Жизнь и приключения Николаса Никльби

– Верно! – сказал Джон Брауди, продевая большущий указательный палец в один из изящных локончиков жены и явно гордясь ею. – Она всегда была игрива и проказлива, как…

– Как кто? – подхватила жена.

– Как женщина! – ответил Джон. – Ей-богу, никто ие сравнится с ней по этой части.

– Мы хотели поговорить о мисс Сквирс, – сказал Николас с целью прекратить супружеские шуточки, начавшиеся между мистером и миссис Брауди, каковые делали положение третьего лица до известной степени затруднительным, так как оно чувствовало себя лишним.

– Джон, перестань, – сказала миссис Брауди. – Сегодняшний вечер Джон назначил потому, что она решила войти пить чай к своему отцу. А чтобы все было в порядке и вы провели вечер наедине с нами, Джон сговорился зайти туда и отвести ее домой.

– Это было очень умно придумано, – отозвался Николас, – хотя я сожалею, что пришлось столько хлопотать из-за меня.

– Ну, какие там хлопоты! – возразила миссис Брауди. – Ведь мы так хотели вас повидать – и Джон и я. Для нас это такое удовольствие! Знаете ли, мистер Никльби, – продолжала миссис Брауди с самой лукавой улыбкой, – я серьезно думаю, что Фанни Сквирс была очень неравнодушна к вам.

– Я ей чрезвычайно признателен, – сказал Николас, – но, честное слово, я никогда не стремился произвести впечатление на ее девичье сердце.

– Ах, что это вы говорите! – захихикала миссис Брауди. – А известно ли вам – теперь уж я говорю серьезно и без всяких шуток, – что сама Фанни дала мне понять, будто вы сделали ей предложение и будто вы собираетесь обручиться с ней торжественно и по всем правилам?

– Вот как, сударыня, вот как! – раздался пронзительный женский голос.Вам дали понять, что я… я… собираюсь обручиться с убийцей и вором, который пролил кровь моего папы? И вы думаете… вы думаете, сударыня, что я была очень неравнодушна к этой грязи под моими ногами, до которой не согласилась бы дотронуться кухонными щипцами из боязни запачкаться и рассыпаться от одного прикосновения? Вы это думаете, сударыня? Думаете? О, низкая и подлая Тильда!

С такими укоризненными словами мисс Сквирс широко распахнула дверь, и перед глазами пораженных Брауди и Николаса предстала не только ее собственная симметрическая фигура, облаченная в целомудренное белое платье, описанное выше (немножко загрязнившееся), но и фигуры ее брата и отца – пары Уэкфордов.

– Так вот каков конец? – продолжала мисс Сквирс, которая, будучи в волнении, говорила с сильным придыханием. – Так вот к чему привела вся моя снисходительность, мои дружеские чувства к этой двуличной особе – к этой гадюке, к этой… этой… сирене! – Мисс Сквирс долго подыскивала последнее слово и, наконец, произнесла его с торжеством, как будто оно решало все дело. – Так вот чем это кончилось! А я-то мирилась с ее лживостью, низостью, лукавством, приманивавшим грубых людей, с такими уловками, что мне приходилось краснеть за мой… за мой…

– Пол! – подсказал мистер Сквирс, взирая на присутствующих злобным глазом – именно одним злобным глазом.

– Да, – сказала мисс Сквирс, – но я благодарю мою счастливую звезду, что моя мать принадлежит к этому полу…

– Слушайте, слушайте! – воскликнул Сквирс. – Хотел бы я, чтобы она была здесь и сцепилась с этой компанией!

– Теперь кончено! – сказала мисс Сквирс, мотнув головой и презрительно уставившись в пол. – Больше смотреть не стану на эту дрянную особу и унижаться, покровительствуя ей.

– Ах, полно! – сказала миссис Брауди, не обращая внимания на попытки супруга удержать ее и пробиваясь вперед. – Зачем говорить такой вздор?

– Разве я вам не покровительствовала, сударыня? – вопросила мисс Сквирс.

– Нисколько! – ответила миссис Брауди.

– Я не жду, чгобы вы покраснели от стыда, – высокомерно сказала мисс Сквирс, – так как вашей физиономии чуждо все, кроме неприкрытой дерзости и наглости.

– Послушайте, – вмешался Джон Брауди, задетый этими повторными нападками на жену. – Полегче, полегче!

– Вас, мистер Брауди, – сказала мисс Сквирс, не дав ему договорить, – я жалею! К вам, сэр, я ничего не витаю, кроме чувства неподдельной жалости.

– О! – сказал Джон.

– Да, – сказала мисс Сквирс, искоса посмотрев на своего родителя, – хотя я и «пресмешная подружка» и не так-то скоро буду новобрачной и хотя моему мужу «повезет», – я не питаю к вам, сэр, никаких чувств, кроме чувства жалости.

Тут мисс Сквирс снова посмотрела искоса на отца, который посмотрел искоса на нее, как бы желая заявить: «Вот тут-то ты его поддела!»

– Я-то знаю, через что вам предстоит пройти, – сказала мисс Сквирс, энергически тряхнув кудряшками, – я-то знаю, какая вас ждет жизнь, и, будь вы моим злейшим и смертельным врагом, ничего худшего я не могла бы вам пожелать.

– А если так, то, может быть, вы пожелаете сами выйти за него замуж? – с величайшей кротостью осведомилась миссис Брауди.

– О сударыня, как вы остроумны! – с низким реверансом отвечала мисс Сквирс. – Почти так же остроумны, как и хитры, сударыня! Как хитро было с вашей стороны, сударыня, выбрать время, когда я пошла пить чай к моему папе! Вы были уверены, что я не вернусь, пока за мной не придут. Какая жалость! Вы не подумали, что и другие могут быть так же хитры, как вы, и расстроят ваши планы.

– Вы меня не выведете из терпения, дитя мое, вашей заносчивостью,сказала бывшая мисс Прайс, принимая вид матроны.

– Пожалуйста, не разыгрывайте со мной «миссис», сударыня! – резко возразила мисс Сквирс. – Я этого не потерплю! Так вот каков конец…

– Черт побери! – нетерпеливо перебил Джон Брауди. – Выскажи все, что хочешь сказать, Фанни, и пусть это впрямь будет конец и никого не спрашивай, конец это или нет.

– Благодарю за совет, которого у вас не просили, мистер Брауди, – с преувеличенной вежливостью отозвалась мисс Сквирс, – и будьте добры, потрудитесь не называть меня по имени. Даже мое жалостливое сердце никогда не заставит меня забыть о том, чего я должна требовать по отношению к себе, мистер Брауди. Тильда! – сказала мисс Сквирс с такой неожиданной запальчивостью, что Джон вздрогнул. – Я навеки отступаюсь от вас, миссис! Я вас покидаю. Я от вас отрекаюсь! Я бы не назвала ребенка именем Тильда,торжественно провозгласила мисс Сквирс, – хотя бы это могло спасти его от могилы.

– Что касается ребенка, – заметил Джон, – то будет время подумать о том, как его назвать, когда он появится.

– Джон! – вмешалась его жена. – Не дразни ее.

– О да, не дразни! – воскликнула мисс Сквирс, вскинув голову. – Не дразни! Хи-хи! Конечно! Не дразни ее! Пощади ее чувства!

– Если уж так суждено, что, подслушивая, никогда ничего хорошего о себе не услышишь, – сказала миссис Брауди, – то я тут ни при чем, и тут ничего не поделаешь. Но вот что я скажу, Фанни: прямо не счесть, сколько раз я говорила о вас за вашей спиной так хорошо, что даже вы ни в чем не могли бы меня упрекнуть.

– О, разумеется, сударыня! – вскричала мисс Сквирс, снова делая реверанс. – Приношу вам глубочайшую благодарность за вашу доброту и прошу и умоляю вас быть и впредь милостивой ко мне!

– И не думаю, чтобы сейчас я сказала что-нибудь очень дурное,продолжала миссис Брауди. – Во всяком случае, я говорила только правду, а если я и сказала что-нибудь дурное, то мне очень жаль, и я прошу у вас прощения. Вы часто говорили обо мне дурно, но я никогда не помнила зла и надеюсь, что и вы не затаите злобы.

Вместо прямого ответа мисс Сквирс окинула взглядом свою бывшую подругу с ног до головы и с невыразимым презрением задрала нос. При этом у нее вырвались такие иевнятные замечания, как «вертушка», «кокетка», «презренное создание», и эти замечания, а также эакусывание губ, спазмы при глотанье и быстрое, прерывистое дыхание указывали на то, что чувства, не поддающиеся выражению, переполняли грудь мисс Сквирс.

Пока шел этот разговор, юный Уэкфорд, видя, что на него не обращают внимания, и находясь во власти своих преобладающих наклонностей, бочком пробрался к столу и совершил маленький набег на закуски: он эанускал пальцы в тарелки и затем обсасывал их с бесконечным удовольствием, хватал куски хлеба, подцепляя ими масло, прятал в карман сахар, все время притворяясь погруженным в раздумье. Убедившись, что никто не пытается препятствовать этим маленьким вольностям, он постепенно перешел к более серьезным и, покончив с солидной порцией холодных яств, набросился на пирог.

Все это не осталось не замеченным мистером Сквирсом, который, пока внимание присутствующих было сосредоточено на других предметах, поздравлял себя с тем, что его сын и наследник толстеет за счет врага. Но когда наступило временное затишье, в течение коего действия юного Уэкфорда не могли пройти незамеченными, он притворился, будто сам только что их обнаружил, и закатил молодому джентльмену пощечину, от которой зазвенели чайные чашки.

– Поедать объедки, оставленные врагами его отца! – воскликнул мистер Сквирс. – Они способны на то, чтобы отравить тебя, скверный мальчишка!

– Ничего, ничего, – сказал Джон, явно радуясь перспективе иметь дело с мужчиной. – Пусть ест. Хотел бы я, чтобы вся школа была здесь. Я бы им набил чем-нибудь их несчастные желудки, хотя бы мне пришлось истратить последний пенни.

Сквирс хмуро посмотрел на него с таким злобным выражением, какое только мог придать своему лицу,а оно легко принимало такое выражение, – и украдкой погрозил кулаком.

– Полно, учитель! – сказал Джон. – Без глупостей! Если я хоть разок погрожу тебе кулаком, так ты от одного ветерка с ног свалишься!

– Это вы… – начал Сквирс, – вы помогли сбежать мальчишке? Вы? – Я! – громко объявил Джон. – Да, я! Ну, так что же? Это я. А дальше что?

– Ты слышишь, дитя мое, он признается, что это сделал, – воскликнул Сквирс, обращаясь к дочери. – Слышишь, он признается, что это сделал!

– Да, сделал! – вскричал Джон. – И я тебе больше скажу, слушай: если ты поймаешь еще какого-нибудь сбежавшего мальчика, я опять это сделаю. И, если ты поймаешь двадцать сбежавших мальчиков, я двадцать раз это сделаю и еще двадцать. И я тебе еще больше скажу теперь, когда ты довел меня до бешенства: ты – старый негодяй! И счастье твое, что старый, не то я бы тебя в порошок истолок, когда ты рассказывал честному человеку о том, как ты колотил этого бедного мальчишку в карете!

– Честному человеку! – насмешливо подхватил Сквирс.

– Да, честному человеку, – повторил Джон, – который замаран лишь тем, что сиживал за одним столом с таким, как ты.