Западная Европа против Византии. Константинополь под натиском крестоносцев

Наследство Мануила Комнина

Когда Мануил Комнин лежал на смертном одре, он «заговорил со своими приближенными о мальчике Алексее, перемежая слова со вздохами, так как предвидел то, что должно произойти после его ухода в мир иной». Старый император вполне мог опасаться за будущее своего сына: юного Алексея II ожидали большие трудности. Множество политических проблем усиливали основные экономические и общественные проблемы. Мануил, правивший тридцать семь лет с 1143 по 1180 г., провел империю через многие опасности; но за последние годы его удача и мастерство руководителя несколько ослабли, и проблемы резко усугубились. В то время когда он, как мог, двигался против течения, он признавал, что перспективы станут мрачными, когда исчезнет его руководящая рука.

В последние годы жизни Мануила его заботила проблема наследника. Его первая жена Берта Зульцбахская (переименованная в Ирину после брака согласно византийской традиции) в 1152 г. родила ему дочь – их единственного ребенка. Девочку – Марию Комнину – обычно называли «порфирородной» («родившейся в пурпуре»). В 1159 г. Берта умерла, и через два года Мануил женился на антиохийской принцессе Марии, которую византийцы называли Зена. Когда на протяжении нескольких лет Мария не смогла родить сына, Мария Порфирородная стала единственным кандидатом в наследницы престола. Вопрос о ее будущем муже стал для дипломатов предметом чрезвычайной важности. Она была помолвлена с молодым венгерским принцем Белой, который, как казалось в течение некоторого времени, был человеком, который, вероятно, займет византийский трон, но брак так и не состоялся. В конце концов, 14 сентября 1169 г. Мария-Зена родила сына Алексея, который был признан наследником ив 1171 г. коронован как соимператор. Мария Порфирородная была отодвинута в сторонку, а Бела уехал, чтобы захватить трон Венгрии. Мануил оставил свою дочь незамужней, хотя одно время она была обручена с королем Сицилии Вильгельмом II. Император наконец обрел сына, но он не мог быть уверен в том, что увидит, как Алексей достигнет зрелых лет; судьба его народа находилась в руках ребенка или, скорее, его окружения.

Мануил умер, оставив своего сына в страшной опасности, грозившей ему из-за границы. На Западе император ввязался в трехстороннюю борьбу с императором Западной Римской (германской) империи Фридрихом Барбароссой и королем Сицилии. Он надеялся получить признание папы римского и западных королей как единственный законный император, объединив таким образом христианский мир под своей властью. Он соперничал с Фридрихом за власть и влияние в Италии и на Балканах, стремясь при этом возвратить себе королевство Сицилию, которое состояло отчасти из территории, недавно отторгнутой от Византии. Для осуществления своих планов он поддерживал раскольнические фракции во владениях своих соперников: финансировал Союз городов Ломбардии, который, в конечном счете, вышел из-под власти Фридриха в Северной Италии; на юге он подстрекал мятежных норманнских баронов против короля Сицилии и даже послал им на помощь свою армию. Но ему не только не удалось достичь своей цели; он добился того, что в конечном итоге Фридрих Барбаросса и Вильгельм II заключили союз. Помимо освобождения Ломбардии, Мануил мало выиграл, зато стал объектом глубокой и долгой ненависти Фридриха и Вильгельма. Оба они были готовы создавать проблемы его стране после его смерти.

И все же эти два короля представляли собой не такую прямую угрозу, как Венецианская республика с ее флотом. Мануил счел, что венецианцы отнеслись к нему с пренебрежением и предали его, и нарочно нанес им огромный ущерб. В 1148 г. при осаде Корфу произошло случайное столкновение между византийскими солдатами и их морскими союзниками-венецианцами, и вслед за этим последние захватили императорскую галеру, одели негра в одежды Мануила и стали изображать придворные церемонии на потеху зрителям. Дело замяли, но разногласия продолжали возникать. К досаде Мануила, венецианцы неоднократно грабили генуэзский и пизанский кварталы в Константинополе, а в это же время правительство дожа выступило против агрессивной политики Византии в Далмации и Южной Италии. Союз между Византией и Венецией становился все более напряженным из-за богатства и высокомерия венецианских купцов в столице. Мануила, обычно нуждавшегося в деньгах, привлекали их богатства.

Все эти мотивы заставили Мануила порвать с Венецией. Он заманил в империю многих венецианцев – как утверждают, двадцать тысяч – обещанием абсолютной торговой монополии. 12 марта 1171 г. в заранее спланированный момент власти на местах дружно арестовали венецианцев и конфисковали их товары. Некоторые бежали из Константинополя, а основная часть колонистов в Альмиросе в Фессалии бежала на двадцати кораблях, но оставшихся пленников было так много, что их пришлось разместить в монастырях. Финансовые потери венецианцев были огромными, а их подсчеты омрачали византийско-венецианские отношения до Четвертого крестового похода. На следующий год Мануил отразил нападение венецианцев с моря, и переговоры об освобождении пленников тянулись безрезультатно. На тот момент Венецианская республика была недовольна, но отмщение могло подождать.

В то время как Мануил создавал для себя проблемы на Западе, настоящая беда поджидала его в Анатолии. Задолго до этих событий, еще в 1161 г., он заключил справедливый мир с султаном Коньи Кылыч-Арсланом (1155–1192); каждый правитель хотел развязать себе руки для осуществления других планов. Султан, который даже нанес официальный визит в Константинополь, использовал эту передышку, чтобы уничтожить своих соперников – эмиров Каппадокии Данишмендидов. Мануил опомнился слишком поздно, когда в сердце Малой Азии уже возникло объединенное турецкое государство. В 1174 г. под влиянием беженцев-Данишмен-дидов он разорвал договор с сельджуками.

После двух лет пограничных инцидентов император начал поход на Конью. Когда большая византийская армия двигалась с верховьев долины Меандра к Филомелиону, Кылыч-Арслан предложил мир, но он был с презрением отвергнут. Около крепости Мириокефалон султан разместил своих людей в засаде на перевале. Мануил выбрал активные действия и 17 сентября 1176 г. ринулся вперед без предварительной подготовки. Его армия была окружена со всех сторон, разделена на две части и уничтожена. В панике Мануил не предпринял никаких попыток спасти своих людей, но ему и небольшой группе его свиты была дарована жизнь по милости султана. Взамен он должен был лишь уничтожить укрепления двух недавно отстроенных городов – Дорилея и Сублайона и выплатить компенсацию. Кылыч-Арслан знал, что ему незачем требовать чего-то еще, так как его успех был ошеломляющим: большая часть вооруженных сил империи погибла в сражении, и Византия уже никогда не смогла бы начать крупномасштабную наступательную войну. Перед турками лежала Малая Азия; оставшиеся крошечные гарнизоны не могли оказать серьезного сопротивления. Все огромные усилия Комнинов вновь обрести Анатолию пошли прахом; власть и репутация Византии лежали в руинах. Мириокефалон знаменует поворотный пункт, такой же значимый, как и сражение при Манцикерте веком раньше.

На обратном пути Мануил снес стены Сублайона, но отказался сделать то же самое в Дорилее. Так он сохранил одну крепость за счет сельской местности: после тщетных требований выполнить условия договора султан отправил войско из двадцати четырех тысяч турок, чтобы разграбить долину Меандра. Так как нападения никто не ждал, то никакая оборона была невозможна, и турки захватили Траллес, Антиохию и много мелких поселений до побережья Эгейского моря. Мануилу пришлось послать войска из Константинополя под командованием Иоанна Ватаца, который продемонстрировал немалое искусство, организовав засаду на обоих концах моста через реку Меандр, и дождался, когда войско агрессора наполовину перешло через него. Ловушка была успешной, и турецкое войско пало вместе со своим полководцем. Часть вражеской армии утонула в реке – факт, увековеченный византийскими ораторами и писателями.

Для закрепления успеха Мануил сам посетил долину Меандра в надежде восстановить византийскую мощь в Хоназе и Лаодикее. Но весть о его прибытии встревожила турок, и они уклонились от встречи с ним. Император послал Андроника Ангела (отца более поздней династии) и Мануила Кантакузина изгнать турок из Харакса, расположенного к северо-востоку от Хоназа. Андроник остановился для мелкого ремонта в Граос-Гала, но при появлении каких-то бродячих турок он бежал вместе со своим войском. Кантакузин собрал достаточно людей, чтобы защищать отступление, но именно епископ Никита Хонский собрал остатки армии и повел их на Харакс, разбив наголову его защитников. Он вернулся, нагруженный трофеями и гоня турецких овец. Мануил пригрозил, что прикажет протащить труса Андроника Ангела по улицам в женском платье, но смягчился, вспомнив, что Андроник его двоюродный брат, а также то, как мало крови было пролито. На тот момент Кылыч-Арслан был вынужден соблюдать границы.

Другая, менее серьезная, угроза исходила с востока, где на границе Византии воцарился Андроник Комнин как барон-разбойник. Андроник был двоюродным братом Мануила – сыном младшего брата Иоанна II, и эта ветвь Комнинов традиционно враждебно относилась к правящей ветви. Мануил неоднократно пытался заручиться поддержкой Андроника, предлагая ему почести и должности, но всегда получал за это скверную плату: заняв пост правителя приграничной зоны, Андроник не смог удержаться от того, чтобы не вступить в сговор с врагами. Он долго просидел в тюрьме в Константинополе и провел много лет в ссылке в России и на мусульманском Востоке. Посетив Палестину в 1167 г., он встретился с Феодорой Комниной, племянницей Мануила и вдовой короля Иерусалима Балдуина III. Как и многие другие женщины, Феодора не смогла устоять против обаяния Андроника, а он нашел в ней свою единственную любовь. Они вместе бежали к Нураддину в Дамаск, побывали в Харране и Багдаде. В конце концов, турецкий эмир Салтух подарил Андронику замок неподалеку от Колонеи на границе Византийского Понта, где он поселился с Феодорой, их двумя незаконнорожденными детьми Алексеем и Ириной и младшим законнорожденным сыном Андроника Иоанном.

Андроник совершал набеги на территорию Византии, но представлял собой скорее политическую, нежели военную угрозу: после смерти Мануила Андроник мог заявить свои притязания на византийский трон. Его привлекательная личность и любовные подвиги сделали его популярным в Константинополе как среди простолюдинов, так и определенной части придворных и чиновников. Устранить эту опасность было одной из целей Мануила.

Разгром у Мириокефалона сделал очевидной трудность положения Мануила. Великие державы Европы и Средиземноморья были настроены против него. В 1177 г. Венецианский мирный договор положил конец войнам Фридриха Барбароссы в Италии; одним из результатов этого мирного договора было примирение Фридриха с городами Ломбардии и папой римским Александром III. Венецианцы и норманны уже были союзниками, и теперь папа римский спонсировал супружеские узы между германской и норманнской династиями. Этот враждебный блок западных государств уже запустил свои щупальца на Восток, так как еще в 1173 г. Фридрих инициировал отношения с султаном Кылыч-Арсланом. Ненависть к своему византийскому сопернику перевешивала веру германского правителя в единство христиан. После Мириокефалона Барбаросса стал укреплять свою дружбу с турками. Когда приблизительно в 1178 г. византийский император упрекнул Фридриха в этом, правитель Гогенштауфен ответил надменно. Провозгласив, что он единственный истинный римский император, и настаивая на том, чтобы Мануил признал его главенство и верховенство папской церковной власти, Фридрих почти хвастался своими связями с сельджуками. Он обвинил Мануила в том, что тот сорит деньгами, чтобы заставить его (Фридриха) вассалов забыть об их вассальных обязательствах, но это не принесет ему большой пользы.

Последнее обвинение было основано на фактах. Мануил действительно планировал добиться расположения некоторых сторонников Фридриха, чтобы занять его решением вопросов в Италии, где феодальные владыки с Севера были недовольны капитуляцией Барбароссы перед городами Ломбардии. Влиятельный род маркизов Монферратских, во владения которых входили Южные Альпы на северо-западе Италии, усмотрел для себя особенно большую обиду. В ходе долгой борьбы маркиз Вильгельм V был верным сторонником Фридриха, но Венецианский мирный договор привел к тому, что ему пришлось противостоять враждебным городам в одиночку. Вильгельм был уже хорошо знаком с Мануилом, потому что он посещал Константинополь во время Второго крестового похода. Более того, сын Вильгельма Конрад поссорился с личным представителем Барбароссы в Италии – имперским канцлером Христианом, архиепископом Майнцским. Таким образом этот род был готов забыть о своей вассальной верности германскому императору, и после Мириокефалона Мануил Комнин начал вести переговоры. Род маркизов Монферратских был влиятельным, и Мануил делал высокую ставку на дружбу с ними: он предложил свою собственную дочь Марию Порфироносную в качестве супруги одному из членов этого рода. Муж, предназначенный ей, – один из сыновей Вильгельма, должен был приехать в Константинополь и занять высокое положение в Восточной империи. Взамен маркизы Монферратские должны были нанести удар в Италии по власти Фридриха. Вильгельм и его семья с готовностью приняли это предложение.

В женихи Вильгельм выбрал своего самого младшего сына Ренье. В конце августа или в начале сентября 1179 г. семнадцатилетний Ренье прибыл в столицу Восточной империи. Последующие месяцы он провел при дворе императора и сопровождал Мануила в военном походе, возможно против турок. В начале января они вернулись, и месяцем позже состоялась свадьба Ренье и Марии Порфироносной. При своем торжественном вхождении в императорскую семью Ренье получил новое имя – Иоанн в честь отца Мануила и титул кесаря, обычно оставляемый зятю правителя. Ренье-Иоанн также получил права на город Фессалоники, что было, возможно, эквивалентно пронии или феоду в Западной Европе. Нельзя продемонстрировать, что он когда-либо проявил власть над этим городом или этим регионом; возможно, доходы, полученные от них, обеспечивали его поддержку. Латинские летописцы, гордившиеся его успехом, называли эту награду «почетной» (что означает феодальное владение исключительных размеров) или даже «королевством» Фессалоники. Позднее маркизы Монферратские помнили о своих притязаниях на этот город; в нем после Четвертого крестового похода правил в качестве короля брат Ренье Бонифаций.

Тем временем Монферратские выполнили свою часть сделки. Теперь император Западной империи и папа римский объединились с целью сократить Центральную Италию, а их представитель Христиан Майнцский подчинил себе Румынию. В 1179 г. города Тосканы были уверены, что они пострадают следующими. Конрад Монферратский, старший из оставшихся в живых сыновей Вильгельма V, с легкостью собрал из их жителей армию с целью дать отпор германскому канцлеру. В конце сентября 1179 г. неподалеку от Камарино Христиан был застигнут врасплох с несколькими своими сторонниками и захвачен в плен, где провел тринадцать месяцев в различных крепостях маркизов Монферратских. После захвата Христиана Конрад передал его своему брату Бонифацию, в то время как сам он поспешил в Константинополь, чтобы получить награду, обещанную Мануилом. Переговоры, затянувшиеся ввиду ухудшившегося здоровья Мануила и других обуревавших его забот, так и не завершились к моменту смерти императора в сентябре 1180 г. Вскоре после нее Конрад возвратился в Италию. Тем временем, когда Бонифаций узнал о смерти Мануила, он немедленно согласился отпустить архиепископа в обмен на обещание выкупа в сумме двенадцати тысяч иперперов. Захват в плен Христиана Майнцского не привел к политическим последствиям, но ознаменовал конец вмешательства Византии в дела Северной Италии. Тем не менее жители Восточной империи не забыли о своих связях с родом Монферратских.

Пока Мануил старался доставить неприятности итальянским владениям Фридриха, он стремился замириться с Венецией в отношении захвата 1171 г. Республика жаждала освободить венецианцев, все еще находившихся в византийских тюрьмах, равно как и вернуться к своим старым рынкам. В то же время Мануил хотел отделить Венецию от ее союзников. При таких условиях возможно было совпадение воли сторон, но конкретные результаты спорны. Византийский историк Никита Хониат голословно заявляет, что Мануил заключил договор с венецианцами, но их летописцы приписывают окончательное соглашение времени правления Андроника. Документы свидетельствуют в пользу последнего, демонстрируя, что в 1179 г. Мануил освободил некоторых пленников, но годом позже Венеция все еще считала себя в состоянии войны с византийцами. Очевидно, имели место предварительные обсуждения, и Мануил сделал жест доброй воли по отношению к городу, но не было заключено соглашение по окончательным условиям и не произошло сколько-нибудь значительного возобновления торговли Венеции с Константинополем. Тем не менее, когда произошла массовая резня латинян, венецианцы не пострадали. Был подготовлен путь к будущему примирению.

Интерес Мануила Комнина к Итальянскому полуострову не ограничивался маркизами Монферратскими и Венецией. После разгрома у Мириокефалона его политика состояла в том, чтобы заново укреплять или создавать связи с менее значительными державами, чтобы противостоять враждебности Германии, Сицилии и Венеции. На тот момент его друзьями стали Генуя и Пиза. Генуэзцы считали византийцев ответственными за крупный ущерб, нанесенный их кварталу в Константинополе в 1162 и 1171 гг., и их посланники требовали большую компенсацию. Возможно, император и не выплатил ее полностью, но он, безусловно, предложил какую-то. У Пизы отношения с империей были лучше, и в 1179 г. ее посол Булгарино ди Анфосо нанес визит сначала Саладину, а затем Мануилу, вероятно, для возобновления торговых соглашений с Пизой. В конце правления Мануила генуэзцы и пизанцы были основными западноевропейскими жителями в Константинополе.

Браки составляли важный элемент дипломатии Византии, и Мануил, доведенный до крайней нужды, не пренебрегал им. В 1170 г. император отправил одну из своих племянниц Евдокию в Италию, чтобы выразить свою дружбу папе римскому Александру III. Евдокию сопровождали высокопоставленные византийские послы, и она привезла с собой большое приданое. В Вероли, что в Южной Италии, она вышла замуж за Оддоне Франджипане, верного сторонника папы, но к 1178 г. она уже стала богатой вдовой. Папа, очевидно по совету Мануила, устроил ее второй брак – с Гуэльфо, сыном Эрмано ди Паганелло – крупного тосканского землевладельца, тесно связанного с городом Пизой. Свадьба была отпразднована там с беспримерной пышностью; тосканская знать текла в город рекой, и празднества длились двадцать дней. Значение такой богатой и высокородной жены нельзя было проигнорировать, и этот брак скрепил связи Мануила с Тосканой и Пизой.

У императора были и другие кандидаты для международного брачного рынка. По европейским меркам Арагон не был значимым государством, однако туда (возможно, в 1179 г.) Мануил отправил посольство с еще одной племянницей по имени Евдокия. Недостаточная предварительная подготовка помешала осуществлению его плана, так как посланники обнаружили, что Альфонсо Арагонский был уже женат. Вероятно, по совету Альфонсо его вассал Вильгельм VIII Монпелье был выбран в альтернативные мужья. В брачном контракте было оговорено, что даже ребенок женского пола, рожденный в этом браке, мог унаследовать Монпелье, а жители города поклялись поддержать эту договоренность. Приблизительно в 1181 или 1182 г. в этом браке родился единственный ребенок – дочь, получившая имя Мария. Вильгельм VHI вскоре разочаровался в своей византийской невесте и развелся с ней, чтобы жениться на своей любовнице, от которой у него было несколько сыновей. Папа римский отказался дать Вильгельму развод, но Евдокия не смогла восстановиться в своих правах и умерла в монастыре. И хотя у ее дочери Марии была тяжелая жизнь, ее брак с Педро Арагонским влил кровь Комнинов в эту династию. Однако для Мануила союз с Вильгельмом Монпелье не принес удачи: Монпелье не был крупной державой, а Вильгельм был слишком глубоко вовлечен в местные дела, чтобы продвигать политику Византии.

Арагон, расположенный на краю Средиземноморья, возможно, привлек к себе кратковременный интерес Мануила, но гораздо большее внимание император уделял восточному региону этого моря. На протяжении всего своего царствования император желал союза и дружбы с государствами – участниками крестовых походов. В какой-то момент была запланирована и предпринята попытка совершить совместное нападение на Египет, и в 1177 г. сразу же после разгрома у Мириокефалона он постарался вернуться к этому проекту. Посольство во главе с Андроником Ангелом, Иоанном Дукой «великим гетериархом», Александром Травиным и Георгием Синаитом в сопровождении представительного византийского флота прибыло ко двору Балдуина IV для ведения переговоров о совместном походе. Однако в то время человеком, обладавшим самым большим влиянием в Святой земле, был богатый временно проживающий в стране Филипп, граф Фландрский. Не желая ввязываться в опасное предприятие, он затягивал обсуждение и неоднократно выдвигал новые требования к византийцам. По словам Вильгельма Тирского, они приняли все условия, открыто признавая свое желание выполнить соглашение полностью. В конце концов, граф Филипп был вынужден пойти на попятный, ссылаясь на численность врага и трудный путь в Египет. После провала переговоров посланники Византии вернулись на родину.

Тем не менее Мануил стремился культивировать хорошее мнение о себе франков испытанным способом выкупа знатных европейцев из сарацинского плена. Таким образом из турецкого плена был спасен граф Генрих Шампанский. Балдуин Ибелин, владыка Рамлы, захваченный в 1179 г. Саладином, был под честное слово отпущен в Константинополь, чтобы найти средства для выкупа себя из плена, как это сделал Рено де Шатильон, освобожденный после долгого тюремного заключения в Алеппо. До самого конца Мануил сохранял хорошую репутацию в Палестине, где Вильгельм Тирский оплакивал его уход в мир иной.

Мануил также стремился использовать прием брачной дипломатии и в Святой земле. Ближайшим княжеством, участвовавшем в крестовых походах, была Антиохия, которая, как создавалось впечатление, при Боэмунде III была довольно сильна. Этот город всегда был целью Комнинов, и византийская невеста могла бы добиться того, чего не смогла добиться сила оружия. Князь Антиохии лишился своей первой жены в 1177 г.; очевидно, вскоре после этого он женился на Феодоре Комнине – племяннице Мануила и, вероятно, дочери Иоанна Комнина протовестиария. Император, возможно, дал ей в приданое Таре, так как в 1183 г. Боэмунд владел этим городом, мирным путем полученным от Византии. Однако Феодору постигла та же судьба, что и ее кузину в Монпелье: после смерти Мануила Боэмунд отверг ее ради проститутки Сибиллы, которая, возможно, получала плату от Саладина. Латинский патриарх Антиохии Эмери пришел на помощь Феодоре, и между князем и патриархом разгорелась настоящая война; но Феодора так и не вернула себе свои права. Тем не менее Мануил надеялся, что Антиохия поддержит его, а после него – и юного Алексея.

Кульминацией программы Мануила по заключению союзов через брачные узы была свадьба его сына. С самого рождения Алексея его отец много думал о подходящей для него невесте. Собственные предпочтения Мануила и дипломатические потребности Византии в равной степени склоняли его обратить взгляд на Запад. Время от времени возможности брака использовались для того, чтобы привлечь Фридриха Барбароссу, но Мануил с большей надеждой смотрел на Францию с ее потенциалом противовеса германцам. У короля Людовика VII было много дочерей, и его привлекал Константинополь. То же самое византийское посольство, которое в 1179 г. привезло Евдокию в Монпелье, привезло назад восьмилетнюю дочь Людовика Агнес. Она отплыла из Генуи в сопровождении флота из девятнадцати кораблей, предоставленных сторонником Мануила Бальдовино Гуэрцио, вместе с четырьмя галерами из Монпелье. Вильгельм VIII сопровождал их по крайней мере до Пизы. Евстафий Солунский в праздничной речи в честь свадьбы рисует нам нереальную картину встречи Агнес в Константинополе: на протяжении многих дней, по его утверждению, городские дети ожидали ее прибытия, и когда наконец показался флот, город сразу опустел, так как его население ринулось встречать ее. После официального приема ее имя поменяли на имя Анна, и в феврале или марте 1180 г. была проведена торжественная церемония ее бракосочетания с Алексеем в Купольном зале Большого дворца. За этим последовали великолепные празднества, включая игры и зрелища на Ипподроме. Такие празднества также, по-видимому, были устроены в честь Марии Порфироносной и Ренье-Иоанна Монферратского, которые поженились незадолго до этого. Вильгельм Тирский как очевидец признается в своей полной неспособности описать столько великолепия в чем-то меньшем, чем отдельный трактат. Мануил принял все меры к тому, чтобы обезопасить свою династию.

Брак Алексея и Агнес-Анны был венцом дипломатии Мануила. Свадебные празднества последний раз продемонстри-

ровали Константинополю величие империи, так как болезнь уже ходила рядом со старым императором. И все же последним месяцам его жизни не суждено было быть мирными. Нападения турок заставили его совершить еще один военный поход, а сам он инициировал религиозную полемику, которая вызвала гнев у влиятельных церковнослужителей: это очевидно из отчета Никиты Хониата – единственного византийского историка, который писал о последних годах жизни Мануила. В других отношениях император якобы предавался праздности, богословским рассуждениям и предрассудкам. Никита утверждает, что Мануил отказался признавать свою приближающуюся смерть даже тогда, когда патриарх Феодосий Ворадиот пришел к его ложу и побуждал его найти регента, который охранял бы юного Алексея и его мать. Мануил предпочел верить астрологам, толпившимся вокруг его постели, которые сказали ему, что он не только поправится, но и будет править еще четырнадцать лет, наслаждаться любовными интрижками и снова опустошать чужеземные города. Они также предсказали ему, что через семь месяцев планеты сойдутся так, что начнутся разрушительные бури, в связи с чем слуги и приживальщики Мануила советовали ему искать защиты от этой беды. И лишь когда серьезность болезни стала очевидной, император признал, что близится его последний час, и умер, не сделав никаких реальных приготовлений для правления своего сына. И Никита Хониат хочет, чтобы мы поверили нарисованному им портрету суеверного, трусливого правителя.

Другой взгляд на умирающего императора представляет нам Евстафий Солунский в памятной речи. Согласно написанному им, Мануил не ослабил свою деятельность, когда болезнь начала прогрессировать, а занимался тем, что отправлял посольства, писал для них указания и совещался с послами, которые приезжали со всех концов. Он обсуждал различные проблемы со своими советниками, для которых он приводил примеры из прошлого, и это были советы, подходящие и для официальной, и закулисной политики. Он заложил основы для правления своего сына, закончив незавершенные дела и сделав распоряжения на будущее. Ради своего духовного спокойствия и спокойствия своего сына он свободно беседовал с богословами и издал новые хартии о привилегиях и утверждениях для церкви. Как писатель Евстафий, безусловно, не был беспристрастным. Среди его читателей были и юный император, и его придворные, и лесть в адрес усопшего была необходима. Но и другие дошедшие до нас данные о последних месяцах жизни Мануила поддерживают больше рассказ Евстафия, нежели Никиты.

Вильгельм Тирский, который находился при дворе Мануила семь месяцев с сентября 1179 по апрель 1180 г., недвусмысленно заявляет, что Мануил устроил браки своих сына и дочери, потому что знал о своей близкой смерти. Таким образом непредвзятый свидетель противоречит утверждению Никиты, будто император отказывался принять неизбежное. Вильгельм написал эту историческую часть приблизительно в 1182–1183 гг. и мог бессознательно вставить современную ему ситуацию в прошлое. Вместе с тем утверждение Вильгельма может быть записью слов самого Мануила.

Активность Мануила во время его болезни демонстрирует та энергия, с которой он дал отпор туркам. В начале 1180 г., возможно, в марте туркмены напали на Клаудиополис – пограничный пункт в Восточной Вифинии. Осажденный гарнизон был уже готов сдаться. Но когда Мануил получил такие вести, он поднялся с постели, надел доспехи и пустился в путь верхом на коне. Его служители, как пишет Евстафий, прониклись благоговейной надеждой, что его рвение может таким образом победить природу. Пустившись в путь, Мануил двигался быстро и ехал при свете факелов, не останавливаясь на ночевку. Он миновал Никомедию и леса Вифинии так быстро, что опередил свое небольшое войско. Когда турки у Клаудиополиса увидели блеск оружия и доспехов приближающейся армии, многие из них бросили осаду, а остальные были отброшены совместными действиями городского гарнизона и войска императора. Мануил триумфально возвратился как победитель врагов-мусульман. Никита Хониат избегает упоминать, что снятие осады с Клаудиополиса произошло во время последней болезни Мануила; в его тексте эти два события разделены множеством страниц. Только у Евстафия мы узнаем об истинных обстоятельствах.

Несмотря на физическую слабость, император продемонстрировал свою не уменьшающуюся умственную силу, начав богословский спор. От любого мусульманина, обращенного в христианство, требовалось отречься от своей веры в бога Мухаммеда как истинного Бога, который и не породил никого, и сам не был рожден. Мануил считал такое экстремальное отвержение оскорбительным для потенциальных новообращенных и еще до марта 1180 г. предложил убрать его из катехизиса и надписи в Святой Софии. Духовенство немедленно отреагировало, и, когда император попытался перехитрить их, издав гражданский указ, общественное мнение сделало его распоряжение недействительным. Разгневанный таким противодействием и своей болезнью, Мануил собрал епископов в Скутари в мае 1180 г. и пригрозил им собрать полный собор, включая папу римского, так как, по его словам, существующая формулировка отлучает от церкви Самого Бога. Евстафий, митрополит Солунский, поддержанный патриархом Феодосием, высказался против предложения императора. Спор продолжался, но после проволочек и увиливаний Мануила обе стороны осознали необходимость прийти к компромиссу. Соглашение, заключенное в мае 1180 г., исключило былое предание анафеме бога Мухаммеда; новообращенные вместо этого должны были проклясть самого Мухаммеда, его учение и его последователей. Император одержал победу в том, что убрал оскорбительные упоминания мусульманского Бога, тем самым облегчив путь для новообращенных, а епископы предотвратили любое обвинение в том, что Аллах – это еще одно имя христианского Бога, как явствует из православного катехизиса.

В то время как Мануил боролся с иерархами, он также прикладывал большие усилия в дипломатии. Наша информация об этой его деятельности исходит в основном от Вильгельма Тирского, который в 1179 г. возвратился с Третьего Латеранского собора, который проходил в Риме, и добрался до Константинополя в конце сентября. Там он вел беседы от имени папы Александра, хотя и неизвестно, какое именно дело у него было к императору. (Находясь в городе, он имел возможность видеть бракосочетания юного Алексея и Марии Порфирородной.) Вильгельм понимал греческий, и Мануил уважал эту его способность и знал, что Вильгельм занимает высокое положение в Иерусалиме. Архиепископ свидетельствует, что правитель осыпал его и его епархию привилегиями. 23 апреля 1180 г. он получил разрешение возвратиться в Палестину вместе с посольством Византии, состоявшим из знатных и известных людей. 12 мая четыре имперские галеры достигли порта Антиохии.

Вильгельм сообщает нам, что император доверил ему некую миссию к князю Боэмунду III и патриарху Эмери. Боэмунд незадолго до этого сочетался браком с Феодорой Комниной и, очевидно, был с ней еще в хороших отношениях. Как полагал Мануил, он мог быть сговорчивым, услышав предложения от Византии. То, что Эмери был тем, кто должен был принимать посольство, следовало из его необычного положения: будучи патриархом с 1139 г. (Боэмунд правил всего лишь с 1163 г.), Эмери был гордым, амбициозным и искусным политиком, а его авторитет и власть в Антиохии равнялись авторитету и власти самого князя. В 1159 г., когда Мануил контролировал Антиохию, Эмери сотрудничал с ним, хотя согласие между ними было нарушено появлением греческого патриарха наряду с латинским. Эта причина разлада, однако, уже давно исчезла, и император свободно обращался к обоим обладателям власти в княжестве. Какой именно была тема переговоров, Вильгельм на раскрывает.

Из Антиохии Вильгельм отправился в Бейрут, где встретился с королем Иерусалима Балдуином IV, с которым он и византийские посланники, очевидно, вели дела. Вильгельм просто пишет, что он вернулся в Тир 6 июля. Однако какая-то важная просьба была передана Балдуину, так как тот отправил в Константинополь посланника – своего дядю Жослена де Куртене, королевского сенешаля. О его миссии ничего не известно, за исключением того, что он поехал по поручению короля, остался в Константинополе и после смерти Мануила и все еще находился там 1 марта 1181 г. в обстановке заговоров, среди которых находился Алексей II.

Посольства, возглавляемые Вильгельмом и Жосленом, – установленные факты, а Мануил, как вскоре будет отмечено, отправил аналогичных посланцев и к султану Коньи. Несмотря на разрыв отношений между императором и Кылыч-Арсланом перед битвой при Мирикефалоне, между ними существовали давние дружеские отношения. Самое последнее нападение турок на Клаудиополис совершили, вероятно, туркмены (бродячие кочевники приграничных регионов), а не люди по указке из Коньи. Если сдержанность подходила его политике, Мануил, возможно, считал Кылыч-Арслана невиновным в их действиях.

Вильгельм Тирский скрывает суть своих дискуссий с Боэмундом, Эмери и Балдуином IV. Ключ к их содержанию лежит в отрывке из записей Евстафия Солунского, который в 1185 г. написал свой отчет о правлении Андроника Комнина, пока память о недавних событиях у всех была еще свежа. Упомянув о некоторых тиранических действиях Андроника против аристократии, он пишет о бегстве знати за границу. Он утверждает, что те, с кем Андроник поступил несправедливо, «уехали в качестве посланников среди многих величайших правителей восточных и западных регионов. Одни обратились к султану, говоря о произошедшем позоре – смерти недолго царствовавшего императора Алексея, которому предводитель агаренов давал клятву как наследнику своего отца Мануила; другие [обращались] к правителям Антиохии – светскому и церковному, а третьи – к королю Иерусалима, жаждая справедливости, так как оба эти правителя питали истинную братскую любовь и обещали помощь после смерти Мануила его сыну Алексею, которому было причинено зло». Историк далее приводит обращения к западным правителям; и ни про одного из них не сказано, что он имел обязательства перед Византией или Алексеем II.

Из этого отрывка явствует, что Кылыч-Арслан, Боэмунд III, Эмери и Балдуин IV давали «клятвы… питали искреннюю братскую любовь и обещали помощь» Алексею II. Беглецы из Византии полагали, что у них есть право апеллировать к турецкому и латинским владыкам и искать у них справедливости в отношении убийцы Алексея II. Такое допущение наводит на мысль, что в последние месяцы своей жизни Мануил просил этих иностранных правителей гарантировать трон его сыну. Поиски гарантий объясняют причину отправки посольства во главе с Вильгельмом Тирским в Антиохию и Бейрут. Действительно, то, что Вильгельм и Евстафий явно ссылаются на двоих правителей княжества Антиохия – Боэмунда и патриарха Эмери, – доказывает реальность такой договоренности: оба они дали слово и были обязаны выслушивать просьбы о помощи. Вдобавок Никита Хониат отчасти подтверждает тот факт, что султан Коньи имел обязательство защищать Алексея, когда он рассказывает, как в 1192 г. один из нескольких лже-Алексеев II отправился в Конью к Кылыч-Арслану за помощью. Молодой человек упрекнул султана за его небрежность и напомнил ему обо всех привилегиях, которыми его «отец» того удостоил. Очевидно, он потребовал от турок помощи, положенной ему согласно условиям старой договоренности. Сначала Кылыч – Арслан принял юношу с большими почестями.

Зная о своей приближающейся смерти, Мануил предпринял последние дипломатические усилия, чтобы защитить своего сына; но что именно он предложил турецкому и крестоносным владыкам в обмен на их гарантии, остается тайной. В семье Кылыч-Арслана были волевые, непокорные сыновья, любимцем из которых был его самый младший сын. Император, возможно, пообещал взаимные гарантии в отношении турецкого престолонаследия, но в равной степени возможно и соглашение о границах или территории. Перед королем Иерусалима стояла такая же проблема, что и перед Мануилом: он не мог прожить долго, а его наследник был ребенком. Палестине также нужна была помощь в борьбе с Саладином, растущая сила которого была очевидна каждому наблюдателю. Ситуация в Антиохии в то время менее ясна, но Боэмунду, возможно, понадобилась бы помощь против соседей-турок и армян. Вероятно, Мануил делал предложения, основанные на нуждах своих союзников. Тот факт, что Жослен де Куртене не успел завершить свою миссию до смерти Мануила, наводит на мысль о том, что соглашение с королем Иерусалима осталось не заключенным. Однако позднее беглецы из Константинополя считали его обязывающим, значит, какие-то обязательства, очевидно, все же существовали.

Еще одну проблему, которая стояла перед Мануилом в последний год его жизни, создавал Андроник Комнин. Этот авантюрист, представлявший собой в меньшей степени военную угрозу, нежели политическую, ранее объявил о своих притязаниях на трон; и император стремился устранить эту угрозу. Так как Андроник проживал в неприступной крепости в Понте, правитель Трапезунда Никифор Палеолог использовал хитрость, чтобы справиться с ним. Всем была хорошо известна сильная привязанность Андроника к своей возлюбленной Феодоре Комнине, и Никифор схватил ее, застав врасплох. Подавленный этим ударом, Андроник отправил посланцев к императору с просьбой простить его за былые прегрешения. Мануил с радостью согласился, и в июле 1180 г. Андроник прибыл в столицу. Там ему на помощь пришли его драматические способности: он обвил свою шею огромной цепью, конец которой достигал его ступней, и скрыл ее под одеждой. Затем в присутствии императора он сбросил одежду и явил его взору свои оковы. Это зрелище тронуло Мануила до слез, и он приказал, чтобы цепь была снята, а Андроник занял свое законное место при дворе. Андроник не соглашался до тех пор, пока один дворянин не освободил его от цепи своими собственными руками. Эту услугу ему оказал Исаак Ангел.