Политическая преступность

«Принято думать, – пишет Ратцель, – что обильное питание, достающееся без большого труда, неблагоприятно влияет на эволюцию. В этом есть частица правды, но далеко не такая большая, как обыкновенно думают. Полуцивилизованные народы Тихого океана, гавайцы, жители Таити, Конго, Самоа, Фиджи и прочих доказывают, что и среди плодородия, делающего борьбу за жизнь очень легкой, прогресс может совершиться. На Суматре и Мадагаскаре, где почва очень плодородна, развитие общественности идет большими шагами. Кафры, живущие среди богатых пастбищ, выгодно отличаются от соседних племен. В Центральной Африке наиболее склонные к прогрессу племена (ашанти, дагомейцы) живут среди богатой растительности. Не следует забывать также и про долину Нила, служившую колыбелью древней цивилизации».

Классический онагр, близкий родственник лошади, перейдя из свободных степей Азии в стойло скупого европейского мужика, кормившего его больше ударами кнута, чем овсом, превратился в тощего осла.

Лошади одной и той же породы, например фландрской или бретонской, смотря по качеству и количеству пищи, становятся годными или для кареты, или для водовозки и при этом начинают так мало походить друг на друга, что могут быть причислены к разным породам. По той же причине вожди полинезийских племен отличаются от своих подчиненных и ростом, и дородством, а у африканских бечуанов даже более светлой окраской кожи.

Гульд заметил, что солдаты, получающие хорошую пищу, были выше ростом, чем те, которые получали плохую (1,707 м против 1,690).

По словам Лэтема, жители Огненной Земли, благодаря холоду и голоду превратившиеся в пигмеев, происходят от того же племени, как и гиганты патагонцы, живущие в теплом климате и питающиеся лошадиным мясом.

Плохое качество и грубость пищи диких народов проявляются в преувеличенном развитии у них жевательного аппарата, точно так же, как частые переходы от полной голодовки к обжорству – в преувеличенном развитии кишечника.

2) Революции. Выше мы видели, что плодородие почвы мало влияет на гениальность, а на революционные волны и совсем влияния не оказывает, но не потому, однако же, чтобы оно было антиреволюционно само по себе, а потому, что проявляться-то оно может только в странах земледельческих, где население не скучено.

3) Голод. Замечено, что народ может восстать лишь тогда, когда ему относительно хорошо живется, так как при крайнем истощении у него, как и у отдельного человека, не хватило бы энергии для действия. Таким образом, по отношению к восстаниям высшие бедствия – голод, например, – играют роль более усмиряющую, чем высшее благосостояние. Поэтому-то народонаселение большей части Африки не ищет возможности сбросить с себя рабство. Поэтому же и в Средние века бунты чаще возникали в среде городских коммун, чем в деревнях, где царила феодальная система и народ страшно бедствовал.

Тунисский Казнадар говорит, что когда араб сыт, то он спешит купить ружье и поднять восстание.

Истощая силы народа, голод лишает его энергии, нужной для вооруженной борьбы, которая, кроме того, только ухудшила бы его положение, лишив работы, а стало быть, и. средств к существованию.

Пример этого мы видим в Италии, где крайняя бедность сельского населения не вызывает восстаний даже в Ломбардии, где тысячи обывателей питаются ядовитой гнилью.

Из донесений французских интендантов за 1698 год мы видим, что в некоторых округах умирало от голода и бедности до 5 % обывателей, а у оставшихся помирали дети, уже родившиеся слишком слабыми и больными. А между тем народ любил тогда своего непредусмотрительного короля, целовал лошадь курьера, привезшего хорошие известия о его здоровье, и прочее.

Кроме того, во время голодовок народ бывает тем менее расположен к бунту, что правительство во имя личных интересов спешит помогать ему всеми средствами, вспоминая древнеримское «хлеба и зрелищ».

В 1846 году, например, Англия поспешила облегчить тяжелое положение ирландского народа, снабдив его работой и хлебом. Потому-то в это время и не было серьезных бунтов.

Голод, царствовавший в Италии в 1588 году, правительства Тосканы и Венеции прекратили ввозом хлеба из Гамбурга и Данцига, а затем их примеру последовали частные торговцы.

Во время голода во Франции в 1816–1817 годах правительство покупало хлеб за границей и продавало его с убытком, потеряв при этой операции 21 миллион франков. Кроме того, оно еще раздало деньгами более 70 миллионов и установило в Париже раздачу марок на покупку хлеба. В течение 10 лет такая раздача производилась пять раз. Не обсуждая экономического достоинства этих мер, надо сознаться, что они усмиряли злобу народа.

Но если к голоду присоединяется политический гнет, увеличивающий народное недовольство, то тогда только (и то не всегда) возникают страшные реакции, особенно усиливаемые неудачными мерами правительств. Александр Север и Коммод – в Риме, а Юлиан – в Антиохии усилили, например, народное бедствие введением такой таксы на хлеб, при которой продавцы отказывались продавать его. Та же история произошла в Германии в 1771 и во Франции – в 1793 году. С другой стороны, крайняя слабость правительства вызывает во время голода тоже анархию, как это было в Китае и Испании.

В Китае, когда народ начинает умирать с голода, он разбредается в поисках пищи. Шайки в три, четыре, пять человек начинают грабить. Правительство истребляет их обыкновенно, но при обширности территории иные шайки могут уцелеть и разрастись в целую армию, которая идет тогда прямо на столицу и возводит своего вождя на трон.

Плохое правительство, таким образом, быстро наказывается.

В Испании в 1664 году, когда никакие угрозы не могли заставить привозить хлеб из провинции в столицу, решено было отправить губернатора Кастилии с палачом и солдатами собирать этот хлеб в провинциальных городах.

Италия в то время была совершенно разорена налогами; жители оставались без пристанища и умирали с голоду. В некоторых городах две трети домов были разрушены. Под влиянием голода рабочие и торговцы Мадрида (1680 год) шайками грабили дома столицы. Общество совершенно распалось; не было ни полиции, ни правительства и никакой власти. В 1693 году прекратилась выдача пенсий; голод постоянно усиливался и из-за хлеба возникали беспрестанные бунты. В 1700 году в Испании воцарилась французская династия.

Есть и другие примеры голодных бунтов. Восстанию Мазаниелло, например, в 1647 году предшествовал голод 1646 года. Надо принять во внимание, однако же, что если в 1647 году хлеба и было мало, но зато фрукты, говядина, масло и сыр продавались в большом количестве. Так что к голоду в данном случае присоединились и другие причины, между прочим – сумасшествие Мазаниелло, жаркое время (революция вспыхнула 7 июля), наконец, жестокости герцога Аркоса, который отвечал жалующимся на тягость податей и сборов: «Продавайте честь ваших жен и дочерей, но платите».

Великой французской революции 1789 года также предшествовал неурожай, увеличивший бедность народа, и без того уже страшную. Было высчитано, что количество нищих в Париже возросло тогда втрое; в одном Сент-Антуанском предместье их было 30 тысяч. Надо заметить, однако же, что в первые годы Французской революции почти все бунты в Париже были вызваны нарочно распускаемыми слухами о голоде или искусственным поднятием цен на хлеб. Настоящий голод, даже гораздо более ужасный, никогда не вызывал таких бунтов, а по временам протекал совсем тихо.

Так, в 1794 году во Франции умерло от голода более миллиона людей, а революцию это не вызвало. В Аллье, по словам Тэна, бойни и рестораны долго оставались закрытыми, а в Лозере даже у богатых людей не было хлеба в течение 6–8 суток, но бунтов это не вызвало. Париж, однако, не был так спокоен, и все усилия абсолютной власти снабдить его провиантом не устранили вспышек народного недовольства. Но во всяком случае, вспышки эти были кратковременны и погашались успешно, так же как голодные бунты в Дэврэ 28 февраля, в Дьеппе – 14 февраля, в Лилле – 4 мессидора; в Вервиле – 9 прериаля. В Дьеппе и Дервине, между прочим, бунты возникли потому, что мэрии, покупавшие хлеб по 7–8 франков, выпускали его в продажу по 25 и даже по 50 франков.

Двенадцатого жерминаля, когда провизия, запасенная для Парижа в огромном количестве, почти истощилась, хлебная порция дошла до

/

ливра. Народ напал на Конвент, но был отражен, и порция сведена к 4 унциям или, самое большее, к 5–6. Другой бунт вспыхнул 1 прериаля, но тоже скоро был усмирен.

Из драгоценной книги Фаральи, дающей подробные сведения о голодовках в Неаполе за целые девять столетий, из года в год, можно видеть, что наиболее голодными годами были: 1182, 1192, 1254, 1269, 1342, 1496–1497, 1505, 1508, 1534, 1551, 1558, 1562–1563, 1565, 1570, 1580, 1586–1587, 1591–1592, 1595, 1597, 1603, 1621–1622, 1625, 1642, 1672, 1694–1697, 1759–1760, 1763, 1790–1791, 1802, 1810, 1815–1816, 1820–1821.

Между тем из этих 46 годов совпадают с бунтами только шесть: 1503, 1580, 1587, 1595, 1621–1622, 1820–1821. Да еще надо заметить, что из них первые два бунта ограничились простым народным ропотом, без всяких серьезных проявлений, а последний был вызван политическими причинами, совершенно достаточными для того, чтобы вызвать бунт.

Не было бунта при страшном голоде 1182 года, продолжавшемся пять лет кряду, когда люди принуждены были питаться травой. Не было его ни в 1496–1497 годах, когда голод сопровождался чумой и обыватели городов разбегались по полям; ни в 1565 году, когда гнилая капуста продавалась по цене свежей; ни в 1570 году, когда деревенские жители, оборванные, голодные и больные, толпами шли в Неаполь и усеивали дорогу своими трупами; ни в 1586 и 1802 годах, когда жителям Неаполя выдавалась строго определенная и очень небольшая порция хлеба.

В Индии голод происходил на наших глазах. В 1865–1866 годах в Ориссе погибло 25, а в Пури – 35 % населения, между тем в эти годы бунтов не было.

В течение последних ста лет самые знаменитые голодовки, по крайней мере в Неллури, где они из-за бездождия и плотности населения очень часты, имели место в следующие годы: 1769–1770, 1780, 1784, 1790–1792, 1802, 1806–1807, 1812, 1824, 1829, 1830, 1833, 1836–1838, 1866, 1876–1878. Во время первой из них погибла целая треть населения; в 1877–1878 годах в Индии от голода умерло на пять миллионов человек больше нормальной средней.

И все-таки ни в одну из этих голодовок не было ни бунтов, ни возмущений.

Великое восстание 1857–1858 годов в Индии вызвано было главным образом отвращением туземцев к новшествам европейской цивилизации (телеграф, пар и прочее), жалобами лишенных престола местных царьков и между прочим слухом, возникшим среди сипаев, о том, что ружейные патроны впредь будут смазываться свиным салом.

Значит, продолжительный голод менее влияет на революцию, чем предрассудки разного рода.

Другие известные революции тоже не имели никакого отношения к голоду. Таковы, например, восстание в Богале в 1751 году, в Пенджабе в 1710, восстание сипаев в 1764, маленькие полудинастические бунты 1843 и 1848 годов и прочие.

Надо заметить, кроме того, что штат Орисса, наиболее часто посещаемый голодом, дает меньше бунтов, чем все другие.

Наконец, из 142 бунтов прошлого столетия только 11,2 % были обусловлены голодом, да и то еще под влиянием термических причин, так как почти половина их (

/

) вспыхивала летом.

Значит, роль голода при восстаниях следует считать лишь вторичной и случайной.

Голод, по словам Рошера, сам по себе вызывает только небольшие местные бунты, которые, однако же, способны разрастаться, если горючего материала накопилось много.

Правда, этот экономист сам себе противоречит, говоря далее, что «все великие революции были подготовлены голодом», но даже приводимые им примеры не подтверждают этого положения.

Так, среди примеров революций, вызванных голодом, он цитирует крестовый поход, предпринятый французами в 1095 году. Но крестовый поход, так же как и переселение, не суть революции; они скорее могут быть рассматриваемы как предохранительные клапаны против излишка населения.

Да если бы даже крестовые походы могли быть принимаемы за революции, так все-таки экономические причины играли в них роль второстепенную, а на первый план выступал религиозный фанатизм, поддерживаемый ловкими попами при помощи горячих проповедников, притом среди невежественного и суеверного населения.

Наконец, если голод и существовал кое-где во время проповеди крестовых походов, то он должен был прекратиться при выходе ополчившихся из страны, так как все они стремились продавать свое имущество и не находили покупателей. «Крестоносцы бросали все, что не могли унести с собой; сельскохозяйственные продукты были продаваемы ими за бесценок, что создавало обилие там, где царствовал голод».

Шведское политическое движение 1772 года, которое Рошер считает революцией, обусловленной голодом, было, в сущности, весьма быстрым и безобидным переворотом, закончившим революционный кризис, переживаемый тогда Швецией. «Король, утром бывший наиболее стесненным монархом в Европе, через два часа сделался таким же всемогущим, как короли Франции или как турецкий султан. Народ с радостью передал власть из рук наглой аристократии в руки всеми любимого и уважаемого монарха».

По мнению Лингарда, бунт баронов в 1258 году, так сильно повлиявший на английскую конституцию

(#litres_trial_promo), был значительно облегчен голодом 1254–1258 годов. Но бунт баронов (вспыхнувший, надо заметить, 11 июня) подготовлялся уже с 1227 года и был направлен к политической (а не экономической) реформе государства – к поддержанию Великой хартии и к уменьшению иностранного влияния на внутренние дела. С другой стороны, это была революция сытых, так что если голод и помог ей сколько-нибудь, так лишь тем, что удержал народ от вмешательства, в пользу ли баронов или против них. Даже сам Рошер признается, что в данном случае революция была облегчена голодом, а не подготовлена или возбуждена им.

Голод, постигший Россию в XVII веке, не влиял заметным образом на успех лже-Димитрия. В Москве тогда продавалось человеческое мясо (!), и в одном этом городе умерло около миллиона (!) людей. Истомленные голодом и преследуемые суеверным убеждением, что ряд неурожайных годов служил Божьим наказанием царю Борису, русские пассивно подчинялись казакам и полякам, не страдавшим от голода. Революция была произведена скорее этими последними, чем русскими. Это до такой степени справедливо, что те же поляки и казаки продолжали ее и впоследствии, когда голод уже кончился.