца[26 - Отец-крестьянин очень часто покушается на дочь. Повидимому, особенно это распространено среди романских народов. Мне рассказывали о большой распространенности такого вида инцеста среди румынских крестьян, и так же обстоит дело в Италии. На Канарских островах мне лично известно несколько случаев инцеста между отцом и дочерью, они живут открыто в бесстыдном «браке» и воспитывают своих детей.].
Вернемся теперь к Тробрианским островам. Пубертатный период здесь начинается раньше, но мальчики и девочки начинают жить половой жизнью еще до его наступления. В социальной жизни тробрианца пубертатный период не становится резкой поворотной точкой, как в тех примитивных обществах, где проводятся церемонии инициации. Мальчик постепенно, по мере того как становится мужчиной, начинает принимать более активное участие в экономических занятиях племени; он считается молодым мужчиной (улатиле), и к концу пубертатного периода он – полноправный член племени, готовый к браку, выполнению обязанностей и осуществлению прав. Девочка, которая в начале пубертатного периода более свободна и независима от семьи, также должна больше работать, активнее проводить свободное время и выполнять все те ритуальные, экономические и правовые обязанности, которые накладывает на нее полная зрелость.
Но важнейшее и наиболее интересное для нас изменение – частичный распад семьи, который происходит, когда мальчики и девочки в подростковом возрасте перестают постоянно жить в родительском доме. Братья и сестры, избегающие друг друга уже много лет, с самого детства, должны соблюдать строгое табу, чтобы исключить любую возможность контакта в этот период поиска сексуальных отношений. Эта опасность устраняется с помощью специального института, букуматула. Это название специальных домов, где живут группы мальчиков и девочек подросткового возраста. Мальчик, достигнув половой зрелости, идет в такой дом, которым управляет молодая вдова или молодой мужчина, где живут несколько подростков, от трех до шести человек, и куда приходят их возлюбленные[27 - Подробное описание и анализ этого удивительного института, представляющего собой максимальное приближение к тому, что мы называем групповым браком, см. в следующей моей книге «Сексуальная жизнь дикарей» (Малиновский Б. Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии // Малиновский Б. Избранное: Динамика культуры. М.: РОССПЭН, 2004).]. Таким образом, подростки уходят из родительского дома, хотя, пока мальчик не женится, он всегда будет возвращаться домой, чтобы поесть, и будет работать на родителей. Девочка в редкие целомудренные ночи тоже может возвращаться домой.
Какие установки по отношению к матери, отцу, сестре или брату складываются у меланезийских мальчика или девочки на этом важном этапе? Так же, как и в случае с европейскими мальчиком или девочкой, мы видим, что в этот период только закрепляется, принимает окончательную форму то, что постепенно формировалось на протяжении предыдущих этапов жизни. Мать, от груди которой ребенок был отнят, – в самом широком смысле этого слова, – остается для него главным родным человеком на всю оставшуюся жизнь. Если некому будет ее обеспечивать, это будет делать он, и ее дом всегда будет для него вторым домом. Привязанность и забота, предписываемые социальным долгом, по-прежнему основываются на действительном чувстве, и когда взрослый мужчина умирает или у него случается несчастье, мать горюет, и ее скорбь – самая долгая и искренняя. Тем не менее между матерью и ребенком мало личной дружбы, взаимного доверия и близости, которые так характерны для этих отношений в нашем обществе. Отделение от матери, которое на каждом этапе, как мы видели, проходит легче и более основательно, чем у нас, с меньшим количеством ранних травм и насильственного подавления, оказывается более полным и гармоничным.
Отец в этот период временно забыт. Мальчик, который уже ребенком был вполне независимым гражданином маленькой детской республики, с одной стороны, получает сейчас дополнительную свободу в виде букуматула; с другой, его в гораздо большей степени связывают различные обязательства по отношению к его када (дяде по матери). У него остается меньше свободного времени и меньше интереса к отцу. Позже, когда начинаются конфликты с дядей, он, как правило, снова поворачивается к отцу, и между ними тогда устанавливается дружба на всю жизнь. Но на этом этапе, когда подросток должен выполнять свои обязанности, изучать традиции, ремесла и магию, у него больше интереса к брату матери, его учителю и наставнику, и у них прекрасные отношения[28 - Отношения между подростком, его отцом и братом матери в действительности несколько сложнее, чем я мог показать здесь; это весьма любопытная картину драматического столкновения несовместимых принципов кровного родства и власти. Этот вопрос будет обсуждаться в моей следующей книге, посвященной родственным связям. См. также «Преступление и обычай».].
Существует еще один важный момент, отличающий чувства меланезийского мальчика к родителям от чувств образованного мальчика в нашем обществе. У нас в пубертатный период, когда происходит социальная инициация, перед подростком открывается новый яркий мир, и его сияние бросает странную тень на прежние теплые чувства ребенка к отцу и матери. Его собственная сексуальность отдаляет его от родителей, вносит сумятицу в отношения с ними и порождает серьезные трудности. Другое дело – матрилинейное общество. Отсутствие раннего периода непристойного поведения и первого мятежа против власти родителей; постепенное и открытое развитие сексуального импульса с тех пор, как он впервые начал волновать молодую кровь; позиция доброжелательных наблюдателей, которую занимают родители по отношению к сексуальности своего ребенка; полное, но постепенное исключение матери из любовных чувств мальчика; одобрение отца – все это способствует тому, что усиление сексуальности в период полового созревания не влияет напрямую на отношение к родителям.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: