Школа Добра и Зла. Рассвет

После первой учебной недели Аладдину очень хотелось попросить какого-нибудь стимфа его сожрать.

Он надеялся, что, приняв приглашение Гефеста на бал, сможет выиграть время, чтобы как-то снять проклятие джинна, но его планы снова были порушены. Во-первых, он так и не смог больше заставить джинна появиться из лампы, как бы сильно ее ни тер. Медный сосуд, избавившись от порчи, которую на него наложили, оставался холодным и темным. Во-вторых, Гефест повсюду за ним таскался, словно восторженный щеночек, заваливая его самодельными подарками и стихами – настолько ужасными, что Аладдин даже не мог предположить, действует ли это проклятие джинна, или Гефест просто сам по себе настолько слабоумен.

– А мне кажется, они милые, – возразил его сосед по комнате, бледный, изящный мальчик по имени Руфиус, который буквально каждую свободную минутку выпекал оладушки и козинаки пастельных цветов.

Аладдина чуть удар не хватил.

– Волшебные часы, которые каждые пятнадцать минут повторяют «Гефест думает о тебе!»? Бесформенная глиняная чашка, на которой вырезаны наши инициалы? Коробка шоколадок, на которых намалеваны наши лица?

– Шоколадки – это моя идея, – тихо признался Руфиус. – Я помог Гефесту их готовить.

Аладдин вытаращил глаза. Ему очень хотелось спросить, почему. Это всего-навсего заклинание, и оно портит ему жизнь.

Проблема, конечно, состояла в том, что он не мог признаться в своем преступлении – уж точно не после того, как Кима при всех назвала его мошенником и вором. Если он признается, что наложил проклятие на любимца всей школы, его начнут еще больше презирать. К тому же в этой школе прославляли любовь – любую любовь, – и чем больше Аладдин выказывал недовольство, тем больше портил себе репутацию. (Руфиус тоже не помог делу, растрезвонив всем о шоколадках.)

– Вот бы мне дарили шоколадки, – сказала Кима, проходя мимо Аладдина по пути на урок истории. – Может быть, мне пожелать, чтобы кто-нибудь в меня влюбился?

Она окинула его долгим взглядом, затем исчезла за углом.

Сердце Аладдина чуть не лопнуло.

Она знала!

Конечно, знала.

Ум Кимы не уступал ее красоте.

А это значит, она знает, что Аладдин попытался завоевать ее сердце обманом.

Как ему теперь влюбить ее в себя на самом деле?

Но мало этого – Аладдину еще нужно было и учиться.

А учеба ему не давалась.

На большинство уроков вместе ходили и всегдашники, и никогдашники – так Директора школы старались добиться взаимоуважения между двумя сторонами. Кроме того, это помогало Добру и Злу устраивать оживленные дебаты и здоровую конкуренцию в испытаниях, за которые ставили оценки. Но вне зависимости от того, кто именно – никогдашники или всегдашники – лучше выполнял задание, Аладдин неизменно получал одну из худших оценок.

На уроке физкультуры он бросил свою команду, чтобы захватить флаг, нарушив тем самым одно из основополагающих правил. На контрольной по благородству Гефест подсадил его на дерево, и Аладдин полез наверх, чтобы поскорее от него избавиться, вместо того чтобы помочь залезть и Гефесту.

– Это что, и было испытание? – недоверчиво спросил он. – Зачем мне помогать ему залезть, если он достаточно силен, чтобы залезть самостоятельно?

Учитель с каменным лицом ответил ему:

– Благородство.

На уроке выживания в сказках, где всегдашники и никогдашники вместе ходили в лес, чтобы изучить местную флору и фауну, он перепутал осиное гнездо с гнездом фей, и всю его группу пережалили.

А еще он начал бояться слова «могриф». Оказалось, что учеников, получающих худшие оценки в классе, не просто исключают из школы. Их еще и превращают в животных или даже… растения. На всю жизнь.

– Так вот что такое могриф, – удивился Аладдин.

– А ты думал, откуда у принцесс их звери-помощники, а у великанов – бобовые ростки? – спросил Руфиус. – Их тоже учат в этой школе.

– Зачем вообще учиться в школе, где тебя могут превратить в лемура или в сосну?

– Или в слизня, или в траву-вонючку – если учишься особенно плохо, – добавил Руфиус. – Такой уж в этой школе риск: либо ты добиваешься славы, либо вечно живешь в позоре. И лучше бы тебе получить хорошую оценку в испытании золотых рыбок. Оно только для всегдашников. И оценка за него очень важна.

К счастью, испытание золотых рыбок казалось довольно простым.

Оно проходило на берегу пруда за школой, вел его учитель по общению с животными, золотистый, мускулистый кентавр с темно-рыжими волосами по имени Максим. Кентавр объяснил, что все ученики по очереди должны опустить в пруд палец и представить себе самое заветное свое желание – и тогда тысячи крохотных золотых рыбок, белых как снег, всплывут на поверхность и изобразят его собою. Если ученику удастся загадать желание с добрым намерением, то он пройдет испытание.

– Интересно, что покажет твое желание, – сказала Кима, стоявшая возле Аладдина. – Новые поддельные лампы?

– Наверное, – вздохнул Аладдин.

Кима хмуро глянула на него.

– Это не шутка. Если ты провалишь и это испытание, у тебя будет третий подряд незачет. Тебя тогда точно сделают могрифом.

– Посмотри на Максима, – возразил Аладдин, указывая кивком на статного, могучего кентавра, освещенного солнцем. – Он могриф, и с ним все в порядке.

Кима закатила глаза.

– Он не могриф. Максим – урожденный кентавр, и, скорее всего, был лучшим учеником в классе, раз уж сейчас преподает. А вот муха, которая летает возле его крупа, – как раз могриф.

Горло Аладдина сжалось.

Первым пошел Руфиус. Он сунул кончик указательного пальца в пруд, и рыбки тут же закружились в воде, изобразив мальчика возле лавки под названием «Пекарня Руфиуса», в витринах которой красовались багеты, булочки и шоколадки.

– И это все добро, на которое способна твоя душа? – резко спросил Максим у Руфиуса, нахмурив бровь. – Пожелал собственную пекарню?

– Я буду в ней каждое утро раздавать бесплатные круассаны бедным детям, живущим в деревне, – начал оправдываться Руфиус.

– Не вижу никаких детей, – возразил Максим.

– Они спят, – сказал Руфиус.

– Незачет, – ответил Максим. – Следующий.

Аладдин напрягся еще сильнее. Если уж добрый, услужливый Руфиус, который сварил для Гефеста шоколадки, не сумел сдать зачет, как он тогда его сдаст?

Когда настала очередь Кимы, золотые рыбки изобразили ее отца, танцующего с ней у нее на свадьбе после многих лет страданий из-за больной ноги.

– Чистая доброта, – похвалил ее Максим.

Ну конечно, подумал Аладдин. Не только красивая и умная, но еще и добродетельная.

Следующим пошел Гефест. Он пожелал, чтобы в школу вместо него пошел его брат-близнец.