Двадцать лет спустя

Она направлялась в Нью-Йорк через штат Висконсин, такая поездка составит почти пять тысяч километров. Самолетом было бы быстрее и проще, но об этом не могло быть и речи. Так же, как и о поезде или аренде машины, чтобы не мучить свой «Рендж Ровер» тысячами километров. Билеты на самолет, поезд и квитанции за аренду машины оставляют бумажные и цифровые следы. Эйвери хотела оставить как можно меньше следов во время своих передвижений по стране. У нее есть дело в Нью-Йорке, и она приложит все усилия, чтобы осуществить его, не привлекая внимания. Никто за ней не следит, убеждала она себя, и ехать на машине вместо того, чтобы лететь, чистая паранойя. И все-таки чем меньше следов она оставит, тем лучше.

В среду утром она покинула Лос-Анджелес по шоссе 605 и затем свернула на федеральную трассу 15, на которой провела десять часов кряду за вычетом двух остановок на туалет. Потом съехала на трассу 70 и прибыла в Гранд-Джанкшен, штат Колорадо, когда на горизонте догорали последние солнечные лучи. Там Эйвери нашла отель «Хайат» и заплатила наличными за одну ночь. Положив голову на подушку, она все еще ощущала плавную вибрацию от часов, проведенных в дороге. Эйвери закрыла глаза и понадеялась на сон, который всегда ускользал от нее во время летних поездок. Как по часам, во время поездок через всю страну воспоминания о семье пробивались на передний план. А как иначе? Именно от семьи она бежала. Именно семью скрывала.

В остальную часть года Эйвери спала крепко и никогда не помнила снов. Но каждое лето, когда она возвращалась к прошлому, сны становились яркими и неуправляемыми. Они по большей части чередовались между ее матерью и отцом – мертвой матерью и преступником отцом. Она любила мать всем сердцем и так же когда-то любила отца. Но ее любовь омрачило его предательство, а следом за ним пришло сочетание ненависти и презрения к человеку, которого Эйвери когда-то считала своим героем. Однако сегодня, во время ночевки в отеле где-то рядом со Скалистыми горами, в ее снах не было родителей. Когда сон пришел к ней, вместе с ним пришли воспоминания о брате.

Парусная яхта модели «Oyster 625» весила тридцать две тонны и была девятнадцать с половиной метров в длину. Морское судно, способное справиться с суровыми волнами у побережья Нью-Йорка, яхта была большой, крепкой и дорогой. Стоимостью выше трех миллионов долларов, она была возмутительным подарком от отца на двадцать первый день рождения Эйвери. Сконструированная так, чтобы вместить гоночный экипаж в восемь человек, яхта создавалась и для неспешных прогулок, с которыми справится и пара опытных моряков, каким и были Эйвери и Кристофер. И все же, через два часа после того, как «Клэр-Войанс» покинула гавань, море вскипело бурными волнами больше метра высотой, захлестывающими борт яхты. На спусках казалось, будто волны проглатывали нос. Дождь лил густой стеной, которая снижала видимость почти до нуля.

Они опустили паруса и оставили двигатель бороться с волнами и течениями. До гавани было больше двух миль, а вокруг виднелись только изменчивые волны и черное небо. Океан подбрасывал великолепную яхту в воздух и швырял ее, словно игрушку, в грохочущие волны. Эйвери почувствовала, что «Oyster» тянет на правый борт и ее тяжело выровнять. Штурвал норовил вывернуться вправо, и она с трудом удерживала курс на запад. Однако большая яхта наклонялась слишком сильно. Что-то было не так. Тогда Эйвери заметила крен. Нет, не крен, а погружение. Нос наклонялся все ниже, как будто готовился нырнуть в море. Эйвери подумала, что яхта просто спускается с волны, но, когда та не выправилась, поняла, что яхта тонет.

Она откинула крышку с кнопки ЦИВ – цифровой избирательный вызов – и нажала ее, посылая сигнал бедствия Береговой охране, который сообщит название судна и его точные координаты по долготе и широте. Для верности и потому, что была напугана до смерти, она взяла передатчик и поднесла к губам.

– Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй. Это «Клэр-Войанс». Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй.

Отвечающий голос был громким и прерывался помехами, но был едва слышен за шумом дождя и ветра.

– Продолжайте, «Клэр-Войанс», это Береговая охрана. Мы получили ваши координаты и отправляем команду. Опишите обстановку.

– Мы на «Oyster 625» под сильным дождем и штормовым ветром. Волны от метра до двух с белыми барашками и продолжают усиливаться.

– Принято, «Клэр-Войанс». Сколько человек на борту?

– Двое, – ответила она, перекрикивая рев волн. – Мы под шквалистым ветром и набираем воду. Сильный крен на правый борт.

– Сколько у вас времени, «Клэр-Войанс»?

– Не знаю, – сказала она в тот миг, когда волна обрушилась на нос яхты. – Мой брат спустился под палубу, чтобы найти источник течи. Посмотреть, сможет ли заткнуть ее.

– Скажите брату, чтобы поднялся на палубу. Мы будем на связи, пока не прибудет наша команда.

– У нас нет времени, – сказала Эйвери, когда еще одна волна поглотила нос. – Мы опрокидываемся.

Эйвери подскочила на кровати, еще не проснувшись. Она всегда так реагировала на этот повторяющийся сон, и решила, что это защитный механизм. Выдернуть себя из сна, чтобы не пришлось вновь переживать то, как нос «Oyster» погружается в воду, а затем яхта встает вертикально, прежде чем камнем пойти на дно океана. Разбудить себя прежде, чем мозг воспроизведет ее сражение с морем, когда она боролась против двухметровых волн, которые стремились ее утопить.

Она снова легла и вжала голову в подушку, прогоняя все сбивчивые мысли, которые скрывались в тенях сознания и ждали лета, когда Эйвери ездила домой. Она не могла позволить этим мыслям отвлекать ее от того, что необходимо сделать. У нее есть лето, чтобы связать все растрепавшиеся и незакрепленные концы своей семейной саги. То, что случится потом, будет вне ее контроля. Если к тому моменту шлюзы откроются, выпуская все грязные подробности ее прошлого, по крайней мере, она сделает все возможное для тех, кого любит.

Глава 8

Систер-Бэй, штат Висконсин

пятница 18 июня 2021 г.

К шести утра Эйвери была снова в дороге. Утро следующего дня с кофе в большом стакане – двойные сливки, двойной сахар – плавный регги по радио и пустая дорога впереди. К востоку от Денвера она свернула на федеральную трассу 80, по которой будет ехать два дня. Ее вторая ночевка прошла в Линкольне, штат Небраска. В пятницу утром Эйвери пересекла весь штат Айова и подъехала к границе Висконсина. Она направилась на северо-восток, пересекая штат по диагонали. Скоро белые кедры и черные сосны возвышались повсюду, насколько видел глаз. Скрученные сосны напомнили ей о детстве, когда она проводила лето в этой части страны.

К половине четвертого дня пятницы она добралась до южного края узкого полуострова округа Дор. Поехала на север по шоссе 42, а затем еще шестьдесят километров по двухполосной дороге. Эйвери проехала города Эгг-Харбор и Фиш-Крик, оставив справа берега залива Грин-Бэй озера Мичиган. Бухта Игл-Харбор блестела на солнце, когда она ехала по городу Эфраим. Тент в красную полоску над крыльцом кафе-мороженого Вильсона вызвал в памяти воспоминания о длинных жарких летах ее детства – лучших в жизни.

Ближе к концу полуострова Эйвери въехала в Систер-Бэй, городок, где в детстве проводила каждое лето. Начиная с шестого класса, родители Эйвери отправляли ее из Манхэттена в Висконсин, где она проводила лето вместе с другими богатыми детишками со всей страны в мореходной школе Конни Кларксон. Восемьдесят процентов детей в летнем лагере приезжали со Среднего Запада. Остальные путешествовали с Западного и Восточного побережья и были детьми, чьи родители жаждали, чтобы они учились ходить под парусом в одном из самых престижных и востребованных заведений в стране.

Родители Эйвери делали то же самое для ее старшего брата Кристофера, который возвращался домой в конце каждого лета с замечательными историями о жизни на воде, укрощении ветров озера Мичиган и скольжении по заливу Грин-Бэй. Названия и места стали для Эйвери легендой. Остров Вашингтон, Рок-Айленд, остров Святого Мартина, Саммер-Айленд, залив Биг-Бэй-де-Нок и маяк Пенинсула-Пойнт-Лайтхаус. Эйвери с нетерпением ждала своей очереди. Когда та наконец настала, она ухватилась за возможность. К тому времени как Эйвери пошла в восьмой класс, она умела в одиночку управляться с семиметровой шхуной. Во время учебы в старшей школе Эйвери возвращалась в Систер-Бэй каждое лето в качестве инструктора по мореходству – обычно эту должность отдавали студентам колледжей, но Эйвери заслужила ее своими продвинутыми навыками. В семнадцать она была более блестящим моряком, чем любой студент, преподававший в школе, и могла составить конкуренцию многим взрослым. Во время учебы в колледже она на каникулах работала главным инструктором. Своей рабочей этикой и неукротимым духом она обязана времени, проведенному в Систер-Бэй, и особенно Конни Кларксон, хозяйке мореходной школы и ее наставнице. На последних километрах пути мысли Эйвери переключились с тех чудесных лет ее юности на актуальные проблемы. В детстве было легче, когда ее волновало только хождение по воде и укрощение ветра. Тогда все было проще, прежде чем она узнала, что все в ее жизни было подделкой.

Она проехала по длинной дорожке под сводом деревьев, которая вела на стоянку мореходной школы Конни. Территория занимала четыре гектара заросшей лесом земли вдоль залива. По территории были разбросаны двенадцать домиков в сельском стиле, в которых каждое лето размещались тридцать два ученика. Эйвери припарковалась и уставилась на воды озера Мичиган. У пристани были пришвартованы двенадцать яхт, а еще стояли на якоре два подъемника, чтобы поднимать яхты из воды. В середине июня здесь много учеников и инструкторов. Эйвери позволила потоку эмоций – начиная с времени, проведенного здесь юной девушкой, и заканчивая отношениями с Конни Кларксон, воспоминаниями о брате, а также предательством и разрушением, которые причинила отцовская ложь, – затопить ее.

Не потрудившись замаскировать покрасневшие глаза или смазавшийся макияж, она пересекла стоянку и поднялась по ступенькам главного дома. Постучала дважды и стала ждать. Через минуту Конни Кларксон открыла. На лице женщины появилась улыбка. Они обнялись, как мать и дочь.

– Клэр, – сказала Конни ей на ухо. – Я так рада, что ты приехала.

Глава 9

Манхэттен, Нью-Йорк

пятница 18 июня 2021 г.

Прошло три года с тех пор, как Уолт Дженкинс покинул Нью-Йорк; одна тысяча сто сорок дней с тех пор, как он променял шум и гам, многолюдные улицы и полный смога воздух на тихую безмятежность Ямайки. До боли медленно тянувшиеся недели сменялись пролетавшими в мгновение ока месяцами. Как ни крути, сегодня он чувствует себя лучше, чем когда уехал. Не окончательно вернулся к себе прежнему, но восстановился до такой степени, до какой время лечит все раны, как физические, так и эмоциональные. Он приехал в Нью-Йорк всего на один вечер, тот вечер, ради которого возвращался три последних года. В соответствии с традицией его жизни, возвращение Уолта в Нью-Йорк было контрпродуктивным в лучшем случае и откровенно деструктивным в худшем. Он был слишком умен, чтобы верить, что из этого вечера выйдет что-то хорошее, но слишком глуп, чтобы держаться подальше.

Чем ближе подходил июнь и подкрадывалась ежегодная встреча выживших, Уолт начинал просматривать цены на авиабилеты. Он возвращался каждый год, эгоистично черпая от участников духовное просветление, необходимое ему для того, чтобы прожить следующий год, а затем прыгал на самолет обратно на Ямайку, где пил ром в тихом уединении и пытался исправить урон, причиненный поездкой. Так жить нельзя, и это не может продолжаться. И тем не менее он снова здесь, застрявший в воронке, из которой не сбежать. Что-то должно измениться, или его смоет в сливное отверстие жизни и он исчезнет. У него были проблемы с алкоголем до того, как Бюро уволило его – отправило на пенсию, с полным пенсионом. Это было три года назад, и он однозначно злоупотреблял сейчас. Он не разговаривал с родителями или братом три года, кроме телефонных звонков на Рождество. Он потерял почти всех друзей, которые у него были. Причиной всего этого была женщина. Та самая, на встречу с которой он каждый год отправлялся в Нью-Йорк. Уолт Дженкинс придал новое значение понятию «саморазрушение».

Нью-йоркское отделение «Переживших травму» проводило встречи каждый июнь в «Эсент Лаунж» Тайм-Уорнер-Центра в Манхэттене. Это было ежегодное собрание жертв травм, которые каким-то чудом, вопреки всем ожиданиям обманули смерть и выкарабкались. Живыми, да. Но совершенно другими людьми, чем были до. Вечер состоял из выступлений и наград, почетных гостей и заслуженных членов отделения, старых историй и новых. Отдельная часть вечера отводилась чествованию врачей и медсестер, фельдшеров скорой помощи, пожарных и прочих сотрудников экстренных служб, чьи быстрое мышление и профессионализм спасли жизни каждого присутствующего.

На этом вечере присутствовали самые разные выжившие: женщина, которая единственная выжила после авиакатастрофы, убившей остальных восемьдесят два пассажира; мужчина, который выпрыгнул из горящей машины, летящей вниз по горному склону, за мгновение до взрыва; турист, который две недели провел в дикой местности без еды и почти без воды; мотоциклист, у которого не было шансов остаться живым после аварии, превратившей его байк в изломанный стальной шар; и Уолт Дженкинс, федеральный агент, получивший две пули в корпус – одна в клочья разорвала его шею, а вторая пронзила сердце. Хирург сказала ему, что в девяноста девяти случаях из ста такие огнестрельные раны были бы смертельны.

В дополнение к выжившим в список приглашенных входили родственники, потерявшие близких в таких же случаях, после которых другие гости выжили. Семьи жертв той авиакатастрофы, которая убила всех пассажиров, кроме одного. Родители пьяного подростка, который погиб в аварии, отправившей горящую машину мужчины с обрыва. Сестра мужчины, который в отличие от своего спутника не выбрался живым из дикой природы. Водитель грузовика, кабина которого стала стопором для скользящего мотоцикла. Уолт возвращался в Нью-Йорк каждый год, чтобы увидеть одного конкретного родственника.

Уолт настолько отдалился от своей прошлой деятельности в ФБР, что у него был только один костюм. Его новая жизнь на Ямайке не требовала официальной одежды, и перед переездом он выкинул все свои пиджаки и галстуки. Он одернул лацканы, поправил галстук и глубоко вдохнул, прежде чем открыть тяжелые двери «Эсент Лаунж». И рванул прямо к бару.

– Какой ром у вас есть? – спросил он у бармена.

Молодой человек подвинул к нему меню. Уолт провел пальцем по на удивление большому списку рома и выбрал «Маунт Гай 1703». Бармен сделал ему ром со льдом и подал в рюмке с толстым донышком, которая ощущалась идеально сбалансированной в руке, когда Уолт поднес ее к губам. Его пенсия была недостаточно большой, чтобы позволить себе «Маунт Гай», и заказ рома, который он не мог себе позволить, всегда вызывал в душе тревогу. До первого глотка. С рюмкой в руке Уолт прислонился к ограждению бара и осмотрел зал. Было еще рано. Представления и речи еще не начались. Он хотел выпить одну или две порции, прежде чем столкнуться лицом к лицу с ней. Делая второй глоток рома, он почувствовал на своем плече легкую ладонь.

– Уолт, – произнесла женщина.

Уолт сразу же узнал голос. Доктор Элеанор Маршфилд, хирург-травматолог, которая его заштопала. Он обернулся, улыбаясь.

– Не удивительно, что я нашла тебя в баре, – сказала доктор Маршфилд.

На лице Уолта появилось страдальческое выражение, он поднял свой ром.

– Виновен по всем пунктам. Могу я вас угостить?

– Нет, спасибо. Меня могут вызвать.

Уолт кивнул. Женщина проводила свою жизнь в ожидании трагедий – автомобильных аварий и огнестрельных ран. Ужасный образ жизни, но Уолт был рад ее призванию. Она спасла ему жизнь.

– Как твои дела, Уолт?

– Хорошо. – Он кивнул. – Довольно хорошо.

– Как работа?

– Я… больше не работаю.