Граница нормальности

– И всё-таки, товарищ лейтенант? – сказал я. Командир слегка удивленно посмотрел на меня и сказал:

– Не наша зона ответственности. Его через пять минут другой отряд подберёт, они уже связались с нами.

– А, – сказал Санька. – Ну понятно. Понятно же?

Алексей оскалился и пошёл на выход.

– Стой, – сказал я. – Я с ним пойду.

– Андрюха, не дури, – предостерегающе сказал Санька.

– Всё нормально, – сказал я, махнул рукой ему на прощание и вышел вслед за Алексеем.

– Зачем ты это? – спросил тот хмуро.

Я пожал плечами.

– Ладно, сам знаешь, спасибо, – несвязно сказал Алексей и крепко сжал мне ладонь. Автобус было тронулся, но тут же остановился, снова зашипела дверь, и выскочил Санька.

Я поднял брови – правда удивился.

– Да нет, – скривился Санька. – На. На всякий случай. Спрячь.

И сунул что-то тяжёлое мне в руку.

Повернулся, запрыгнул на подножку, помахал рукой и нырнул в салон. Автобус взвыл и уехал.

– «Макаров», – сказал Алексей. – Ты его лучше выкинь.

– Зачем это?

– Опасно, – ответил Алексей. – На дурь тянет, на подвиги.

– Не потянет, – заверил я его и спрятал.

– Может, он и не заряжен, – безразлично сказал Алексей. – Или вообще не боевой, травматический или газовый.

– Неважно, – сказал я. – Пойдём.

– Куда? – спросил Алексей.

– До метро, куда.

– А! Не, я в другое место поеду. К знакомому одному.

А, вот как, подумал я.

– Хочешь, поедем со мной, – вдруг сказал Алексей. – Он большой человек на телевидении. Я скажу ему, что ты меня… ну, что не бросил. Начальником станешь. Серьёзно, клянусь тебе. Он мой хороший друг.

– Да нет, – говорю. – Спасибо. Я лучше домой.

– До метро тогда вместе доедем.

– Доедем.

Тачку поймали не сразу, несколько машин вроде тормозили, но, увидев лицо Алексея, ехали мимо. Не моего же лица они пугались. Затем остановился… его земляк, так я решил.

Алексей сунул ему бумажку с адресом. «Через метро». Водитель кивнул, мы поехали. Алексей повернулся с переднего сиденья ко мне и начал рассказывать.

Он, оказывается, давно в Москве. Поступил в МГУ, по блату, конечно. Вот, устроился на Ленту-Ру, родственники помогли. Типа молодой, а тут интернет, перспективно, интересно. А он хочет на телевидение.

Телевидение, это такая штука! Как хочешь, так и повернёшь. Хочешь, чтоб все любили пряники – все будут любить пряники. Хочешь, чтоб все стегали себя кнутом – будут кнутом. Можно, чтоб все строем ходили? – пожалуйста. Можно, чтоб все друг с другом могли спать когда захотят? – легко. Дайте время.

Водитель внезапно подал голос:

– Сейчас опасно на телевидении же работать! Вон что творится!

Алексей машет рукой.

– Э! Это всё специально, точно говорю. Чтобы рейтинги повысить, у населения пар стравить, внимание отвлечь. Это ФСБ убивает, ясное дело, а показывают, будто народ. Когда наш народ чё-то сможет сделать? Пфе! Но народу это не нравится, поэтому решили ему показать, что ты, народ, ты можешь собраться, если тебя довести. Дураки сидят возле телека и радуются – во, общественность поднялась, люди чего-то делают. Где они, эти люди? Только в телевизоре, опять в телевизоре. Говорю же, телевидение – это власть. Это больше, чем любая власть. Хочешь прорваться – иди на телевидение!

На этой фразе Алексей замолкает, победно оглядывает меня и водителя, и мы несколько минут едем в молчании.

И тут водила даёт по тормозам.

– Вылезайте, – хмуро так говорит. – Сами дальше едьте.

– Э, что случилось, брат? – говорит Алексей.

– Я тебе не брат, – отвечает водитель и выразительно тянется куда-то под сиденье. – Вылезайте. Журналисты.

Да что за вечер-то такой.

Вылезаю, потягиваюсь. Где мы находимся – бог его знает.

Трепло Алексей с бранью вылезает из машины, и мы снова торчим на обочине.

– Да мы уже близко от станции, – оглядевшись, говорит Алексей. – Можно пешком. Минут пятнадцать-двадцать.

Пешком так пешком. Я шел, уткнувшись носом в землю, поэтому и не заметил, как сзади начали останавливаться машины. Из них вылезают люди и явно чего-то хотят.

Вижу среди них давешнего таксиста, Алексеева земляка, который ему не брат. Он показывает на нас пальцем; мы ускоряем шаг, почти бежим – и втыкаемся в ещё одну группу людей. Обложили.

Нас догоняют сзади, прижимают спереди. Со стороны – чисто стрела а ля девяностые, и мы посередине.

Первому врезали мне, молча и без разговоров, если не считать матерных междометий. Я дерусь плохо, попытался сунуть одному, другому, третьему даже попал по лицу – он очень удивился, пошёл на меня, обнял двумя руками – и вот я уже лежу на земле, прижатый кем-то очень тяжёлым и не могу даже шевельнуться. Кто-то врезал мне ещё раз, затем положили ничком и накинули на шею петлю.

– Не-не-не! – голос водителя. – Этот не журналист. Другой, чернявый!