Граница нормальности

– Нет. Не ходил.

А потом глаза в пол опустил и так буднично:

– Меня ж ножом пырнули сегодня, – говорит.

Ну я – ай, ой. Кто да как.

– Да на автовокзале. Путь решил срезать, через дворы. А там не двор, а у-узенький такой проход, весь в говне. Я пошёл, а тут сзади топочут, и пыр ножиком. Прямо туда.

Я слушаю, глаза по пятаку, сопля висит. Он так театрально паузу выдерживает и говорит:

– Нож сломался у него.

Я подождал, потом спросил:

– И чё он, убежал?

Ну дежурный вопрос, «чем кончилось», обычное дело. А он, представляете, глаза в сторону – и вот тут где-то в пятках у меня тихонько и поганенько так звякнуло. Я со всякими людьми работал, такое вычисляю на раз. Однажды в районе деревенские дровосеки решили меня грохнуть, заманив в лес предварительно, типа деляну заценить, а я не пошёл – почуял что-то.

А Гриша говорит:

– Вот, – говорит, – нож.

Взял я нож, ну то есть обломок лезвия, без рукоятки. Лезвие как лезвие, сломанное.

– Острый, – говорю.

И молчу. А что мне, я вопрос озвучил. Не хочет – пусть молчит, но тогда и я разговаривать с ним не буду. Ну он понял.

– Он, – говорит, – типа припадочный был, что ли. Упал и дергается, я стою и не знаю, что делать. В куртке нож болтается, под ногами нарик дрыгается, потерялся я, в общем, а пока с ручника слез, он и того. Затих.

– А, – говорю, – понятно.

– Я оттуда через забор, во двор, потом куртку в мусорку скинул с перепугу.

– А, – говорю, – то-то от тебя тащит всяким. А свитер, что ли, цел?

– Цел, – отвечает. – Ну, есть дырочка, маленькая.

Ну и опять сидим, друг на друга глазами лупаем.

Вы поймите только правильно – мы вообще как бы не друзья. Собутыльники нерегулярные, ну знакомые, максимум. Я понимаю, банально и некрасиво, но вот так. Мне тридцатник скоро, у меня жена и ребенку два года, хата в ипотеке, масло надо менять, резину зимнюю ставить, электрику посмотреть, тёща ещё вот дом свой в своих кущах продаёт и у нас жить собирается, пока себе квартиру не купит, если купит. А Лапоть – он оттуда, из моих двадцати пяти. Даром что жена и сын, одногодки, кстати, с моей – всё равно он такой же раздолбай, подбухивает, работу меняет постоянно, и всё какие-то конторы у него подозрительные – то клубешник бандитский, то фирма алкогольная, то вообще в газету устроится, и всё должности типа маркетинга, пиара и по продвижению. Ни о чем должности, короче, студенческие, для баб незамужних. Мы с ним в своё время побухали славно, конечно, что тут спорить. Да и вообще интересно было, виделось мне будущее как-то иначе. Начитались сначала Коэлью, случайно, впечатлились, начали искать знаки, потом поняли, что Коэлья – пурга, а мир волшебен сам по себе, как есть, и начали натурально изменять мироздание, и получалось ведь. Звонили друг другу ночью – что, сработало? Сработало! Совпадения, конечно. А если не срасталось, то мы и не замечали, ну как обычно. Мерлины мы были, весь мир в кулаке, со всеми потрохами и энергоинформационными потоками. Уржаться.

Но я-то из этого магического реализма выпал, слава яйцам. Вредно это для мозга, прямо скажем. Кастанед и Маркесов всех раздал, Сильву вместе с Коэльей выкинул в мусорку без жалости. Начавшееся со свадьбы и закончившееся с рождением Наташки, приземление прошло в целом удачно, без травм. Да, скурвился, да, быт сожрал, ну и что?

А тут он, со своей зелёной спиной, об которую ножики ломаются. И неизвестно ещё, что он с этим нариком сделал. Ну правда ведь, неизвестно. Я тоже могу про припадок какой рассказать.

Куртку-то зачем надо было выбрасывать?

И Гришан понял. Он так-то сообразительный.

– Ну ладно, – говорит. – Пойду я.

И пошёл. Даже чаю, как говорится, не попил.

Посидел я так минуты три, в стенку тупя, и только, значит, собрался как следует себя изгнобить – сука, трус, баба, сдал кента, предал, чего уж там, – как в дверь звонят. Я поначалу решил, что это Гришан вернулся мне всечь, вразумить, так сказать, по-мужски, с полным на то правом, кстати.

И мысли мои от звонка этого совсем по другому руслу потекли.

Предать можно только близкого человека, это понятно. Ну а если человек думает, что он тебе близок, а ты так не считаешь, это как? Ну любой бомж с рынка придёт к тебе и скажет – друг! Вполне искренне, кстати, скажет, почему бы и нет. Ты от него отбежишь подальше – это, получается, тоже предательство, что ли? То есть – сначала надо помочь, а потом уже разбираться. Ага. Ага. С какой стати мне оправдывать ожидания, возложенные на меня другим, совершенно посторонним человеком? Значит, дело, как всегда, в деталях. Гришан, понятно, не бомж с рынка. Он меня в некоторых аспектах получше знает, чем моя законная супруга. Он, таким образом, связан со мной. Грубо: он потонет, я потону. А то, что я сейчас сделал (или не сделал) – это попытка эту связь уничтожить. Получилось ли? Он же по-прежнему знает меня, знает, в конце концов, где я живу, знает, чего хочу (хотел когда-то), знает, чего боюсь (боялся когда-то). Связь никуда не делась, можно лишь рассчитывать на его благородство и гордость, что он не даст этим сведениям хода… Это получается, что предательство – ещё и крайне невыгодное и рискованное дело.

Крепок я всё-таки задним умищем, ох как крепок.

Я встал и пошёл к двери, она уж ходуном ходила, и звонок беспрерывно пиликал. Где-то краешком подумал – как это возможно, одновременно так грохотать и звонить, и не додумал, открыл дверь, даже рожу невольно сморщил и челюсти схлопнул: ща ведь как прилетит!

Но нет, не прилетело. Стоит какая-то тётя среднего возраста, с сумками, очень злая.

– Женя, – говорит, – ты чего? Пьяный, что ли?

– Я Женя, – говорю. – Нет, трезвый. А вы – кто?

– Пьяный, – утвердительно произносит и в дверь мимо меня нацеливается с сумками, по-деловому так.

– Э, – говорю, – вы куда.

Тут она встала – нос к носу со мной.

Высокая.

И запричитала.

– Женя, ты когда успел, скотина? Я тебе комедию-то поломаю щас! А ну пусти меня быстро, и так целый день носилась, тебя мне тут ещё не хватало! Сумки возьми, нет, не бери, сволочь, разобьешь ведь ещё, ну гад, а ну пусти!

И ломится в квартиру по-прежнему, внагляк. Я встал стеной, плечом проход закрыл, вторым дверь подпер и коленом ещё добавил. И потихоньку так её выпихиваю. Хватит мне чудил на сегодня, то Гриша со своей кожей, то эта мошенница. Жена ещё вон скоро придёт, увидит, вообще будет веселье.

– Идите, – говорю, – гражданка, домой. Нечего тут ловить вам.

Она отпрянула и смотрит прищурившись.

– Ты же трезвый, Женя, – говорит так нехорошо.

– Трезвый, трезвый, – говорю и двери закрываю.

А она ногу припихивает и как заорёт в глубь квартиры:

– А ну показывай, кто там у тебя! Вылазь, сучка! Отпуск у него, ишь! Домой баб водит, совсем охренел! Маринка, если это ты, убью-придушу сучку! Я тя сразу раскусила, под дурачка решил, вылазь, покажись, гадина!

И прорвалась таки, сумки по всей прихожей разлеглись: морковка, масло, продукты какие-то… И шнырь в спалью, а оттуда – шнырь в ванную. Ну, думаю, всё, дамочка. Щас мы будем говорить с вами с позиции грубой силы, а возможно, и силовой грубости. Пошёл за ней, аккуратно так прихватил её за жакетик. Думаю, щас будет драка, только бы не царапалась! Ногти у ней, я заметил, короткие, такими хуже всего достаётся.