Элегия смерти

– Да конечно! – Черныш с силой пнул Хана. – Если ничего не сделал, какого черта ты здесь?

Хан напрягся, чтобы сдержать удар, затем поднял голову и посмотрел Чернышу в глаза. В его зрачках заплясал яркий огонь. Черныш протянул руку и ткнул Хана в нос.

– Нарываешься?

Хан отвел взгляд, хотя поражения своего не признал.

– Я правда ничего не сделал. Меня подставили.

– Подставили? – усмехнулся Черныш и кивнул Пину. – Слыхал? Его подставили!

Пин холодно усмехнулся; в лунном свете шрам на его щеке выглядел зловеще.

– Что ж, тогда мы считаем своим долгом добиться для тебя справедливости…

– Братец Пин, вашему покорному слуге нанесена обида! Ваша честь, подскажите, как поступить? – высоким голосом пропел Шунь, будто исполнял оперную арию.

Черныш погрозил ему кулаком.

– Мелкий паршивец!

– Хватит дурачиться! – оборвал их Шань. – Давайте послушаем братца Пина.

В камере воцарилась тишина. Шань говорил редко, поэтому каждое его слово имело большой вес.

Пин, довольный всеобщим вниманием, сплел между собой короткие пальцы и произнес:

– Поскольку ты уже здесь, лучше смириться с судьбой. Кого волнует, что тебя подставили? Да никого! Зашел в камеру минуту назад – а уже ноешь… Если хватило ума влезть в неприятности, то наберись мужества и признайся. Я спрашиваю еще раз: за что тебя посадили?

– Я и правда ничего не сделал! – Хан решил переубедить «судью». – Меня подставили. Во всем виновата девушка.

Пин выругался, вдруг изменившись в лице.

– Девушка? Малец, так ты по «цветочному приговору»?

Хан слышал, что на сленге это означало изнасилование, которое даже в тюрьме считалось самым позорным преступлением. Черныш бросился к Хану и опрокинул его на пол еще одним мощным пинком.

– Он темнит, дело явно нечисто! Пин попал в точку, а?

– Нет-нет, я вовсе не… – попытался вставить Хан.

– И кто ты после такого?! – заорал Черныш, пиная Хана снова и снова. Тот извивался на полу, уворачиваясь от ударов.

– Нет, я не вру, меня подставили…

Теперь Хана избивала вся троица «присяжных», поэтому больше он не смог произнести ни слова. Ему оставалось только свернуться клубком и поднять руки, защищая голову. Когда сильный удар пришелся в затылок, Хан в отчаянном рывке дотянулся до чьих-то ног и схватил их что было силы. Обладатель ног рухнул на койку.

– Ах, ты еще и сопротивляться будешь! – прошипел Шунь, безуспешно пытаясь освободиться.

– Ну, сам напросился! – прорычал Пин и ударил Хана в живот.

Тот замер, сунув руки под мышки и потеряв от боли способность двигаться. Шунь вскочил и выместил гнев еще серией пинков. Хан мог только глухо стонать.

– А парнишка сильнее, чем кажется, – заметил Черныш, нанося последние удары беспомощному Хану. – Что теперь?

Пин откинулся на спинку своей кровати и посмотрел на свернувшегося калачиком Хана.

– Раз он решился на грязное дело, давайте отмоем его дочиста.

– Верно! – Черныш кивнул.

Втроем с Шанем и Шунем они схватили Хана и поволокли его в сторону туалета. Тот смог наконец восстановить дыхание и открыть глаза уже на холодном кафеле. Черныш и Шань прижали его к полу, а Шунь расстегнул на нем брюки.

– Ты что делаешь?! – завопил Хан, отчаянно сопротивляясь.

Не обращая на крики внимания, Шунь одним движением стянул с жертвы брюки вместе с трусами. Не на шутку испугавшись, Хан заорал во весь голос:

– Ублюдки! Пустите!

Пин, стоявший в дверях, нахмурился.

– Тише, не то охранники прибегут.

Шань сунул в рот Хану грязную тряпку, и теперь парень издавал только приглушенное мычание.

– Ты плохо себя вел. Сейчас мы тебя отмоем, тогда начнешь жизнь с чистого листа, – приговаривал Шунь, вынимая из-под раковины стиральный порошок.

Он щедро посыпал порошком промежность Хана. Кожу начало жечь, и Хан брыкался так неистово, что смог раз или два ударить Шуня. Тогда Черныш скрутил Хану руки, а Шань, улучив момент, крепко прижал обе его ноги к полу. Шунь метнулся к раковине и стал что-то искать.

– Возьми мою, она новая, щетина жесткая, – подсказал Черныш, злобно усмехаясь.

– Точно!

Шунь вернулся с зубной щеткой, и Хан, поняв, что его ждет, закричал сквозь вонючую тряпку так громко, как мог. Шунь опустился на колени и провозгласил, размахивая зубной щеткой:

– Давайте же, братья, очистим плоть и душу этого грешника!

Плеснув на стиральный порошок воды, он принялся тереть промежность Хана щеткой. Тот впился зубами в кляп, чтобы не потерять сознание от жгучей боли и унижения; слезы ручьями лились по его щекам. Время словно застыло, и Хану чудилось, что он страдал целый год, а может, и сотню лет.

– Чего шумите? – донесся голос из камеры.

Шунь обернулся и увидел у двери Ду Минцяна, потирающего спросонья глаза.

– Не твое дело, иди отсюда! – рыкнул Черныш еще свирепей, чем обычно.

– Как это не мое дело? – возмутился Ду. – Нам завтра вставать рано, а ты мне спать не даешь.

– Ты совсем страх потерял?