Слишком много колдунов

– Короче.

– Наконец-то, – сказал Питер. – Выпьем же.

– Я скажу вам просто: есть чиновники и есть чиновники. Есть службы, и есть службы. Есть гильдии и есть гильдии. Одни хотят скинуть вторых. Третьи четвёртых, пятые шестых, неважно. Раньше оно как-то всё то на то выходило, и все были поровну. Но сейчас у одних есть кое-что опасное, и только это останавливает всех остальных. Останавливало, точнее. Сейчас вторые вместе с остальными решили взяться за первых всерьёз. Для начала, судя по всему, решили разобраться с этим складом. И вы со своим дурацким саркофагом дали им отличный повод.

Питер морщил лоб.

– Первые, вторые, десятые… Ты скажи прямо – прокуратура тоже в этом участвует? А судьи? А легардюкор?

Жак закрыл глаза и длинно, выразительно вздохнул.

– А на чьей они стороне? – спросил Аслан. – Мы вроде как дружим со всеми.

– «Вроде как», – не открывая глаз, передразнил его Жак.

– Ну, видимо, да, ты прав, – с подозрительным смирением сказал Аслан. – Я вот только одного не пойму.

– Чего же, – лениво и снисходительно сказал Жак.

– Как нам поможет то, что ты посмотришь на саркофаг?…

Трое молодых мужчин смеялись в скупо освещенной гостиной на Рю де ла Пэ. Аслан, эвакуатор, Жак, финансист; и Питер тоже смеялся, и гнал подальше гаденький вопросец: а на чьей стороне сам Жак? Каждый из них чувствовал, что что-то меняется вокруг, в хрупком равновесии старых, трусливых, жадных и опасных банд, прикидывающихся службами, гильдиями, академиями; и каждый гнал тревогу от себя, и они разговаривали, шутили и смеялись, наслаждаясь последними, возможно, минутами беззаботной жизни.

– Всё, – сказал Жак и встал. – Я созрел. Показывайте.

12

Потом, когда саркофаг тихо закрылся и снова стал непроницаемо-чёрным, они вышли из мобиля, сели на крылечко и долго сидели на ступеньках в ночи и тишине. Аслан и Питер переговаривались негромко, а Жак вдруг увидел, что звезды давно уже проснулись и начали свой медленный небесный хоровод; ощутил мерное дыхание ночи, уносящее последние ароматы летнего дня; и ясно осознал почему-то две вещи: что мир очень велик и что вся жизнь впереди – и как-то это было связано и между собой, и с той, что была там, в сердце чёрного саркофага. И Жак не без удивления понял ещё, что теперь она живёт и в его сердце. Не без удивления, потому что очень редко люди точно знают, кто они есть и на что способны – и лишь в моменты, подобные этому, когда свет чуда, к которому ты случайно прикоснулся, освещает всю твою жизнь и всё твоё существо, ты понимаешь, кто ты, зачем ты. Или хотя бы начинаешь понимать. Самую чуточку.

Было удивительно носить в себе такое сокровище; удивительно и немного страшно. Жак ревниво глянул на своих друзей – видят ли они? понимают ли? хранят ли её образ так же бережно, как уже хранит он? – и понял, что нет, нет и нет; и простил их за это. Посидел ещё немного, прислушиваясь к себе и ко Вселенной, затем с сожалением вернулся в запущенный садик позади дома на Рю де ла Пэ, где, еле втиснувшись между стволами яблонь, стоял мобиль эвакуаторов, красиво мерцающий под звездами.

Прислушался к разговору. Нет, говорил Аслан, дело про братство Урании у него отнимут, это точно. Тут явно пахнет майорским жезлом, да не одним, а тремя самое меньшее. Столько ведь нераскрытых дел сразу раскроется… Ему такое рановато, спасибо хоть лейтенанта дали вовремя. На последовавшие вопросы Питера, чем конкретно пахнет майорский жезл, имел ли Аслан опыт нюхания такого жезла и если имел, то как на это отреагировал его обладатель, лейтенант отвечать отказался. После ещё одного бокала Питер сказал: зато, когда эта прокурорская чехарда кончится, и всё пойдёт своим чередом, у них будет а) саркофаг, b) труп чудовища и c) целый склад для исследования и изучения. Это же минимум пять докторских. А то и шесть. Аслан помолчал, затем, мстительно подбирая слова, негромко осведомился, а нету ли среди этой груды бесполезной макулатуры чего-нибудь стоящего, капитанского шеврона например. Питер тоже немного подумал, закусил, прожевал, – и в самых вежливых выражениях посетовал на пещерный карьеризм отдельных без году неделя лейтенантов, в то время как именно наука является объективной ценностью. Аслан, исчерпав доводы, начал загибать временного заведующего кафедрой в бараний рог, видимо стремясь таким образом привить строптивому доктору наук свою систему приоритетов.

Веселье было в самом разгаре, когда неприятный и знакомый уже Питеру голос произнёс у них за спиной:

– Господин Кафор.

Надо отдать должное эвакуатору – он хотя и дёрнулся, но тут же справился с собой: спокойно встал, потянулся, повернулся и оглядел младшего прокурора Терье, стоявшего в дверях, с ног до головы. Свободный же финансист не был столь выдержан (или не столь трезв), поэтому от неожиданности просто упал со ступеньки, где сидел, попытался встать, поскользнулся, с проклятиями ухватился за ветку стоявшей рядом яблони, оторвал ветку, ещё раз упал, издал нечто вроде рычания и наконец поднялся. Даже в полутьме он выглядел потешно – красное лицо, взъерошенный вид, листочки, веточки и прочий мусор, там и сям прилипший к его одежде.

– Ого-го-гоу, – сказал он весело.

В двери, загораживая свет, идущий из гостиной, стоял прокурор Терье и второй, тот, что рылся в столе Питера. Опять не запер входную дверь, с досадой подумал учёный.

– Я так понимаю, вы – Аслан аль-Джазия, лейтенант службы королевской эвакуации, – сказал Терье.

– Правильно понимаете, – сказал Аслан. – Это я.

– Вам и господину Кафору предписывается немедленно вернуть саркофаг в распоряжение королевской прокуратуры.

– А можж-но взглянуть? – не совсем твёрдым голосом произнёс Жак.

Младший прокурор Терье очень медленно повернул голову к нему, будто только сейчас заметил.

– Вы кто такой? – неторопливо произнёс он.

– Я! – объявил свободный финансист, – я внешний ку-ратор королевской службы снабжения. Ж-жак Делакруа, квашмуслгм. Т-р-гова-финсссс… Гильдия! Да! Хотелось бы взглянуть на, – здесь Жак нахмурился, мучительно вспоминая слово. – О! На пред-писание.

– Жак, – сказал эвакуатор предупреждающе. – Ты пьян.

И когда только успел. Не хватало ещё поссориться с прокуратурой; Жаку-то что, а им с Питером работать и жить… Терье секунду смотрел куда-то в лоб Жаку, еле заметно морща нос. Затем сказал вежливо и холодно:

– Это предписание вас не касается. Соответственно, я не имею права вам его показывать.

– А ему, – Жак лихо мотнул головой в сторону Питера, – вы имеете право его показывать?

– Жак, – повторил Аслан, уже с нажимом. Жак повернулся к нему, сделал страшные глаза и с силой прижал палец к губам. Раздался отчетливый шлепок – он промахнулся и попал себе по щеке; на секунду он стал похож на пригорюнившуюся вдовушку.

Младший прокурор посмотрел прямо в глаза Питеру.

– Разумеется. Если они изъявят такое желание.

Жак, не обращая внимания на эвакуатора более, подошёл к Питеру, обнял его за плечи и зашептал ему прямо в ухо так, что слышно было через три улицы:

– Пр…предписание на гербовой бумаге, с баааль-шой печатью. Ещё там должна быть малая печать, это его лич-чная. Рисунок печати – как на шевронах. Вот.

И ткнул пальцем ниже прокурорского плеча.

– Жак, – в третий раз произнёс Аслан из-за его спины, уже немного устало. – Они же были и в Академии, и у нас. Извините его, господин прокурор.

– Вы, господин Делакур, хорошо осведомлены, – сказал младший прокурор с легким смешком. – Всё это у нас есть.

– Делак-ру-а, – громко и раздельно поправил его Жак и размашисто кивнул головой. – Квашмуслгм. Т-р-гова-финсссс… Ну вы поняли.

Питер, старательно и чётко выговаривая слова, произнёс негромко:

– Я бы взглянул на предписание. Если можно.

И удивился сам – язык не заплетался. Терье неожиданно улыбнулся и произнёс:

– Что?

– Я хочу посмотреть предписание, – твёрдо сказал Питер.

– Жак! – воскликнул эвакуатор, подхватил финансиста под руки и быстро увёл его к кустам, откуда немедленно понеслись утробные звуки, исполненные, тем не менее, чувства выполненного долга.

– Это напрасная трата времени, господин Кафор, – сказал Терье, словно бы ничего не заметив. – Лучше проводите меня к мобилю. Где вы его прячете?

Питер не понял. Мобиль, освещённый и выглянувшей луной, и светившийся сам, был прекрасно виден с того места, где они стояли.