Капсула

Капсула
Бронислава Бродская

Капсула – место вне времени и пространства, откуда можно вернуться. Но есть возможность не возвращаться, а жить параллельной жизнью, в которой дается шанс быть счастливее. Какое решение примут участники проекта? Хватит ли у них смелости? Может ли на их решение повлиять героиня романа? Капсула – это мечта, но не всем дано мечтать столь дерзко, не всем по силам пойти на риск и жертвы ради мечты, которая возможно и не сбудется. Содержит нецензурную брань.

ВЕРБОВЩИЦА

Лида открыла глаза и сразу поняла, что выспалась и заснуть больше не сможет. Стало немного жаль, снилось что-то необычайно интересное, обрывки красочных кадров мелькали в Лидиной голове, хотелось 'досмотреть' кино, но она знала, что не выйдет. Как обычно здесь она чувствовала себя отдохнувшей, свежей, полной энергии. Вставать однако не хотелось. Стараясь как можно дольше продлить чудесный момент радостного пробуждения, Лида продолжала лежать, проигрывая в голове планы на сегодня. Что ж, обычный день: поработает, под вечер устанет, вернется домой в ровном приподнятом настроении, всегда наступающем после хорошо выполненного дела. Ощущение, что она дома, но это не совсем 'дом', охватило Лиду радостным предвкушением полезной деятельности, которую мало кто способен выполнять. 'Мало кто …', а может вообще никто. Она, Лида Соколова – уникальна, и поэтому она здесь, а не 'там'. 'Здесь' и 'там' Лида никогда не путала, слишком уж это были разные вещи. Впрочем рассказать кому-либо об этой разнице Лида не могла. Ну, не могла – и не могла, к этому она тоже давно привыкла, хотя, что греха таить: поначалу ей очень хотелось с кем-нибудь поделиться тем, что с ней случилось. В последнее время это непреодолимое желание прошло.

В комнате стоял полумрак, но за окнами уже было светло. Яркое солнечное утро еще только начиналось. Лида различала еле слышные звуки: легкий ветерок шевелил верхушки деревьев, время от времени свистела какая-то птичка, в траве жужжали цикады. Цикады означали, что уже не так рано, надо вставать. Хотелось еще чуть-чуть полежать, но было нельзя: пока встанет, пока душ, завтрак, надо одеться. Как бы не опоздать к первому клиенту. 'Клиентами' этих людей называть не хотелось, это было неправильное слово: клиентам оказывают услуги, а она никаких услуг не оказывает, она с людьми просто разговаривает и в этом ее роль, на которую она добровольно согласилась. Те, кто ее нанял, называли таких как она 'вербовщиками', но Лиде не слишком нравилось это слово тоже. 'Вербовщик' – это кто-то нечестный, посулами втягивающий доверчивого человека в кабальное дело. Можно ли вербовать на что-то хорошее? Хозяева считали, что можно. Впрочем Лида так никогда для себя и не решила: те, кто велись на ее уговоры и посулы, и … шли 'туда, не зная, куда …', были ли они потом счастливы, и если нет, была ли лична она, Лида, вербовщица, виновата в том, что они приняли неправильное решение, несла ли за него ответственность? Нет, не несла, это всегда было чужое решение, но она нa него влияла. Глупо было бы это влияние отрицать.

Мягкая, шелковистая, белая простыня приятно ласкала Лидино тело. Просторная, современно обставленная спальня, с двуспальной низкой кроватью посередине, на которой кроме Лиды никто не спал. Ну, было несколько эпизодов, когда рядом с ней спал 'клиент', но эти эпизоды она не так уже часто и вспоминала. Лида решительно села на кровати, настраиваясь на душ. В доме не было ни выключателей, ни кранов, ничего, чем можно было бы управлять. Все делалось само, надо было только представить себе, что ты хочешь и дать мысленную команду … Да собственно и команда была лишней, желание автоматически трансформировалось в искомое действие. Этому пришлось в свое время немного подучиться, но сейчас Лида даже не задумывалась над управлением домом и не только домом. Впрочем при желании можно было все проделывать в ручном режиме. Раньше она предпочитала именно так и делать, что было привычнее, но в последнее время невмешательство в функции дома стало казаться ей нормальным. Не все ли равно, включать душ самой или просто подумать о душе. Другое дело вещи более затейливые: вот, например, Лида проснулась летним нежарким утром, но это утро можно было 'переделать' в зимнее или дождливо-осеннее. За окном мог лить тягостно-серый мелкий холодный дождь, а могли падать красивые крупные снежинки. Сегодня она проснулась в современной большой спальне, ну, да, это была 'ее' спальня, к которой она привыкла. Поначалу Лиде доставляло удовольствие представлять себя в разных декорациях: то она живет в альпийском холодном доме, с ярко горящим в углу очагом, то в экзотическом маленьком бунгало со стенами из лиан. То Лида играла в пробуждение на старой родительской даче, в своей комнатке, с узкой кроватью, рассохшимися скрипящими половицами: из раскрытых окон доносятся гудки электричек и дальних поездов, слышен звук колодезного вала, ведра гремят. Лида баловала себя большими армейскими палатками, которые стояли на южных горках студенческого лагеря под Туапсе. Она наслаждалась обстановкой минувших лет или даже вовсе вымышленной, основанной на фотографиях из туристических буклетов. Красивые 'картинки' без людей. Лида должна была просыпаться одна. Вокруг нее могли быть только клиенты, или как их еще называли, – подопечные: женщины, чаще почему-то мужчины, редко старики. Детей не было никогда. Какие уж тут могли быть дети. Надо было принимать РЕШЕНИЕ, это могли делать только взрослые, хотя не только в этом было дело.

Лида прошла на кухню и мысленно приказала кухонному оборудованию работать с ее помощью. Она смолола кофе, засыпала его в фильтр и смотрела, как темно-коричневые капельки попадают в пузатый маленький кофейник. На бутерброды ее не хватило, и налив в чашку горячий ароматный напиток, она увидела, что кофе уже сладкий, со сливками и около чашки на тарелочке ее ждут два тоста с маслом и тонким слоем варенья. Лида уже давно не задавалась вопросом, как это произошло. Ответа в сущности она так никогда и не узнала, впрочем и любопытство прошло. По сравнению с другими удивительными вещами, бутерброды были сущей мелочью.

Лида пододвинула к себе сегодняшний список клиентов. Шесть человек: 4 мужчины и две женщины. Она про них кое-что знала, не все конечно, но многое. Так … кто там на сегодня … известный политолог … или кто он там … Красновский, культуролог из Нью-Йорка Ясулович, фотограф из Сан-Франциско Дворкин, какой-то парень из Братска, некий Титов … господи, а этот-то зачем тут? И еще две бабы: пожилая женщина из Нижнего Новгорода, Нина Васильевна Львова, ничем особо не примечательная одинокая особа, и еще более пожилая москвичка Изольда. Ee фамилия помечена звездочкой: из-за 'звездочки' с ней будет сложнее, чем с другими. Интересно. Лида в последний раз просмотрела досье на каждого. В ряду клиентов инородным телом выделялся простой парень из Братска. Трудно разговаривать с 'простецами' … они будут говорить на русском, но все равно на разных языках. Лида внутренне напряглась, лоховье ей попадалось редко и правильный с ними тон давался ей нелегко. Так, в каком они придут порядке? Ага … Красновский, Ясулович, Львова, Титов, Дворкин и эта старуха Мисина. Лиде хотелось бы самой решать, в каком порядке проводить интервью, но по каким-то мало ей понятным причинам, это за нее решали 'хозяева'. Ломать голову над тем, почему именно эти люди попали в список, тоже было совершенно бесполезно, это было ведомо только хозяевам. Наверное зря она их так называла, какие они на самом деле хозяева, но с другой стороны, Лида к этому слову привыкла. Пусть так …

Нужно торопиться. До выхода из дома два часа. Она должна успеть просмотреть материалы по клиентам. Начнем с Красновского. Лида прошла в довольно просторный и светлый кабинет, уселась за письменный стол, достала из ящика бумагу и вооружилась ручкой. Ей нравилось работать по-старинке, делать заметки чернилами, так ей лучше думалось. Она откинулась в кресле и пристально уставилась на противоположную белую стену. Под ее взглядом стена начала светиться чуть голубоватым и постепенно на ней стали проступать силуэты: широкий студийный стол, двое людей, мужчина и женщина сидят напротив друг друга. Обаятельная умная ведущая и Красновский. Передача 'Особое мнение'. Лида с мужем ее иногда смотрели. Муж Красновского обожал, а она не могла себя заставить принимать его всерьез. Камера переходила то на одного, то на другого, а Лидин взгляд охватывал всю тесную студию. Она видела то, что обычные телезрители видеть не могли.

Вокруг стола камеры, их две, за камерами расхристанные молодые люди в мешковатых майках с надписями, которые Лида машинально прочитывает. У нее создается четкий эффект присутствия. Слышно, как тяжело дышит Красновский, ведущая, когда видит, что она не в кадре, зевает и делает знаки Красновскому, чтобы он заканчивал, показывает рукой на большие часы: уходим, мол, на рекламу. Реклама 3 минуты, оба пьют воду, Красновский шутит, явно хочет ее рассмешить, ему это удается. Женщина снимает под столом туфли, сморкается, делает краткий звонок домой, но ей никто не отвечает, и это ее немного огорчает. Она смеется шуточкам Красновского и называет его Стасом. Стас из тех, кто не может перестать рассказывать женщинам анекдоты, не сознавая, что когда их так много, они становятся несмешными. Женщина ему очень нравится, но в глубине души Красновский знает, что с ней у него ничего никогда не получится.

Рядом зажигается табличка 'эфир', передача продолжается, и видно, что для них обоих все это работа, особенно для нее. В перерыве она опять звонит домой, говорит с мужем о каких-то гостях. Господи, зачем ей ведущая, ей на Красновского надо смотреть. А что на него смотреть, он и так ей известен: говорит очень быстро, грамотно и лексически богато. Речь эрудированного интеллигентного человека, привыкшего говорить на аудиторию. Контролирует себя хорошо, вслушивается в свои слова и явно собой любуется, хотя … тут не все так просто: через стекла очков видны его близорукие глаза, в них какая-то тайная печаль, отзвуки постоянно присутствующих комплексов, с которыми надо бороться, иначе они победят. Внешность совершенно еврейская, не хватает кипы и пейсов. Здорово смотрелся бы как ортодокс. Тут все опять же не гладко. Сколько раз он подчеркивал свое христианство, публично в эфире крестился.

Ага, ага … Экран на секунду меркнет и Лида видит Красновского в Доме книги на Новом Арбате: сидит за низким столиком, вокруг кучка людей, не так уж много. Красновский подписывает свою новую книгу, спрашивает у хозяина книги имя и быстро пишет … на его губах улыбка. Улыбка победителя, довольного и гордого собой человека, но есть еще и просительность, доля заискивания: 'я надеюсь вам моя книга понравится … полюбите мою книгу … я талантлив … я литератор … я не такой как все … '. Ну да … и это тоже.

Лида еще немного 'листает' видео досье Красновского, потом экран гаснет, превращаясь в обычную белую стену. Я сто раз видела его по телевизору, составила определенное мнение, но лично с ним не знакома. Если бы была знакома, его бы к ней не прислали. Красновский сегодня – единственная медийная фигура. Это и хорошо и плохо. Хорошо, потому что у Лиды уже есть свое восприятие этого человека, но это как раз может сыграть с ней злую шутку. Про остальных она вообще, кроме досье, ничего не знает. Так в большинстве случаев и бывает. Есть еще Ясулович … Ясулович, Ясулович … какая-то знакомая фамилия, может статьи его попадались. Конечно, изучая 'досье' Лида читала его статьи, и сейчас трудно сказать, слышала ли она о Ясуловиче раньше, или ей это только кажется. Неважно. В любом случае Лида понимала, что ее глубинные знания о 'клиенте' не основываются только на 'досье'. Ну, что такое 'досье'? Какие-то разрозненные факты, видеоряд, поведенческие паттерны. Для интервью этого было недостаточно. Разговаривая с человеком, она каким-то образом знала о нем такие вещи, которые никому, кроме близких не могли быть известны, а главное она знала то, что и сам человек о себе не знал, возможно подспудно ощущал, но не знал, или просто не хотел себе признаваться, что он такой …

Ладно к делу! Красновский уже в капсуле. Странный малый, чем-то однако Лиде неприятный. В Москве зима, она сегодня туда вернется и ее будет ждать снег, раскатанный лед автобусных остановок, в метро уборщицы широкими щетками везут темную грязную жижу к стокам. Ладно, не стоит сейчас про метро … подумаем о Красновском. Он метро вообще никогда не пользуется. Сейчас товарищ 'главный специалист' телеканала 'Дождь' на даче, старая, как ни странно довольно запущенная дача, купленная в девяностых, когда Стасик еще только начал работать. Он живет один, но на даче есть экономка, она подала Стасу завтрак, плотный, Стасик очень любит поесть. Сейчас он совершает традиционный моцион на лыжах: хороший круг, километров в десять, по лесу от Кратово, через Отдых до самой платформы '42-й километр'. Когда Белковский выбирал дачу его то привлекали новые дома с евроремонтом, то старые дачи академиков со своей особой историей. Милый Стасик, отнюдь не аскет, а падкий на понтовый комфорт, все-таки выбрал бывшую дачу нейропсихолога Лурье, которую тот купил еще в 40-ых у каких-то знатных репрессированных. Стас дал себе труд изучить историю дома и при случае любил рассказывать ее гостям. Лида еще не знала, как она сможет использовать информацию про дачу, такие вещи надо решать уже в ходе беседы. В этом был ее профессионализм ценимый 'хозяевами'.

Красновский уже на лыжне, в лесу хорошо, никого нет, день-то будний … пыхтит, ход его давно замедлился, а платформа 42-ой километр, до которой он обычно доезжал и разворачивался к дому, все не показывается. Стас начинает недоумевать, он устал, ему уже кажется, что он почему-то потерялся, отклонился от привычной дорожки. Что ж удивляться, этой зимой он в первый раз устроил себе лыжную прогулку, в лесу все немного по-другому, чем прошлой зимой. Еще минут десять, и Стас начнет беспокоиться. Знал бы он, что вовсе уже не 'там', т.е. и 'там' тоже, но не только. Незаметно для себя он перешел черту и попал … в капсулу. Ох, уж это понятие 'капсулы' или 'шлюза', 'портала', для образованных 'гейта' … людям надо было много времени, чтобы принять, что они в несколько другом мире. По опыту Лида знала, что вся первая часть беседы уходит именно на это осознание. Одни принимали новое понятие, другие продолжали паниковать.

Лида вышла из дому, прошла по залитой солнцем лужайке и постепенно начала ощущать, как холодеет вокруг нее воздух, ее белый легкий сарафан сменился на теплый лыжный костюм: стеганные красные штаны и синяя куртка. Лида на лыжах, в одно легкое касание палок она скользит по накатанной широкой лыжне. Хорошо, щеки пощипывает легкий мороз, Лида себя не видит, но знает, что у нее раскраснелось лицо, глаза блестят, ветер есть, но он не обжигает, просто приятно холодит разгоряченный лоб, с надвинутой на него вязаной шапкой. Интересно, что она больше любит? Лето или зиму? Большинство сказали бы, что лето, а вот она не уверена: зима в подмосковье замечательна! Особенно за городом, в тихом сосновом лесу. Вдалеке она уже различает грузную невысокую фигуру Белковского. У нее еще есть минут пять-семь. Интервью она начнет ровно в 11:30. Время есть. А у Стасика наверняка уже неважное настроение, он встревожен и утомлен, начинает себя ругать, что вообще поперся на лыжах.

И у нее когда-то возникло похожее чувство. Можно ли клиентам полностью избежать этого чувства тревоги и неуверенности от потери контроля над ситуацией? Похоже, что нельзя. Наверное, так специально сделано: переход в капсулу должен сопровождаться неуверенностью. 'Коридор' для этого и служит, создавая эффект пугающей непонятности. Испугавшийся человек тогда рассматривает ее появление как добрый знак, она им поможет и доверие начинает устанавливаться. Так надо. Клиенты уже давно были для Лиды 'работой', но иногда, когда ей вспоминался собственный 'переход', она им сочувствовала. Сегодня как раз был такой день. Бедный Красновский. И бедная она … Лида увидела себя в большой библиотеке, 'Иностранке', как ее все называли.

Это было ровно 5 лет назад, 22 марта 2010 года. Лида уже давно была преподавателем московского пединститута, преподавала французскую литературу, довольно скромный вводный курс, ничего особенного. Чтобы преподавать французскую литературу как следует, надо было работать в МГУ на романо-германском отделении филфака. Как Лида честно сама про себя думала, для этого она мордой не вышла. Сама она когда-то заканчивала ИнЯз, в школе проработала совсем недолго. В тогдашний МГПИ им. Ленина ее поначалу взяли почасовиком, и то Лида считала, что ей невероятно повезло. Мамина старая подруга пристроила ее по блату. Потом Лида всячески обхаживала профессора Рабиновича, тогда любой курс литературы преподавался по его учебнику, совершенно впрочем 'марксистско-ленинскому': поэты Коммуны, писатели-коммунисты, писатели-демократы, и совершенно забронзовевшие классики. В учебнике все почему-то начиналось с 19 века. Остальной литературы как бы не существовало. И вот Рабинович доверил ей преподавать его, еще не изданный учебником, курс 17-18 веков и еще она вела семинары по 19-20 веку. Замечательное было время! Лида и представить себе не могла, что работа может быть такой интересной.

В тот мартовский день, только что началась неделя каникул и она воспользовалась передышкой, чтобы отправиться в библиотеку искать материал по Сирано де Бержераку. Вернее, дело было не в самом Сирано, а в 'новом романтизме', представленным Эдмоном Ростаном в пьесе Сирано де Бержерак. Ростановский Сирано представлялся читателям и зрителям бедным длинноносым воином-поэтом, победителем дуэлей и автором любовных стихов, обращенных к даме сердца Роксане. Лиде было прекрасно известно, что настоящий Бержерак вовсе не был никаким таким героем, а был наоборот весьма противным, злым и закомплексованным парнем, покинувшим в трудную минуту собственного отца, и уже конечно никогда не бывший любовником пресловутой Роксаны, своей двоюродной сестры, на много лет его старше и откровенно уродливой. Цель Лиды было доказать, что в этом красивом приукрашивании действительности 'новый романтизм' бель-эрок как раз и состоял.

Был понедельник и Лида особенно не торопилась, библиотека закрывалась в девять. Подошла к каталогу, долго там рылась, выдвигая различные ящички и злясь, что основной фонд еще так слабо оцифрован. Карточки … карточки, какой-то прошлый век. Карточки из каталога было вытаскивать нельзя. На специальном бланке следовало выписать библиотечный номер и подойти со своими запросами к стойке библиографа. Лида работала в специальном зале, где никто к самим фондам до допускался. Ты ждал и твои книги тебе вывозили на тележке с кипами других 'запросов'. Ждать пришлось долго, минут сорок, не меньше, потом Лида, уже немного раздраженная, уселась за длинный стол и начала работать: перелистывала, клала маленькие закладки, что-то выписывала. 'А где же … эта-то книжка? Не принесли?' – Лида решительно отправилась к стойке.

– Простите, я еще один запрос сделала …

– Какой запрос? Где ваш бланк?

– Ну что вы меня сейчас про бланк спрашиваете? Я все бланки вам отдала. Одной книги не хватает, я только сейчас заметила.

– Ну, ладно, не надо нервничать. Сходите к каталогу и еще раз выпишите этот номер. Вам принесут.

– Да, я сейчас снова отдам вам мой запрос, а потом еще сорок минут буду ждать.

– Ну, вы же все равно работаете. Пользуйтесь пока другими источниками, а вам книгу поднесут.

– Я не могу продолжать работу без этой книги. Она мне сейчас нужна! – Лидин голос сделался нервным, она раздражалась, хотя и понимала, что трамвайный скандал в библиотеке затевать нельзя. Надо взять себя в руки.

– Ну, не беспокойтесь вы так. Принесите мне номер и посмотрим, что можно сделать. Извините, что так вышло.

Библиотекарша извинялась, и Лиде нечем было крыть. Когда она принесла к стойке бланк с номером, обе уже были вполне друг с другом любезны. 'А давайте сделаем так, чтобы вам не нужно было ничего ждать. Пойдемте со мной в хранилище, найдем вашу книгу и вы начнете работать. Проверите заодно, так ли вам необходима эта книга. Пойдемте быстренько, пока никого нет … Варвара Петровна, я выйду на минуту, побудьте тут за меня. Варвара Петровна … ' 'Идите, идите, я постою' – ответила милая седая старушка, наверное из тех, кто еще работал на Петровских линиях. Лида помнила, что немного удивилась чужой любезности. Зачем вообще тетка приглашала ее в хранилище, могла бы и сама сходить. 'Наверное, ей неудобно, что я снова буду ждать'. Они быстрым деловым шагом пошли вглубь зала, открыли дверь с табличкой 'посторонним вход воспрещен', завернули за угол и библиотекарша вызвала лифт, который стал быстро проваливаться в глубину здания. 'Ага, хранилища у них в подвалах … ну, правильно, так и должно быть' – успела подумать Лида. Потом они вышли в узкий коридор, откуда открывались двухстворчатые двери в большие темноватые залы, с первого взгляда казавшиеся совершенно пустыми. На дверях висели таблички с индексами и номерами. 'Тут наш научный фонд …' – тетка принялась что-то ей объяснять про структуры фондов, но Лида слушала плохо. В таких залах она была впервые: целые стенки с книгами оказывается двигались. Их можно было раздвинуть на расстояние или придвинуть вплотную. 'Какой ужас! А вдруг там кто-нибудь стоит, можно, ведь, задавить' – подумалось ей. Библиотекарша, как будто прочитав ее мысли, сказала: 'это неопасно. Есть датчик, если между полками человек, или даже скамейка, стенды не сдвинутся. Тут автоматика'. 'Да, ладно … автоматика. Все равно неприятно' – Лида поежилась.       Полумрак залов рассекали яркие лампы искусственного света, они, видимо, зажигались только, если поблизости находился сотрудник. Библиотекарша, держа в руках бланк-запрос, подошла к какой-то полке и едва заметно крутанула врезанное в переднюю панель колесо-штурвал. Раздалось еле слышное шелестение и полка отошла влево. 'Проходите, это где-то здесь … так, так … мы уже близко' – тетка шла между полками как-то слишком быстро. Ее бормотание становилось еле слышным. 'Куда же вы … эй …' хотелось крикнуть Лиде, но она смолчала. Что за 'эй'? Как-то глупо. Сейчас ей дадут книгу, они вместе вернутся наверх. Тетки уже не было видно. Она наверное куда-то свернула, но куда? Остальные стеллажи были вроде сдвинуты. 'Ой, может она забыла, что я здесь, сейчас опять что-нибудь крутанет, и меня прихлопнет, как муху' – Лидой овладела легкая паника. Ситуация явно представлялась ей неприятнее, чем она могла на самом деле быть. Свет внезапно погас. Силуэты полок едва вырисовывались и Лида уже совершенно не могла видеть, что написано на корешках старых и новых томов. 'Нет, ну это уже не смешно … и зачем я с ней поперлась? Идиотка. Сидела бы сейчас в зале и ждала. Нечего было выпендриваться, что она видите ли работать без этой дурацкой книги не может. Очень даже смогла бы … Развилось в ней какое-то трамвайное хамство в последнее время: дай поскандалить, побурчать, повыступать … Лида попыталась взять себя в руки и начать искать выход. Есть же здесь где-то люди. Надо ее позвать. Но как? Нельзя же позвать: 'Эй, теть! Или, эй, женщина!' – не пойдет, а имени библиотекарши Лида конечно не знала. 'Эй, послушайте! Вы где? Тут света нет' – попробовала она тихонько позвать, но никто не отозвался. Лида, держась руками за полки, пошла вперед. Книжный ряд был нескончаем. Потом она вышла в какой-то прогал, типа коридорчика, за которым стеллажи продолжались, устрашающе уходя в подобие бесконечности. Людей вокруг по-прежнему не было, но, слава богу, хоть стеллажи стояли на месте. Лида даже перестала бояться, что ее прихлопнет. Теперь она хотела только одного: найти дорогу к лифту и подняться наверх. Работать сегодня ей полностью расхотелось, дом и чай с мужем и детьми казался несбыточным счастьем. 'Я потом сама буду над своими злоключениями смеяться' – пыталась успокоить она себя, но ей уже было не до смеха.       Постепенно Лидой начала овладевать паника, замкнутое темное мрачное пространство давило на нее, ей уже сильно хотелось плакать, стало казаться, что она так тут и останется, не хватало воздуха, что-то душило, в горле зацарапало, слюна не проглатывалась, заломило виски.

Вдруг впереди замаячил слабый электрический свет, мерцание маленькой настольной лампы. На крохотном островке между стеллажами за письменным столом сидел мужчина средних лет и доброжелательно смотрел на Лиду поверх очков. На столе перед ним были разложены книги и листы бумаги. Лида враз успокоилась и подошла к мужчине поближе: интеллигентный человек с умными внимательными глазами, смотревшими на нее удивленно. Все страхи моментально показались Лиде дурью, как же быстро она ударилась в панику. Не будет она об этом глупом эпизоде никому рассказывать, даже дома. Что это на нее нашло?

– Девушка, что это у вас такой растерянный вид? Вы, что, потерялись?

Лида молча кивнула, понимая, что она сейчас довольно глупо выглядит.

– Это немудрено. У нас тут черт ногу сломит, вернее – порядок, но надо в нем разбираться. Вы же не сотрудница?

Лида опять отрицательно покачала головой. Стыд какой, точно язык проглотила.

-Ну, присядьте на минутку. Придите в себя. Я вас потом провожу, Лидия Сергеевна.

Ой, откуда он знает, как ее зовут? Это уже ни в какие рамки не лезет. Может видел ее бланк-запрос, там вроде есть имя и фамилия. Скорее всего тетка-библиотекарша ее потеряла и просила сотрудников сказать, если увидят … Ну а что еще … Больше ничего быть не может, ну, если без мистики. В мистику Лида не верила.

– Вы, наверное удивляетесь, что потерялись … это я хотел, чтобы так вышло.

Дядька замолчал, и Лида молчала тоже. Бред какой-то … зачем ему это надо. Что-то тут не так.

– Я не понимаю: вы хотели, чтобы я потерялась? Зачем? Что за дикость? Вы меня знаете или хотели со мной познакомиться? Глупая шутка, я такого юмора не понимаю. А откуда вы, собственно, знаете мое имя?

– О, сколько вопросов. Это хорошо. Вы в известной степени правы, я хотел с вами познакомиться. Лида, можно я буду вас так называть …

– Нет, нельзя.

Лида уже начинала всерьез злиться. Дядька ее не то чтобы пугал, скорее настораживал. Что ему все-таки от нее надо? Пусть быстрее говорит, что он от нее хочет и она наконец пойдет домой.

– Что вы от меня хотите, говорите быстро, мне пора домой.

– Лидия Сергеевна, быстро у нас с вами не получится. И домой, кстати, вам вовсе не надо. Вы предупредили мужа, что раньше девяти не вернетесь. Вы не беспокойтесь, я вам не причиню никакого зла. Мне просто надо с вами поговорить и потом вы сами решите, как поступить …

– Хорошо, я вас слушаю.

Лида внезапно успокоилась. Мужик не производил впечатления маньяка.

– Ладно, постарайтесь меня не перебивать, хотя я понимаю, что вам это будет нелегко. Так вот … вы думаете, вы в хранилище Иностранки? Так?

– Так, разумеется. Где я еще могу быть. Давайте без этих предисловий. И дело не в том, что обо мне муж волнуется, а просто хочу домой. Это ясно?

– Нет, Лида, вы уже не хотите домой. Вам стало интересно, что я вам хочу сказать.

Надо же, он упрямо называет ее Лидой, а она не реагирует … Конечно, он прав, она не уйдет пока не узнает, что он хочет.