никогда

– Мамы все классные, – примирительно говорит Паша.

– Не, не все. Из меня, например, выйдет отвратительная мать. Собственно, меня бы тоже следовало стерилизовать, чтобы не доводить до греха.

Петрыська довольно машет хвостиком.

– А из тебя выйдет хороший отец, – продолжает Вера, – Что, девушки за тобой табунами бегают?

– А что мне ответить, чтобы произвести на вас впечатление?

– «На нас»? – Вера наигранно удивилась и раздвинула ноги, – С тобой все понятно, ты – девственник. Что ж, я впечатлена.

Паша смущенно заерзал на диване, зачем-то стал прокручивать в памяти свою первую встречу с товарищем Смерть.

Это было рядовое дежурство. В прозекторской стояла каталка, а на ней лежала Вера. Паша ее сразу узнал, хотя Вера была другой. Высокий лоб, бледные волосики, плечи атлетические, валяющиеся груди, рыхлый с растяжками живот, точеные бедра, коленки со шрамами, длинные руки, тонкие запястья, и гнетущее безразличие всего этого. И еще удивление, и дешевые духи санитарки, что привезла эту Веру из соседнего блока и сейчас пьет чай с лежалым пряничком. «Не поверишь, Паша, я сама не поверила, когда мне рассказали. Бывает же такое, просто жуть и насмешка! Хрум – хрум. Страшная авария. Хрум, бульк. Вчера, напротив дома ученых. Можно еще сахарку? Ой, спасибо, голубчик, дай бог тебе жену хорошую найти. Да, там еще церковь стоит, и елда какая-то бетонная стоит. Так вот в эту елду и врезалась иномарка. Не здешняя. Хрум – хрум – хрум, бульк – бульк. Вкусно. А больше нет пряничка? Ну, на нет и суда нет. Так вот, машина в лепешку, пассажиры – в фарш, а этой, – санитарка пренебрежительно кивнула в сторону трупа, – сам видишь, хоть бы что. Ни синяка, ни царапинки. Вылетела как пробка из бутылки, поднялась, отряхнулась, оглянулась и давай курить. Спасатели приехали, курит зараза, скорая – курит. Бульк – бульк. Курит себе и смотрит. А оказалось, что в машине ее дети и мать остались. И она, значит, курит и смотрит как их сердечных из машины по кускам извлекают. Чашечку, Паша, не забудь помыть. Ну, я пошла. Ой, самое главное не рассказала. А когда милиционеры подошли к ней показания снимать, она смотрит мимо них и не дышит! Умерла значит от горя. Бывает же такое в жизни! Ну, ее на всякий случай в реанимацию отвезли, но какая уж тут реанимация, сам понимаешь. Так что режь, Паша, ищи причину смерти, а заключение сам занесешь, мне не досуг по вашим коридорам мотаться». Паша пожал плечами и подумал, что глупо вспарывать человеку живот только потому, что он не дышит. Потом он, кажется, тоже пил чай и слушал какую-то музыку. Собственно, это и была Вера. Потом Паше не понравился какой-то фрагмент, и он каким-то образом изменил его. Снова прослушал мелодию жизни этой Веры и удовлетворенный вернулся в прозекторскую. Вера сидела на каталке и ошалело пялилась по сторонам…

Веселая и раскрасневшаяся прибежала мама и, спросила Веру, любит ли она пирожки с печенью или ей капустных подавай? Вера сказала, что она девушка непривередливая, тем более, если это касается домашней еды. Мама многозначительно посмотрела на Пашу, а потом заставила его идти мыть руки. Вера увязалась следом.

В маленькой ванной Вера задела Пашу своей грудью, посмотрела на свой прыщик, помочила кончики пальцев и выбежала, не имея иллюзий относительно чистоты висящих полотенец. Паша остался один и неспешно, как после дежурства по самые лопатки мылил руки, предаваясь раздумьям и отсутствуя в этой реальности.

А в другой он уже звонит декану и говорит, что к нему по ошибке привезли живого человека, а может быть не по ошибке, а вследствие злого умысла, и Паша не знает, как ему поступить, регистрировать ли привезенного как труп или как врачебную ошибку.

Декан прибежал немедленно. Он осмотрел Веру, пощупал пульс, посветил фонариком в глаза, еще раз прочитал заключение о смерти, подумал, что коллега не мог так ошибиться, если это только не диверсия накануне перевыборов с целью компрометировать декана в качестве проректора, и твердо сказал, что, очевидно, это тот редкий случай, когда медицина оказалась бессильна.

– Где я? – спрашивает Вера. – Кто вы такие?

– Позвольте представиться, – декан галантно поклонился, – Скуратов Иван Федорович, врач высшей категории.

Вера смотрит на Пашу, который прячется в тени декана, который торопливо открывает несгораемый шкаф и достает оттуда красивый пакет с черным бантиком. Вера начинает понимать, что происходящее выходит за рамки, а декан уже рвет этот бантик и вынимает из пакета красивый одноразовый костюм для мертвых леди, который сегодня утром в целях саморекламы занес ему какой-то представитель какой-то похоронной организации. Вера покорно позволяет себя одеть и поставить на ноги. Ее шатает, декан обхватил ее за талию, и строго посмотрел на Пашу. Паша молча сказал, что ничего не знает, что сегодня его вообще не было, а если он и был, то дома с мамой и Петрыськой. Потом декан вывел Веру со служебного хода, предварительно разорвав на мелкие кусочки заключение о ее смерти. Потом Паша стоял около окна, слушая разговор декана с охранником, который недоверчиво косился на эту странную посетительницу в мужских шлепанцах, у которой к тому же не было пропуска. Декан уверял, что это его дальняя родственница, что разовый пропуск она куда-то задевала, и, в конце концов, он же не человеческие органы вывозит, и не труп целиком, чтобы так буквально относиться к отсутствию какой-то бумажки. Охранник ворчал, открывая ворота, кто вас, франкенштейнов, знает, накачаете мертвяка какой-нибудь гадостью, а потом в городе маньяк появляется…