Кубинское каприччио

– Да, – сразу оживился Казым Арсенович, – мой отец хорошо говорил на фарси и знал еще несколько языков, в том числе русский, азербайджанский, турецкий, арабский, болгарский и даже немного французский. Его дедушка, наш прадедушка, работал в зарубежных компаниях Ротшильда и Нобеля, которые функционировали в Баку. А самым способным к языкам был мой отец, его младший внук.

– Я об этом слышал. Удивительно, что вашему отцу разрешили работать в Иране, ведь ваш дед был репрессирован в тридцать седьмом и тогда еще не был реабилитирован.

– Мне тоже было любопытно, – кивнул Казым Арсенович, – и я интересовался этим вопросом. Просто в Азербайджане тогда было не так много людей, владеющих несколькими восточными языками. Мой отец подходил почти идеально. И не забывайте, что это было после войны. В Польше при освобождении Кракова погиб мой старший дядя. Второй дядя получил четыре ордена и был командиром танкового гвардейского полка. А потом – командиром танковой бригады и даже исполнял обязанности командира танковой дивизии. Во время войны людям верили гораздо больше, а многих даже возвращали из лагерей. Если бы на войну не пускали всех, у кого были репрессированы родственники, то тогда просто некому было бы воевать. Хотя звания генерала моему дяде все равно не дали.

– И ваш отец оказался в сорок шестом году в Иране?

– Да. Он сам поехал туда. Работал в структурах Азербайджанского народного конгресса. Это все «белые страницы» в истории Советского Союза и Азербайджана. Тогда появилась уникальная возможность наконец соединить две части Азербайджана, но вы знаете, что из этой затеи ничего не вышло.

Внучка принесла чай в стаканах, напоминающих форму груши. В небольших вазочках было два сорта варенья. Из белой черешни и из грецких орехов. И еще была ваза с колотым сахаром. Шекерджийский подвинул вазочки гостю.

– У меня диабет, – вздохнул он, – поэтому я пью чай со своим особым сахаром. – Он достал небольшую коробочку и бросил белую таблетку в свой стакан.

– И ваш отец стал заместителем заведующего отделом агитации и пропаганды, – вежливо продолжал Дронго, – говорят, что он решал, кому можно покинуть охваченные революционным брожением районы.

– Он выдавал разрешения, – кивнул Шекерджийский, – но не только он один. У него были хорошие отношения с Саламуллой Джавидом – министром внутренних дел национального правительства Южного Азербайджана. У нас даже была их совместная фотография. Я могу вам ее показать. Лейла, принеси мне альбом, – попросил он внучку.

Внучка принесла большой старый альбом. Шекерджийский раскрыл его, показывая старую фотографию.

– Третий справа – Гуламрза Илхами, министр финансов революционного правительства, – пояснил он, показывая фотографию гостю.

– Очень интересно, – вежливо заметил Дронго.

– А вот другая фотография, – достал следующую карточку Казым Арсенович. – Здесь мой отец с самим Мирзой Ибрагимовым. Тот был не только известным писателем, но и председателем Советского комитета солидарности со странами Азии и Африки. На этой фотографии мой отец с братом-полковником, – показывал Казым Арсенович снимок. – Вы, наверно, слышали, что дочь моего брата вышла замуж за родственника Каджаров и они живут в Москве. Уже много лет. Вот на этой фотографии их семья. Ее муж, его брат, их отец и дед. Ее дедушка был немного не в своем уме. Он знал про алмаз, который хранился у нас, и все время доказывал, что этот камень принадлежит их семье. Он умер лет двадцать пять назад. Но говорят, что он даже звонил ювелирам и всех предупреждал об этом камне. Мой отец всегда относился к нему как к обычному городскому сумасшедшему.

– А чем занимается муж вашей племянницы?

– И он, и она врачи. Он уже профессор, доктор наук, большой специалист. Известный хирург. Нет, по-моему, даже член-корреспондент Академии наук. Ему уже за пятьдесят. Очень умный и толковый специалист.

И еще минут двадцать он показывал фотографии, рассказывая гостю о деятельности своего отца в Иране и о членах своей семьи. Дронго вежливо слушал. Нужно было выбрать время, чтобы задать главный вопрос.

– Мой отец помог многим людям покинуть эти беспокойные районы, – продолжал рассказывать уже разошедшийся Шекерджийский. И тогда Дронго неожиданно спросил:

– Среди тех, кому помог ваш отец, был и ювелир Манукян?

Шекерджийский замер, словно споткнулся. Затем нахмурился, захлопнул альбом.

– Это выдумки наших недоброжелателей. Как будто мой отец помогал только Манукяну. Тот был просто их осведомителем, и мой отец обязан был ему помогать, когда Манукян собирался вернуться обратно в Европу. В архивах есть даже документы на Манукяна.

– Не сомневаюсь, – вежливо согласился Дронго, – но ведь Манукян не просто покинул Иран вместе с семьей. Он еще и расплатился с вашим отцом, передав ему драгоценный камень.

Шекерджийский выпрямился. Глаза метнули молнии.

– Это глупые слухи, которые всегда распускали наши недоброжелатели, – грозно сказал он.

– Я понимаю, – примирительно согласился Дронго, – у вас могли быть недоброжелатели.

– Мой отец купил у него этот алмаз, и в нашей семье даже осталась расписка, – гневно заявил Шекерджийский, – и все рассказы про этот камень просто вымысел. Манукян понимал, что ему не разрешат вывезти этот камень из Ирана. Его могли ограбить и убить из-за этого алмаза. И тогда он решил продать его моему отцу. И они написали друг другу расписки.

– У вашего отца было столько денег, чтобы купить такой дорогой алмаз? – иронично осведомился Дронго.

– Он был тогда совсем недорогой, – возразил Шекерджийский, – отец купил его за какую-то символическую сумму, чтобы помочь Манукяну. Иначе алмаз попал бы к иранцам или американцам. По большому счету, мой отец просто спас эту ценность для нашей республики… И привез алмаз обратно в Баку.

– А потом этот алмаз хранился в вашей семье почти сорок лет, – кивнул Дронго, – пока вы не продали его Семену Измайлову.

– Откуда вы знаете? Я ничего не продавал. Кто вы такой? Откуда вы пришли? Прошло уже столько лет. Вас прислал Измайлов? Откуда вы об этом узнали?

– Семен Измайлов умер три месяца назад, – сообщил Дронго, – он ничего не мог бы мне сообщить. Но алмаз у него украли. И поэтому никто и ничего не знает.

– Он его сам кому-нибудь продал, – разозлился старик, – он тогда нас обманул. Купил этот камень за двести восемьдесят тысяч долларов. Говорят, что настоящая цена алмазу – больше миллиона. Как можно было доверять ювелиру, я даже сейчас не понимаю, что тогда случилось. Он меня словно загипнотизировал.

– А зачем вы его продали?

– Как это зачем? Вы вспомните, что тогда творилось в Баку! Полный беспредел. Меня уволили на пенсию, и я получал шесть долларов. А у меня трое внуков и внучка, двое детей. И я всегда честно работал, никогда не брал взяток, не позволял себе ничего лишнего. Тогда у меня умерла супруга, с которой я прожил больше тридцати пяти лет. И тогда я решил, что должен продать этот камень, чтобы помочь своей семье. Я обратился к двум старым ювелирам. Расул-заде и Измайлову. У первого просто не было таких огромных денег. А Семен Борисович согласился купить алмаз. Он как раз собирался переезжать в Москву и продал свой магазин. Вот и все. А я, старый дурак, продал алмаз очень дешево. Но это моя проблема. Вас интересует мой отец или этот алмаз? – вдруг спросил Шекерджийский и нахмурился. – Думаете, что я ничего не понял. Хотите узнать у меня подробности про этот камень. Но его у меня нет. И уже давно нет. Вы, наверно, из прокуратуры. Следователь? Или из Министерства национальной безопасности, так, кажется, сейчас называется бывший КГБ?

– Конечно, нет. Мне было интересно все, что касалось того времени, – попытался оправдаться Дронго. Старик был достаточно умным и проницательным человеком. С ним было трудно хитрить.

– Значит, вы все узнали. И выпили свой чай. А теперь можете уходить, – почти приказал старик, – и учтите, что этот алмаз никому не приносит счастья. Семья Манукяна так и не добралась до Европы. Она погибла во время крушения поезда. И мой отец всю жизнь страдал из-за этого проклятого алмаза, мучился, ждал, когда о нем узнают и его придут отбирать. Всю жизнь боялся и ждал. А потом мне сказал, и я тоже стал ждать. Бояться и ждать. Этот камень был как семейное проклятие, все время мы боялись, что за ним придут и его у нас отберут. Или украдут. Или убьют. А потом я продал его Измайлову и стал спокойно спать. Поэтому не ищите этот алмаз. Если он исчез, значит, так и должно быть. Уходите. Я больше не буду с вами разговаривать.

Дронго поднялся и, попрощавшись, вышел из комнаты. В прихожей у входной двери стояла внучка Шекерджийского.

– Не обижайтесь на моего дедушку, – шепнула она, – он иногда хандрит. Но про алмаз лучше его не спрашивать, он сразу начинает нервничать. Считает, что продешевил тогда, продав его за гораздо меньшую сумму. Он до сих пор из-за этого нервничает.

– Я понимаю, – кивнул Дронго, – и все равно спасибо. Я многое у него узнал.

Глава 5

На часах было около трех, когда он позвонил Валиде на мобильный телефон, чтобы договориться о встрече. Дронго пояснил ей, что собирает материал об умершем Семене Борисовиче Измайлове.

– На какой предмет? – поинтересовалась женщина. – Что вы хотите о нем написать?

У нее был приятный, мягкий тембр голоса.

– Он был одним из самых известных ювелиров в нашей стране, – ответил Дронго, – я сегодня разговаривал с Расул-заде, узнавал у него про Семена Борисовича. Мне сказали, что вы его тоже немного знали. Поэтому я и решился позвонить вам.

– К сожалению, ничем не смогу вам помочь, – сухо прервала его Валида, – я плохо его знала… Извините меня.

Она отключила телефон. Дронго нахмурился. Начало было не очень многообещающим. Он решил позвонить во второй раз. Она долго не отвечала. Наконец ответила. Спокойно, не раздраженно.

– Что вам еще нужно? Я же вам сказала, что не знала его…

– Дело в том, что номер вашего телефона дал мне Борис Измайлов, племянник Семена Борисовича, – попытался объяснить Дронго, – и у меня не праздный интерес к этому человеку. Мне очень нужно с вами встретиться. И я прошу вас мне не отказывать.

Она молчала. Секунды тянулись томительно долго.

– Вам действительно дал мой телефон Борис? – у нее дрогнул голос.

– Да.