Преодоление духовного материализма

На этом этапе мы, возможно, пришли к заключению, что нам следует отбросить все уловки духовного материализма; иными словами, необходимо отбросить старания улучшить и защитить себя. Возможно, на мгновение проникнув в тот факт, что наша борьба тщетна, мы захотим покориться, полностью отказаться от своих усилий самозащиты. Но сколь многие из нас действительно сумеют это сделать? Всё не так просто и легко, как мы могли бы подумать. До какой степени мы способны по-настоящему отказаться от усилий и раскрыться? В какой момент мы опять начнём защищаться?

В этой лекции мы рассмотрим покорность, в частности на основе взаимоотношений между работой над невротическими состояниями ума и работой с личным гуру, учителем. Покорность «гуру» может означать, что ваш ум раскрывается по отношению к жизненным ситуациям, равно как и по отношению к вашему личному учителю. Однако, если наш способ существования и вдохновение работают в сторону раскрытия ума, тогда мы почти непременно найдём также и личного гуру. Поэтому в нескольких следующих беседах мы подробнее остановимся на взаимоотношениях с личным учителем.

Одно из затруднений в покорности гуру составляют наши предвзятые представления о нём, наши ожидания того, что должно произойти в его присутствии. Мы чрезмерно заняты идеями о том, что нам хотелось бы испытать в общении с учителем. «Я хотел бы увидеть то-то и то-то; лучше всего было бы увидеть это вот так; мне хотелось бы пережить именно такую ситуацию, потому что она в точности совпадает с моими ожиданиями и стремлениями».

Таким образом мы пытаемся разложить всё по полочкам, привести ситуацию в соответствие с нашими ожиданиями; мы совсем не способны отказаться хотя бы от какой-то части собственного предвосхищения событий. Если мы ищем гуру или учителя, мы ожидаем, что это будет праведный, умиротворённый, спокойный, простой, к тому же мудрый человек. Когда мы обнаруживаем, что он не отвечает нашим ожиданиям, мы испытываем разочарование и сомнения.

Для того чтобы установить подлинные отношения учителя и ученика, нам необходимо отбросить все заранее созданные представления по поводу того, какими именно должны быть эти взаимоотношения, какими должны оказаться условия раскрытия и покорности. «Покорность» означает полное самораскрытие, стремление выйти за пределы мечтаний и ожиданий.

Покорность означает также признание сырых, грубых, неуклюжих, отталкивающих качеств своего «я» – и не только признание, но и отказ от них. Обычно мы находим это очень трудным. Хотя мы можем ненавидеть себя, мы в то же время находим в ненависти к себе особого рода занятие. Невзирая на тот факт, что нам, возможно, не нравится то, чем мы являемся, и несмотря на то, что мы находим подобное самоосуждение болезненным, мы всё же не в состоянии полностью от него отказаться. Если мы перестанем критиковать самих себя, нам покажется, что мы теряем своё привычное занятие, как будто кто-то лишил нас работы. Нам будет нечем заняться, если нам придётся отказаться от всего этого; не будет ничего, за что можно держаться. В сущности, самооценка и самокритичность представляют собой невротические тенденции, которые проистекают из нашей недостаточной уверенности в себе; здесь под «уверенностью» понимается способность видеть то, чем мы являемся, знать, чем мы являемся, знать, что мы можем позволить себе раскрыться. Мы можем позволить этим сырым и грубым невротическим качествам «я» капитулировать, можем выйти из круга своих мечтаний и предвзятых идей.

Мы должны отказаться от своих надежд и ожиданий, как и от страхов, и двигаться прямо по направлению к разочарованию, работать с разочарованием, войти в него, сделать его своим образом жизни; а это очень трудная вещь. Разочарование – добрый признак изначальной разумности. Его нельзя сравнить ни с чем: столь оно точно, очевидно, непосредственно и остро. Если нам удаётся раскрыться, мы внезапно начинаем видеть, что наши ожидания несущественны в сравнении с реальностью ситуаций, с которыми мы сталкиваемся. А это автоматически приносит чувство разочарования.

Разочарование – лучшая из колесниц, которой следует воспользоваться на пути Дхармы. Оно не подтверждает существования нашего эго и его наваждений. Однако, если мы погружены в духовный материализм, если мы рассматриваем духовность как некую часть нашего накопления учёности и добродетелей, если духовность становится способом создания репутации, тогда, разумеется, весь процесс самоотдачи оказывается полностью искажённым. Если мы рассматриваем духовность как способ создания удобства и покоя, тогда всякий раз, испытывая нечто неприятное, переживая разочарование, мы стараемся дать этому факту рассудочное объяснение: «Конечно же, это акт мудрости со стороны гуру; потому что я знаю, я совершенно уверен, что гуру не делает ничего в ущерб мне. Гуруджи – совершенное существо, и всё, что он делает, правильно. Всё, что он делает, делается для меня, потому что он – на моей стороне. Так что я могу себе позволить раскрыться, могу без опасений покориться ему. Я знаю, что гуру ведёт меня по верному пути». В подобном отношении есть что-то не совсем правильное. В лучшем случае оно простодушно и наивно. Мы очарованы вызывающим благоговение, вдохновляющим, величественным и красочным аспектом «гуруджи». Мы не смеем вообразить себе никакого иного отношения. Мы вырабатываем в себе убеждение, что всё переживаемое нами представляет собой часть нашего духовного развития. «Я сделал это, я пережил это, я достиг всего своими силами, я знаю почти всё, потому что прочёл книги, и они подтверждают мои представления, мою правоту, мои идеи. Всё совпадает».

Мы можем также проявлять сдержанность иного рода, по-настоящему не проявляя покорности и не капитулируя, поскольку мы чувствуем себя этакими утончёнными, умудрёнными и почтенными людьми. «Разумеется, мы не можем отдаться этой грязной заурядной уличной картине реальности». У нас появляется чувство, что каждый раз, когда мы делаем шаг на пути, по которому идём, мы ступаем прямо на лепесток лотоса, и мы вырабатываем особую логику, которая соответствующим образом объясняет всё, что с нами происходит. Если мы падаем, мы заранее обеспечиваем себе мягкое падение, предотвращаем внезапный толчок. Но покорность не включает в себя подготовку мягкого падения; она означает просто падение на твёрдую обычную почву где-то на каменистой дикой окраине. Если мы открыты, то падаем на то, что есть.

Согласно традиции, покорность символизируется такими видами практики, как простирание – это акт падения на землю с жестом покорности. В то же время мы раскрываемся психологически и полностью отдаёмся, отождествляя себя со всем самым низким, признавая свои несовершенные и грубые качества. Нет ничего, что мы боялись бы утратить, поскольку мы отождествили себя с самыми низкими элементами. Делая это, мы готовимся к тому, чтобы стать пустым сосудом, пригодным для восприятия учения.

В буддийской традиции существует основополагающая формула: «Я принимаю прибежище в Будде, я принимаю прибежище в Дхарме, я принимаю прибежище в Сангхе». Я принимаю прибежище в Будде как в образце покорности, образце признания отрицательной стороны, как части нашего естества, открытости по отношению к ней. Я принимаю прибежище в Дхарме, в «законе существования», в жизни как она есть. Я готов открыть глаза на все обстоятельства жизни как они есть. Я не желаю считать их духовными или мистическими, но я желаю видеть жизненные ситуации такими, какими они в действительности являются. Я принимаю прибежище в Сангхе. «Сангха» – это «сообщество людей на духовном пути», «спутники». Я готов разделить своё переживание жизни во всей её полноте с товарищами по странствию, по исканиям, с теми, кто шагает вместе со мной. Я не хочу опираться на них, чтобы обрести поддержку; я желаю лишь идти вместе с ними. Существует очень опасная склонность – во время движения по пути опираться на других. Когда в группе людей все опираются друг на друга, тогда, если случится кому-то упасть, упадут и все остальные. Поэтому мы не хотим опираться на кого-то другого. Мы просто идём вместе бок о бок, плечом к плечу, работая друг с другом, двигаясь вместе. Этот подход к покорности, эта идея принятия прибежища весьма глубока.

Неправильный способ искать прибежище заключает в себе стремление укрыться – это поклонение горам, богам солнца и луны, всевозможным другим божествам; мы поклоняемся им просто потому, что они кажутся нам более великими, чем мы сами. Такого рода принятие прибежища подобно реакции малыша, который говорит: «Если ты побьёшь меня, я скажу маме». Малыш думает, что его мать – это великая личность, архетип всемогущества. Если он подвергается опасности, он автоматически обращается за помощью к матери, непобедимой, всеведущей, всемогущей личности. Ребёнок верит, что мать может защитить его, верит, что она является единственным человеком, способным спасти его. Искать прибежище в материнском или отцовском начале – это поистине признаться в собственном поражении, ибо такой искатель прибежища не имеет никакой глубинной силы, не обладает подлинным вдохновением. Он постоянно занят оценкой чужой силы, большей или меньшей. Если мы малы, тогда кто-то больший способен сокрушить нас. Мы ищем прибежище, потому что не можем позволить себе быть малыми, оставаться без защиты. При этом мы стремимся к самооправданию: «Я такое малое существо, но я признаю Ваше величие. Я хочу поклоняться вам, принять участие в вашем великом бытии. Пожалуйста, защитите меня!»

Покорность не связана с тем, насколько мы низки и глупы, какими возвышенными и проникновенными хотим стать. Она не имеет ничего общего с уровнями и оценками. Наоборот, мы отдаёмся потому, что хотим общаться с миром, «как он есть». Нам не надо классифицировать себя, считать себя учёными или невеждами. Мы знаем, на чём стоим, поэтому делаем жест покорности, раскрытия, который означает общение, соприкосновение, непосредственный контакт с предметом нашей покорности. Мы не испытываем смущения относительно богатой коллекции своих качеств, сырых и грубых, красивых и чистых. Мы предоставляем их все предмету нашей покорности. Глубинный акт покорности не содержит в себе поклонения какой-то внешней силе; он скорее означает совместную работу с вдохновением, так что человек становится открытым сосудом, который можно наполнить знанием.

Таким образом, открытость и покорность являются необходимой подготовкой для работы с духовным другом. Мы признаём своё фундаментальное богатство, вместо того чтобы проливать слёзы над воображаемой нищетой и скудостью собственного бытия. Мы понимаем, что достойны получить учения и воспользоваться теми богатейшими возможностями, которые даруют эти духовные знания.

Гуру

Приступая к изучению духовных дисциплин, мы сталкиваемся с проблемой наших взаимоотношений с учителем, ламой, гуру – как бы мы ни называли то лицо, которое, как мы ожидаем, откроет нам духовное понимание. Эти слова, особенно термин «гуру», приобрели на Западе значения и ассоциации, которые вводят в заблуждение и, как правило, увеличивают путаницу в вопросе о том, что значит проходить обучение под руководством духовного учителя. При этом я не хочу сказать, что на Востоке понимают, как вступать во взаимоотношения с гуру, а на Западе этого не понимают. Данная проблема является всеобщей. Люди всегда начинают изучение духовных дисциплин, когда у них уже сформировались устоявшиеся идеи относительно того, что они от этого получат, как следует вести себя с лицом, от которого, как они полагают, будет получено ожидаемое знание. Само представление о том, что мы получим нечто от гуру – счастье, спокойствие ума, мудрость, всё то, чего мы ищем, – является одним из самых сложных предубеждений. Поэтому я думаю, что полезно будет рассмотреть, каким образом некоторые известные ученики решали проблему взаимоотношений с духовностью и духовным учителем. Возможно, эти примеры окажутся как-то связаны и с нашими духовными исканиями.

Одним из самых известных тибетских мастеров, а также одним из главных гуру линии кагью, к которой принадлежу и я, был Марпа, ученик индийского гуру Наропы; в свою очередь Марпа был учителем Миларепы, самого знаменитого своего духовного сына. Марпа служит примером человека, стоявшего на пути к тому, чтобы стать личностью, добившейся успеха в жизни своим трудом. Он родился в семье земледельцев, но с юных лет был честолюбив и избрал своей стезёй учёность и путь священника, твёрдо решив преуспеть в этом. Мы можем только вообразить, какие колоссальные усилия и решимость понадобились сыну земледельца для того, чтобы он смог добиться положения священнослужителя местной религиозной традиции. В Тибете X века для такого человека существовало не так уж много способов достичь высокого положения – он мог сделаться разбойником, купцом или священником. Вступление в местное духовенство в то время было приблизительно равносильно получению званий врача, юриста и преподавателя колледжа одновременно.

Марпа начал изучать языки, среди них санскрит, классический тибетский и разговорный язык Северной Индии того времени. После почти трёхлетних занятий он стал достаточно подготовленным, чтобы начать зарабатывать деньги в качестве учёного; на эти деньги он продолжал свои занятия по изучению религии и со временем стал буддийским священнослужителем. Такое положение принесло ему некоторую степень известности в округе; однако честолюбивый Марпа стремился к большему. Хотя он к тому времени был женат и имел семью, он продолжал откладывать деньги, пока не накопил большую сумму золотом.

Тогда он объявил родным, что собирается отправиться в Индию, чтобы получить там новые знания. В то время Индия была мировым центром буддизма: там находился университет Наланда; это была родина величайших буддийских святых и учёных. Марпа имел намерение собрать и изучить тексты, неизвестные в Тибете, привезти их на родину и перевести, чтобы таким образом достигнуть положения великого учёного-переводчика. В те времена, как и до самого недавнего прошлого, путешествие в Индию было долгим и опасным; так что родители и семья Марпы старались отговорить его от этой затеи. Но он остался твёрд и пустился в путь со своим приятелем, сотоварищем по учению.

После нескольких месяцев нелёгкого пути они перешли через Гималаи, достигнув Индии, и продолжили путь до Бенгалии, где каждый пошёл своим путём. Оба имели хорошую подготовку в области языков и религии и потому решили искать для себя учителей отдельно друг от друга, в соответствии со своими предпочтениями. Перед расставанием они договорились о том, чтобы вновь встретиться и вместе возвратиться домой.

Ещё во время путешествия через Непал Марпа случайно услышал об учителе Наропе. То был человек огромной известности. Одно время он возглавлял университет Наланда, бывший, пожалуй, величайшим центром буддийской науки во всей истории буддизма. Однако на вершине своей карьеры Наропа, почувствовав, что понимает смысл учений, но не подлинное их значение, оставил свой пост и пустился на поиски гуру. В течение двенадцати лет он с жесточайшими трудностями проходил обучение под руководством учителя Тилопы, пока наконец не достиг духовной реализации. К тому времени, когда Марпа услыхал о нём, Наропа считался одним из величайших буддийских святых, когда-либо живших на Земле. Естественно, Марпа принялся его разыскивать.

В конце концов Марпа разыскал Наропу; тот жил в нищете в простой хижине в лесах Бенгалии. Марпа ожидал найти такого великого учителя в центре какого-нибудь высокоорганизованного религиозного окружения; поэтому он испытал некоторое разочарование. Впрочем, его несколько смущала непривычная обстановка чужой страны; желая найти объяснение увиденному, он предположил, что, по всей вероятности, таков образ жизни индийских учителей. К тому же слава Наропы перевесила его разочарование; поэтому он отдал Наропе большую часть своего золота и попросил преподать учение. Марпа объяснил, что он женатый человек, священник, учёный и земледелец из Тибета, что он не желает отказываться от своей обустроенной жизни, а хочет собрать тексты, вернуться в Тибет и перевести их, чтобы заработать на этом ещё денег. Наропа очень легко согласился на просьбу Марпы, дал ему наставления, и всё пошло гладко.

Спустя некоторое время Марпа решил, что собрал достаточно учений для своих целей, и стал собираться домой. Он добрался до гостиницы в большом городе, где присоединился к своему товарищу по путешествию. Оба решили посидеть вместе и сопоставить результаты своих усилий. Когда приятель Марпы увидел то, что он собрал, он рассмеялся и сказал: «То, что ты собрал, никому не нужно! Тексты этих учений уже есть в Тибете. Тебе следовало найти что-нибудь более захватывающее и редкостное. Вот я нашёл необыкновенные учения, получив их от великих мастеров».

Разумеется, Марпа был чрезвычайно разочарован и потрясён, ведь он проделал столь долгий путь со множеством трудностей и с большими затратами, поэтому он решил вернуться к Наропе и попытать счастья ещё раз. Когда он пришёл к хижине Наропы и попросил более редкостное, экзотическое, более «продвинутое» учение, Наропа, к его удивлению, ответил: «Жаль, но сейчас ты не можешь получить это учение от меня. Тебе придётся пойти к другому человеку по имени Кукурипа и получить учение от него. Путь к нему труден, потому что Кукурипа живёт на острове, расположенном посередине ядовитого озера. Но это как раз тот человек, которого тебе надо увидеть, если ты хочешь получить это учение».

К этому времени Марпа совсем отчаялся, он решил рискнуть и отправиться в путешествие. Кроме всего прочего, если этот Кукурипа обладает учением, которое ему не в состоянии дать даже сам великий Наропа, если к тому же он обитает посреди ядовитого озера, тогда он должен быть весьма необыкновенным учителем, великим мистиком.

И вот Марпа отправился в путь. Ему удалось переправиться через озеро; высадившись на острове, он начал искать Кукурипу. Он нашёл старика индийца, жившего в грязи среди сотен собак. Ситуация была по меньшей мере нелепой, однако Марпа всё же попытался поговорить с Кукурипой. Но всё, что он услышал, было сплошной бессмыслицей, Кукурипа нёс полнейший вздор.

Положение стало почти невыносимым – не только потому, что речь Кукурипы была недоступной пониманию, но ещё и потому, что Марпе постоянно приходилось быть настороже из-за сотен собак. Едва лишь ему удавалось подружиться с одной из них, как другая начинала рычать и норовила укусить его. Наконец, выйдя из себя, Марпа отбросил все попытки, больше не пытался делать записи и оставил всяческие намерения получить какую бы то ни было тайную доктрину. И в этот момент Кукурипа заговорил с ним совершенно вразумительным и понятным языком, а собаки перестали его беспокоить. И Марпа получил учение.

Закончив обучение у Кукурипы, он ещё раз вернулся к своему гуру, Наропе. Наропа сказал: «А теперь ты должен вернуться в Тибет и учить. Недостаточно получить только теоретическое учение. Тебе необходимо пройти через определённый жизненный опыт. Тогда ты сможешь вернуться сюда ещё раз и учиться дальше».

Марпа снова повстречался со своим другом по исканиям; вместе они отправились в далёкое обратное путешествие в Тибет. Товарищ Марпы также изучил очень многое, оба везли с собой кипы рукописей и по пути беседовали о том, что узнали. Вскоре Марпа начал ощущать какую-то неловкость по отношению к своему другу: ему стало казаться, что тот всё более настойчиво старается выяснить, какие учения собрал Марпа. Их разговоры каким-то образом всё время возвращались к этому предмету, пока наконец товарищ не решил, что Марпе удалось добыть более ценные учения, и поэтому стал проявлять настоящую зависть. И когда они на плоту пересекали реку, товарищ Марпы принялся жаловаться на то, что он придавлен грузом, который они везут, что ему неудобно сидеть. Он стал пересаживаться на другое место, как бы стараясь устроиться поудобней, и при этом ухитрился столкнуть в реку все рукописи Марпы. Марпа в отчаянии пытался спасти их, но тщетно – его рукописи пропали! Все тексты, которые он собирал с такими невероятными трудностями, исчезли в одно мгновение.

И вот так Марпа вернулся в Тибет с чувством большой потери. Он много рассказывал о своих путешествиях и занятиях, однако у него не было никаких основательных подтверждений собственных знаний и переживаний. Тем не менее он провёл несколько лет в работе, он учил людей, и через некоторое время, к своему удивлению, он начал понимать, что его записи оказались бы для него бесполезными, даже если бы ему удалось их спасти. Будучи в Индии, он делал заметки лишь о тех аспектах учения, которых не понимал, и не записывал те поучения, которые составляли часть его собственного опыта. И только через несколько лет он обнаружил, что эти поучения стали частью его самого.

Сделав такое открытие, Марпа утратил всякую охоту извлечь выгоду из полученных учений. Он более не беспокоился о том, чтобы заработать деньги или приобрести авторитет; вместо этого он почувствовал вдохновенное стремление достичь просветления. Поэтому он снова собрал золотой песок для подношения Наропе, чтобы ещё раз совершить путешествие в Индию. На этот раз он отправился в путь полный желания увидеть своего гуру и получить от него подлинное учение.

Но следующая встреча Марпы с Наропой оказалась совершенно иной, чем раньше. Наропа казался очень холодным и бесстрастным, почти враждебным. Его первыми словами были: «Рад тебя снова видеть. Сколько золота ты принёс за моё учение?» Марпа собрал много золота, но он хотел сохранить кое-что для себя в возмещение расходов и на возвращение домой. Поэтому он развязал мешок и подал Наропе только часть того, что там было. Взглянув на подношение, Наропа сказал: «Нет, этого мало. За мои наставления надо отдать больше золота. Отдай мне всё, что у тебя есть». Марпа отдал ещё немного, и Наропа снова потребовал всё; так продолжалось до тех пор, пока наконец Наропа не рассмеялся и не сказал: «Ты думаешь, что своим обманом сможешь купить моё учение?» Тогда Марпа уступил и отдал Наропе всё имевшееся у него золото. И тут его ожидало потрясение: Наропа взял мешки и стал швырять золотой песок в воздух!

Внезапно Марпу охватило крайнее смятение, он просто обезумел, не в состоянии понять происходящее. Ведь он усердно зарабатывал это золото, чтобы купить столь желанное учение. Да и сам Наропа, казалось, нуждался в золоте, соглашаясь учить Марпу в обмен на него. И вот он выбрасывает это золото! Тогда Наропа сказал ему: «Какая мне нужда в этом золоте? Для меня весь мир – золото».

Это был великий момент откровения для Марпы. Он раскрылся и оказался способным получить учение. После этого он надолго остался у Наропы, и его обучение было весьма суровым; но теперь он не просто слушал поучения, как это было раньше, ему приходилось прокладывать себе путь через них. Ему пришлось отказаться от всего, что он имел, – не только от материального обладания, но и от всего, что он удерживал в уме; всё должно было уйти. Это был постоянный процесс раскрытия и покорности.

В случае с Миларепой ситуация развивалась совсем иначе. Миларепа был крестьянином, гораздо менее учёным и утончённым, чем Марпа на момент его встречи с Наропой; к тому же он совершил много преступлений, в том числе и убийство. До крайности несчастный, он жаждал просветления и был готов заплатить любую цену, которую потребует Марпа. Поэтому Марпа требовал заплатить ему на самом буквальном физическом уровне: он заставил его выстроить один за другим несколько домов; а когда каждый из них был готов, Марпа требовал, чтобы Миларепа разрушал дом и относил камни туда, где их нашёл, чтобы они не портили вида. Всякий раз, приказывая Миларепе разрушить дом, Марпа придумывал какую-нибудь нелепую причину. То он говорил, что был пьян, когда приказывал построить дом, то утверждал, что вообще никогда не заказывал именно такой дом. И всякий раз Миларепа, полный страстного желания получить учение, разрушал дом и начинал строить новый.

Наконец Марпа велел построить башню в девять этажей. Миларепа испытывал невероятное физическое напряжение, когда таскал камни и строил башню; закончив работу, он отправился к Марпе и ещё раз попросил об учении. Но Марпа возразил: «Ты хочешь получить учение просто так, за то, что выстроил для меня эту башню? Нет, боюсь, что тебе придётся ещё раз поднести мне дар как плату за посвящение».

К тому времени у Миларепы не осталось никакой собственности, потому что он тратил всё время на строительство домов. Но жена Марпы Дагмема пожалела его и сказала: «Эти башни, которые ты построил, – такой чудесный знак преданности и веры. Конечно, муж не будет против, если я дам тебе несколько мешков ячменя и свиток ткани, чтобы ты заплатил ими за посвящение». И вот Миларепа принёс ячмень и ткань в круг учеников, где учил Марпа, и предложил их в качестве своей платы вместе с дарами других учеников. Но Марпа, узнав эти дары, пришёл в ярость и закричал на Миларепу: «Лицемер, эти вещи принадлежат мне. Ты пытаешься обмануть меня!» – и буквально вытолкал Миларепу из круга посвящённых.

На этот раз Миларепа утратил всякую надежду когда-либо упросить Марпу преподать ему учение. В отчаянии он решил убить себя – и уже собирался сделать это, когда Марпа пришёл к нему и сказал, что теперь он готов для того, чтобы получить учение.

Процесс получения учения зависит от того, насколько ученик готов что-то отдать взамен; необходима какая-то психологическая отдача, какой-нибудь дар. Вот почему, прежде чем мы сможем говорить о взаимоотношениях между учителем и учеником, нам необходимо рассмотреть отдачу, раскрытие, отказ от ожиданий. Существенный момент заключается в том, чтобы отречься, раскрыться, предстать перед гуру в своём подлинном виде, а не пытаться изображать достойного ученика. Не имеет значения, сколько вы готовы заплатить, правильно ли вы себя ведёте, достаточно ли вы умны, чтобы безошибочно отвечать своему учителю. Эта процедура не похожа на собеседование перед поступлением на работу или на покупку нового автомобиля. Получите вы работу или нет – зависит от того, как вы себя зарекомендовали, от того, как вы одеты, насколько тщательно вычищены ваши туфли, как хорошо вы говорите, как приятны ваши манеры. А если вы покупаете автомобиль, всё упирается в ваши деньги и в вашу кредитную историю.

Но когда дело касается духовности, требуется нечто большее. Здесь мы не устраиваемся на работу, не наряжаемся, чтобы произвести на возможного работодателя благоприятное впечатление. Такие уловки попросту неуместны в общении с гуру, потому что он видит нас насквозь. Его позабавит то, что мы оделись официально именно для собеседования. В подобной ситуации располагающие жесты ни к чему; фактически они бесполезны. Мы должны проявить подлинную преданность в нашем раскрытии перед своим учителем, должны быть готовы отбросить свои предвзятые мнения. Так, Миларепа предполагал, что Марпа окажется великим учёным, благочестивым человеком, облачённым в одеяние йогина с чётками в руках, что он будет повторять мантры, заниматься медитацией. Вместо этого он увидел, что Марпа работает на земле, распоряжается работниками и сам ходит за плугом.

Боюсь, что на Западе словом «гуру» злоупотребляют. Лучше говорить о «духовном друге», поскольку учения подчёркивают взаимность встречи двух умов. Это скорее обоюдное общение, чем взаимоотношения господина и слуги между высокоразвитым существом и презренным заблуждающимся. Во взаимоотношениях господина и слуги такое высокоразвитое существо может представляться нам не только восседающим на своём высоком сиденье, но даже парящим в воздухе, левитирующим, взирающим на вас с высоты. Его голос кажется пронизывающим, наполняющим собой пространство. Каждое его слово, каждое покашливание, каждое движение являют собой знак мудрости. Но всё это лишь грёзы. Гуру должен быть духовным другом, который общается с нами и раскрывает нам свои качества, как это было во взаимоотношениях Марпы и Миларепы, а также Наропы и Марпы. Марпа представил своё качество йогина-земледельца. Оказалось, что у него была жена и семеро детей, а потому он держал хозяйство и возделывал землю, чтобы прокормить себя и семью. Но эта деятельность была лишь обычной частью его жизни. Он заботился о своих учениках точно так же, как заботился о семье и об урожае. Он был настолько основательным человеком, обращавшим внимание на каждую деталь своей жизни, что оказался способным быть не только сведущим отцом и земледельцем, но также и компетентным учителем. В образе жизни Марпы не было никакого физического или духовного материализма. Он не подчёркивал элемент духовности и не пренебрегал семьёй или своей физической связью с землёй. Если вас не захватил материализм в физической или духовной области, тогда вы попросту не впадаете в крайности.

Бесполезно также выбирать себе в качестве гуру кого-нибудь просто потому, что это известная личность, человек, который приобрёл славу, написав множество книг и обратив тысячи или миллионы людей. Вместо этого нашим критерием должно быть то, способны мы или нет к общению с этой личностью, к общению непосредственному и полному. В какой степени мы вовлечены в самообман? Если мы действительно раскрываемся для своего духовного друга, тогда мы просто обязаны работать вместе с ним. Но способны ли мы говорить с ним откровенно и должным образом? Знает ли он что-либо о вас? Знает ли он что-либо о себе? Действительно ли гуру способен видеть сквозь ваши маски, общаться с вами непосредственно и должным образом? В поисках учителя именно это должно быть важно для вас, а не его слава или мудрость.

Есть интересный рассказ о том, как несколько человек решили отправиться к одному великому тибетскому наставнику и учиться у него. Они уже кое-что изучали у других лам и теперь решили сосредоточить свои усилия и учиться именно у этого человека. Всем им хотелось стать его учениками, и они добивались того, чтобы он их принял; но великий учитель не принял ни одного из них. «Я приму вас лишь при одном условии, – заявил он. – А именно: если вы будете готовы отречься от своих предыдущих учителей». Все пришедшие умоляли принять их, говорили, как они преданны, как высока репутация гуру, как сильно им хочется учиться под его руководством. Но он отказался принять их, если они не согласятся на его условие. Наконец, все собравшиеся, кроме одного, решили отречься от предыдущих учителей, у которых они фактически многому научились. Гуру казался удовлетворённым, когда они сделали это, и велел всем прийти к нему на следующий день. Но когда они вернулись, он сказал: «Я понимаю всё ваше лицемерие. На следующий раз вы пойдёте к другому учителю и отречётесь от меня. Так что убирайтесь прочь!» И он выгнал их всех, за исключением единственного человека, который счёл ценным то, чему учился раньше. Человек, которого он принял, не стал разыгрывать лживую игру, не пытался понравиться гуру, притворяясь не тем, кем он был на самом деле. Если вы собираетесь подружиться с духовным учителем, вы должны сделать это просто и открыто, так, чтобы общение было общением между равными, а не стараться завоевать расположение гуру.

Для того чтобы гуру принял вас как друга, вам необходимо полностью раскрыться. Вам, вероятно, придётся пройти ряд проверок у своего духовного друга. Эти проверки случаются в обычных жизненных ситуациях, и все они принимают форму разочарования. На какой-то ступени вы станете сомневаться в том, что духовный друг вообще питает к вам какое-либо чувство, какую-либо эмоцию. Здесь вы имеете дело с собственным лицемерием. Лицемерие, притворство и основные ухищрения эго чрезвычайно прочны; у них очень толстая кожа. Мы склонны облачаться в доспехи, надевая одну защитную одежду на другую. Это лицемерие оказывается столь плотным, столь многоплановым, что едва лишь мы удаляем один слой доспехов, как под ним обнаруживается другой. Впрочем, мы надеемся, что полностью нам раздеться не придётся, что достаточно снять только несколько слоёв, чтобы выглядеть вполне прилично. И тогда мы появляемся в новых доспехах с такой заискивающей физиономией. Но наш духовный друг вовсе не носит доспехов; это – обнажённая личность. В сравнении с его обнажённостью мы кажемся одетыми в цемент. У нас настолько плотные доспехи, что друг не в состоянии почувствовать текстуру нашей кожи, нашего тела. Он не может даже как следует разглядеть наше лицо. Существует множество рассказов о взаимоотношениях учителя и ученика в прошлые времена; в них повествуется о том, как ученику приходилось совершать множество длительных путешествий и подвергаться бесчисленным трудностям, пока его обаяние и побуждение не начнут истощаться. Это и является главным моментом: наше побуждение искать нечто само по себе является препятствием. Когда это побуждение начинает истощаться, тогда проявляется наша фундаментальная нагота, тогда имеет место встреча двух умов.

Говорится, что первая ступень встречи с духовным другом подобна посещению супермаркета: мы возбуждены, мы мечтаем о самых разнообразных вещах, которые собираемся купить, – иными словами, мы думаем о богатстве личности духовного друга, о её ярких чертах. Вторая ступень подобна явке в суд, как если бы вы были преступником. Вы неспособны соответствовать требованиям духовного друга, и вы начинаете испытывать смущение, потому что знаете: ему известно о вас столько же, сколько и вам самим, а это чрезвычайно стеснительно. На третьей ступени, когда вы приходите навестить духовного друга, зрелище напоминает вам картину с коровой, которая со счастливым видом пасётся на лугу. Вы просто любуетесь её спокойствием и окружающим пейзажем, а затем идёте дальше. Наконец, четвёртая ступень подобна камню на дороге: вы даже не обращаете на него внимания, а просто проходите мимо.

Вначале имеет место своего рода ухаживание за гуру, любовная история. Насколько вы способны завоевать расположение этой личности? Присутствует стремление быть ближе к духовному другу, потому что вы действительно хотите учиться, вы чувствуете по отношению к нему искреннее восхищение. Однако в то же время друг производит на вас весьма пугающее впечатление – он смущает вас. Или ситуация не соответствует вашим ожиданиям, или возникает неловкое чувство: «Может быть, я не способен целиком и полностью раскрыться». Развивается отношение одновременной любви и ненависти, своеобразный процесс отдачи и бегства. Иными словами, мы начинаем какую-то игру – мы желаем раскрыться гуру, быть вовлечёнными в этот роман с ним и вместе с тем желаем убежать от него. Если мы подходим к духовному другу чересчур близко, мы начинаем чувствовать его ошеломляющее воздействие. Как гласит старая тибетская пословица: «Гуру подобен огню: подойдёшь слишком близко – обожжёшься, стоишь далеко – не согреешься». Такого рода ухаживание имеет место со стороны ученика. Вы стремитесь приблизиться к учителю, но тут же обжигаетесь, и тогда вам хочется совсем убежать.

В итоге взаимоотношения становятся весьма реальными и прочными. Вы начинаете осознавать, что желание быть ближе к гуру и желание отдалиться от него – это просто ваша собственная игра. Она не имеет ничего общего с реальной ситуацией, а является всего лишь вашей галлюцинацией. Гуру, или духовный друг, всегда здесь, всегда горит – это жизненный огонь. Вы можете играть с ним или не играть – дело ваше.

Затем взаимоотношения с духовным другом приобретают весьма творческий характер. Вы принимаете обе ситуации – как переполненности им, так и отстранённости от него. Если он решает играть роль ледяной воды, вы принимаете это; если он решает играть роль опаляющего пламени, вы принимаете и это. Ничто не в состоянии поколебать вас, и вы приходите к примирению с ним.

На следующей ступени, приняв всё, что может сделать ваш духовный друг, вы начинаете терять своё собственное вдохновение, потому что вы полностью покорились, целиком сдались. Вы чувствуете, что уменьшились до размеров пылинки. Вы незначительны, вы начинаете ощущать, что единственный мир, который существует, – это мир духовного друга, мир гуру. Ситуация подобна той, которая бывает, когда вы смотрите захватывающий фильм; он настолько интересен, что вы становитесь его частью; и вот уже нет ни вас, ни зала, ни стульев, ни зрителей, ни друзей, сидящих рядом. Существует только фильм. Эта ступень называется «периодом медового месяца», когда всё видится как часть центрального существа, гуру. Вы – не более чем бесполезная незначительная личность, которую постоянно подпитывает это великое, восхитительное центральное существо. Всякий раз, когда вы чувствуете слабость, усталость или скуку, вы идёте и просто садитесь в этом кинозале, а вас развлекают, взбадривают, восстанавливают ваши силы. На этом этапе культ личности гуру становится явным. Гуру – это единственная существующая в мире личность, живая и вибрирующая. Сам смысл вашей жизни зависит от него; если вы умираете, то умираете ради него, если живёте, то остаётесь в живых ради него, так как сами вы несущественны.

Однако такое увлечение духовным другом не может продолжаться вечно. Рано или поздно его интенсивность должна угаснуть, и вам придётся встать перед собственной жизненной ситуацией и собственной психикой. Это похоже на окончание медового месяца после женитьбы. Вы по-прежнему ощущаете возлюбленного или возлюбленную в фокусе вашего внимания, но начинаете также обращать внимание на его или её жизненный стиль. Вы обнаруживаете то, что делает этого человека учителем и находится вне пределов его индивидуальности и личности. Таким образом, на сцену выступает также и принцип «универсальности гуру». Каждая проблема, с которой вы встречаетесь в жизни, оказывается частью вашего брака. Всякий раз, сталкиваясь с трудностями, вы слышите голос гуру. Это тот момент, когда вы начинаете обретать независимость от гуру как возлюбленного, ибо каждая ситуация становится выражением учения. Сначала вы покорились духовному другу. Затем вы общались с ним, играли с ним. А теперь вы пришли к состоянию полной открытости. В результате этой открытости вы начинаете видеть, что качеством гуру обладает каждая жизненная ситуация; вы видите, что все ситуации в жизни предоставляют вам возможность быть такими же открытыми, какими вы бываете в общении с гуру; следовательно, все вещи способны стать вашим гуру.