Приключения Оливера Твиста

– Если он арестован и не проболтался, то нам бояться нечего, – сказал Сайкс, – а вот когда его выпустят, тогда следует позаботиться о нем. Надо, чтобы кто-нибудь разузнал обо всем.

Еврей снова кивнул головой.

Необходимость такого плана действий была очевидна, но к его исполнению представлялось весьма серьезное препятствие. Дело в том, что Доджер, и Чарли Бетс, и Феджин, и мистер Вильям Сайкс – все, одним словом, питали жестокую и закоренелую антипатию к какому бы то ни было и под каким бы то ни было предлогом соприкосновению с полицией.

Как долго сидели бы они таким образом и смотрели друг на друга, находясь в крайне неприятном состоянии нерешительности, трудно угадать. На этот раз, однако, отгадывать оказалось ненужным. В комнату совершенно неожиданно вошли обе молодые леди, которые приходили раньше, при Оливере. Появление их дало новый толчок разговору.

– Самое подходящее дело! – воскликнул еврей, – Бет пойдет. Да, милая, пойдешь?

– Куда? – осведомилась молодая леди.

– Всего лишь в участок, милая! – ласково сказал еврей.

Считаем своей обязанностью заявить, что молодая леди не сразу и не наотрез объявила, что не желает идти туда; она лишь серьезно и энергично ответила, что готова хоть к черту в зубы, только бы не в участок. Такая вежливая и деликатная уклончивость от ответа указывала на то, что молодая леди наделена добрым характером, который не позволял ей огорчать своих товарищей прямым и резким отказом.

Лицо еврея вытянулось. Он отвернулся от этой леди, которая была ярко, но не особо пышно одета в красное платье, зеленые башмаки и желтые папильотки, и обратился ко второй.

– Нанси, моя милая, – сказал еврей заискивающим тоном, – что ты скажешь?

– Что я этого не желаю вовсе, а потому лучше не приставай, Феджин! – ответила Нанси.

– Это что еще такое? – сказал мистер Сайкс, свирепо посматривая на нее.

– То, что я говорю, Билль! – ответила леди.

– Почему? Ты вполне годишься для этого, – сказал мистер Сайкс, – никто здесь тебя не знает.

– Да я и не хочу, чтобы знали, – ответила Нанси по-прежнему хладнокровно, – потому-то и отказываюсь идти, Билль.

– Она пойдет, Феджин, – сказал Сайкс.

– Нет, она не пойдет, Феджин, – сказала Нанси.

– Да, Феджин, пойдет, – сказал Сайкс.

И мистер Сайкс был прав. Угрозами, обещаниями, подарками им все-таки в конце концов удалось уговорить леди взять на себя предлагаемое ей поручение. У нее действительно не было таких причин отказываться, как у ее милой приятельницы; она лишь недавно поселилась по соседству с Филд-лейн, переехав туда из Ратклифа, отдаленной аристократической части города, а потому меньше рисковала встретиться со своими многочисленными знакомыми.

Подвязав чистый белый передник поверх платья и спрятав папильотки под соломенную шляпу – обе эти принадлежности костюма извлечены были из неисчерпаемых источников еврея, мисс Нанси приготовилась к своему выходу.

– Погоди минутку, милая, – сказал еврей, вынимая небольшую корзиночку с крышкой, – возьми ее в руку. Это придаст тебе более степенный вид, моя милая.

– А в другую руку дай ей ключ от дверей, Феджин, – сказал Сайкс, – тогда она будет еще степеннее.

– Да, да, моя милая, – сказал еврей, вешая ключ от дверей на указанный палец правой руки молодой леди. – Так, очень хорошо! Очень хорошо, моя милая! – произнес он, потирая руки.

– О мой братец! Мой бедный, дорогой, милый невинный братец! – воскликнула Нанси, заливаясь слезами и в отчаянии размахивая корзинкой и дверным ключом. – Что сталось с ним? Куда они увели его? О, сжальтесь надо мной и скажите мне, что сделали с моим дорогим мальчиком, джентльмены? Скажите, джентльмены, ради Бога, джентльмены!

Слова эти мисс Нанси произнесла поразительно жалобным, душераздирающим голосом к невыразимому восторгу своих слушателей, затем остановилась, подмигнула всему обществу, улыбнулась, кивнула и скрылась.

– Ах, что за ловкая девушка, мои голубчики! – сказал еврей, оглядывая своих друзей и серьезно покачивая головой, как бы стараясь дать им понять, чтобы они всегда следовали такому блестящему примеру, который только что видели перед своими глазами.

– Она делает честь своему полу, – сказал мистер Сайкс, наполняя стакан и ударяя по столу громадным кулаком. – Выпьем за ее здоровье и пожелаем, чтобы все женщины походили на нее!

Пока произносились этот пожелания и расточались похвалы в адрес Нанси, последняя спешила к известной нам полицейской конторе; шла она по улице, несмотря на врожденную робость свою, совершенно одна и без всякой защиты, и тем не менее благополучно прибыла на место.

Войдя в участок с заднего хода, она тихонько постучала ключом в одну из камер и прислушалась. Ни единого звука не раздалось внутри. Она кашлянула и снова прислушалась. Ответа не последовало, тогда она заговорила сама.

– Нолли, мой милый! – шептала Нанси ласковым голосом. – Нолли!

Внутри никого не было, кроме несчастного босоногого арестанта, заключенного за то, что играл на флейте; преступление его против общественного спокойствия было вполне доказано, а потому мистер Фенг приговорил его к одному месяцу заключения в исправительном доме, сделав ему при этом весьма забавное замечание, что с такими прекрасными легкими, как у него, ему несравненно целесообразнее упражнять их на мельнице, а не на музыкальном инструменте. Преступник ничего ему на это не ответил, он думал только о потере своей флейты, конфискованной в пользу государства.

Нанси перешла к другой камере и постучалась.

– Кто там? – спросил слабый голос.

– Нет ли здесь маленького мальчика? – прорыдала Нанси.

– Нет! – ответил голос. – Сохрани нас Боже!

Здесь содержался бродяга шестидесяти пяти лет, который был заключен за то, что не играл на флейте или, говоря другими словами, за то, что просил милостыню на улицах и не добывал себе трудом средства к существованию. В следующей камере сидел человек, который попал в тюрьму за то, что продавал кастрюли без патента, то есть зарабатывал кое-что для своего существования, не прибегая к конторе для продажи гербовых марок.

Так как никто из этих преступников не ответил на имя Оливера и ничего не знал о нем, то Нанси прямо направилась к толстому полицейскому в полосатом жилете и со слезами и самыми жалобными причитаниями, эффект которых увеличивался быстрыми и красноречивыми размахиваниями корзиной и дверным ключом, умоляла сказать ей, где ее дорогой братец.

– У меня его нет здесь, моя милая! – сказал старик.

– Где же он? – зарыдала Нанси с самым отчаянным видом.

– Его увез с собой старый джентльмен! – ответил полицейский.

– Какой джентльмен? О Боже милостивый! Какой джентльмен? – воскликнула Нанси.

В ответ на это старик рассказал глубоко огорченной сестре, что Оливер заболел в конторе, что его оправдали, так как явился свидетель, показавший, что кражу совершил не Оливер, а какой-то другой мальчик, и что обвинитель увез его в свой собственный дом в совершенно бесчувственном состоянии. Куда, собственно, его увезли, он не может сказать, но помнит, что кучеру отдано было приказание ехать куда-то в район Пентонвиля.

Неизвестность и сомнение привели бедную молодую леди в такое состояние, что она, спотыкаясь на каждом шагу, еле дотащилась до ворот, но не успела отойти от них и нескольких шагов, как пустилась бежать изо всех сил, придерживаясь на этот раз совсем другой, более запутанной дороги, пока не добралась до жилища еврея.

Мистер Билль Сайкс, выслушав отчет Нанси о совершенной ей экспедиции, кликнул свою белую собаку и, надев шляпу, поспешно вышел, не простившись даже ни с кем из собравшегося там общества.

– Непременно следует узнать, где он, мои дорогие! Непременно надо его найти! – сказал еврей в страшном возбуждении. – Чарли, ничего не делай, пока не выследишь его и не принесешь мне какого-нибудь известия о нем. Нанси, моя милая, мне нужно найти его. Я доверяю тебе, моя милая. Тебе и нашему Чарли. Погоди, погоди! – прибавил он, дрожащей рукой открывая запертый на замок комод. – Вот деньги, мои дорогие! Я закрою это помещение сегодня. Вы знаете, где меня найти! Не оставайтесь здесь ни единой минуты. Ни единой минуты, мои дорогие!

С этими словами он вытолкал всех из комнаты и, тщательно заперев два раза на замок дверь и задвинув ее на засов, вытащил из потайного места ящик, который совершенно случайно показал Оливеру. Он поспешно вытащил оттуда все часы и драгоценности и принялся прятать их за подкладку своей одежды.

Короткий удар в дверь заставил его вздрогнуть и оставить свое занятие.

– Кто там? – крикнул он дрожащим голосом.

– Я, – ответил Доджер через замочную скважину.

– Что там еще? – с нетерпением крикнул еврей.