Голые среди волков

Гефель поднялся и глубоко вздохнул. Все трое беспомощно переглянулись. Гефель сдвинул шапку на затылок.

– Да-да… конечно… –    пробормотал он.

Пиппиг усмотрел в этом знак согласия и хотел уже идти. Однако бормотание Гефеля было всего лишь попыткой привести в порядок блуждающие мысли. Что будет с ребенком? Куда его деть? Пока что придется спрятать его здесь. Гефель остановил Пиппига и задумался.

– Приготовь ребенку постель, – сказал он наконец Кропинскому. – Возьми старые шинели, положи в углу и…

Он запнулся. Пиппиг вопросительно посмотрел на него. На лице Гефеля отразилась тревога.

– А что, если малыш закричит? – Гефель прижал руку ко лбу. – Когда маленькие дети пугаются, они кричат… Что же делать, черт возьми? – Он уставился на ребенка и долго смотрел на него. – А может… может, он и кричать не умеет?.. – Гефель взял малыша за плечи и слегка потряс. – Тебе нельзя кричать, слышишь? Не то придет эсэс.

Внезапно лицо ребенка перекосилось от ужаса. Он вырвался, забрался опять в чемодан, съежился в комок и закрыл ручками лицо.

– Понимает, – пробормотал Пиппиг.

Чтобы проверить свое предположение, он захлопнул крышку. Они прислушались. Из чемодана – ни звука.

– Ну, ясно, он понимает, – повторил Пиппиг и снова открыл чемодан.

Ребенок не шелохнулся. Кропинский поднял его, и малютка, как скрючившееся насекомое, повис у него на руках. Трое мужчин растерянно глядели на диковинное создание, и Пиппиг произнес:

– Боже, через что только прошел этот кроха?

Гефель взял у Кропинского ребенка и повернул его, чтобы лучше рассмотреть. Малютка втянул ножки и головку, прижал ручки к лицу. Он был похож на младенца, только что извлеченного из материнского чрева, или на жука, который прикинулся мертвым. Потрясенный Гефель возвратил малыша Кропинскому, и тот, прижав ребенка к себе, стал что-то нашептывать ему по-польски.

– Он наверняка будет вести себя тихо, – глухо произнес Гефель и сжал губы.

Снова все трое переглянулись. Каждый ждал, что другой предложит какое-то решение в этом необычном деле. Опасаясь, как бы их отсутствие не было замечено Цвайлингом, Гефель потянул Пиппига.

– Пойдем, – бросил он и, обращаясь к Кропинскому, сказал: – А ты оставайся здесь, пока все не разойдутся.

Кропинский опустил оцепенелый комочек обратно в чемодан. У него тряслись руки, пока он из нескольких шинелей сооружал ребенку постель. Бережно уложив малыша, он укрыл его и осторожно отвел ручонки от лица. При этом поляк заметил, что малютка слегка сопротивляется, но глаза его оставались крепко зажмуренными.

К тому времени, когда Пиппиг принес кружку кофе и кусок хлеба, Кропинскому удалось уговорить мальчонку открыть глаза. Поляк усадил его и подал алюминиевую кружку. Ребенок начал жадно пить. Пиппиг с ободряющей улыбкой протянул хлеб. Но ребенок не взял его.

– Боится! – решил Пиппиг и сунул хлеб ему в ручки. – Ешь! – ласково сказал он.

– Теперь ты должен поесть и уснуть, – зашептал Кропинский. – И ничего не бойся! Мы с дядей Пиппигом посторожим. И я возьму тебя с собой в Польшу. – Он, посмеиваясь, указал на себя. – У меня там есть домик!

Ребенок поднял на Кропинского серьезные глаза, личико его выражало напряженное внимание. Малютка приоткрыл рот и вдруг с проворством зверька уполз под шинели. Они подождали немного, но ребенок не вылезал. Кропинский тихонько приподнял шинель. Мальчик лежал на боку и жевал хлеб. Бережно накрыв ребенка, Кропинский и Пиппиг покинули укромное место и заложили проход грудой мешков. Прислушались. За мешками было тихо.

Когда они вернулись в переднее помещение, команда уже собралась на ежевечернюю поверку. Заключенные, работавшие на вещевом складе, числились «прикомандированными», они были заняты более продолжительное время и потому не участвовали в общей поверке лагеря на аппельплаце. Их пересчитывал на месте работы командофюрер, эсэсовец низшего ранга, и рапортовал коменданту, который делал отметку в общем списке. Цвайлинг только что вышел из своего кабинета, и Пиппиг с Кропинским поспешно встали в строй. Чтобы прикрыть их опоздание, Гефель сердито проворчал:

– Вам что, нужно особое приглашение?

Вытянувшись с шапкой в руке перед Цвайлингом, он доложил:

– Команда вещевого склада в количестве двадцати заключенных построена на поверку! – и стал в общий строй.

Цвайлинг шагал, считая заключенных.

Гефель напряженно прислушивался к звукам из глубины склада. А вдруг ребенок все-таки испугается и закричит?

Сосчитав людей, Цвайлинг махнул рукой, что означало – «Разойдись!». Строй распался, и заключенные возвратились к своим занятиям. Только Гефель остался на месте – он не заметил знака Цвайлинга.

– Что еще? – невыразительным, тягучим голосом спросил тот.

Гефель вздрогнул.

– Ничего, гауптшарфюрер!

Цвайлинг подошел к столу и подписал рапорт.

– О чем это вы сейчас задумались?

Это должно было звучать дружелюбно.

– Ни о чем особенном, гауптшарфюрер.

Цвайлинг, приоткрыв рот, коснулся кончиком языка нижней губы: это означало у него улыбку.

– Верно, побывали дома, а?

Гефель пожал плечами и недоуменно спросил:

– То есть как?

Цвайлинг не ответил. Многозначительно усмехнувшись, он ушел в кабинет и вскоре покинул склад, чтобы сдать рапорт. На нем было коричневое кожаное пальто – признак, что он больше не вернется. Ключи от склада Гефель в конце дня сдавал на вахту у ворот.

В канцелярии вокруг Гефеля столпились заключенные, они желали узнать подробности, так как Розе проболтался. Когда Гефель выругал его, тот начал громко оправдываться:

– Я в ваших фокусах не участвую.

Заключенные шумели, перебивая друг друга:

– Где, где ребенок?

– Тихо! – осадил их Гефель и посмотрел на Розе: – Никто не затевает фокусов. Ребенок только переночует здесь, а завтра покинет лагерь.

Кропинский слушал с удивлением. Пиппиг молчал. Может Гефель придумал отговорку для Розе? Заключенные хотели взглянуть на малыша. Они прокрались в дальний угол. Кропинский осторожно приподнял шинель. Заглядывая друг другу через плечо, все рассматривали маленькое существо. Ребенок лежал, свернувшись, как личинка, и спал. Лица заключенных просияли, они давно не видели детей. Вот диво!

– Самый настоящий человечек…

Гефель дал им вдоволь насмотреться, а затем тихо сказал:

– Ладно, парни, дайте ему поспать. И чтобы никому ни слова.

Кропинский сиял. Он тихонько накрыл спящего, и заключенные на цыпочках удалились. В этот вечер все слонялись без дела по канцелярии, сидели на длинном столе, болтали и радовались, сами толком не зная чему. Счастливее всех был Кропинский.