– Ничего, все в порядке! Выйдем здесь, – отозвались солдаты, вышли из автобуса и сказали: – Туцзици!
А водитель ответил:
– Цзиньчжумами, чжасидэлэ!
«Туцзици» по-тибетски значило «спасибо», а «чжасидэлэ» – «всего вам доброго». Я целыми днями слушал, как хозяйка говорила покупателям своих ковров «туцзици» да «чжасидэлэ». Но что такое «цзинь-чжумами»? Этого я не знал.
Послышался грохот: автобус уехал. Я высунулся из рюкзака. Почему все так изменилось? Со всех сторон нас окружали сплошные горы: ни деревца, ни цветочка, ни речки. В морду мне ударил ледяной ветер, он был жесткий, как проволочная щетка, и от его порывов шерсть вставала дыбом. Я невольно задрожал и прищурился.
Зачем солдаты вышли именно здесь? Тут нет никаких домов, голые склоны покрыты лишь крупными валунами и каменной крошкой, из щелей пробивается терновник. Мы же замерзнем до смерти!
Молодой солдат посадил меня на рюкзак и сделал несколько снимков на фоне гор. Затем потыкал пальцем в телефон и набубнил сообщение:
– Тут пока еще ловит, выше связи уже не будет! Скину вам пару кадров, а потом уже отнесу щенка на заставу. Наша застава называется Годунла, она вот на этой горе, на высоте четыре с половиной тысячи метров. «Ла» значит «горный перевал», а «Годунла» – «гора Годун». Красиво, да? Чжасидэлэ!
Солдат постарше поторопил его:
– Братишка Хуан, пойдем скорее!
Молодой солдат продолжал смотреть в телефон. Он дождался, пока сообщение отправится, положил меня в рюкзак, закинул его на спину и пошел наверх.
Значит, того, кто меня несет, зовут братишка Хуан? Хорошее имя!
Солдаты шли молча. Очень скоро у них сбилось дыхание. Конечно, они утомились: мало того, что тащат огромные рюкзаки, так еще и в гору карабкаются. Кроме того, чем больше высота, тем быстрее устаешь от ходьбы. Я хотел попросить его поставить меня на землю, чтобы я шел сам и ему стало полегче, но не знал, как это сделать. У меня все сильнее кружилась голова и не оставалось сил подать голос.
Братишка Хуан тащил меня довольно долго. Вдруг я услышал чей-то крик:
– Вернулись! Старина Сун и Юэлян вернулись из города!
Кричал не один человек, кажется, их было несколько. У меня от сердца отлегло: значит, здесь живут люди, а если так – непременно найдется, где жить и чем питаться? Голоса приближались, прерываемые тяжелым дыханием. Нас окружили смех и приветливый гомон. Сквозь головокружение мне послышался собачий лай. Да нет, не может быть!
Наконец-то потеплело и перестало трясти. Похоже, этот братишка Хуан принес меня в дом. Я облегченно выдохнул: очень уж хотелось хорошенько поесть, попить и поспать…
Нас окружила целая толпа, люди кричали что-то наперебой, как школьники, что сгрудились вокруг учителя перед поездкой всем классом на экскурсию. Кто-то, похоже, даже нетерпеливо стягивал с братишки Хуана рюкзак. Старина Сун распорядился:
– А ну-ка успокоились! Дайте хоть глоток воды сделать.
Братишка Хуан перевесил рюкзак со спины себе на грудь и похлопал по нему:
– Угадайте, что за сокровище я сегодня принес?
– Что же ты мог принести? – отозвался кто-то. – Книжки, небось? Братишка Хуан гоготнул, открыл рюкзак и вытащил меня наружу.
Я вытаращил глаза: наконец-то можно разглядеть, кто тут находится. Да здесь же одни солдаты! Совсем юные, все в одинаковой форме. При виде меня их лица вытянулись с одним и тем же выражением: «Вот это сюрприз!»
– Какой маленький щеночек!
– Где ты его достал?
– Это что за порода?
– Как звать егозу? Сколько ему? Парень или девка?
И только солдат-тибетец ничуть не удивился:
– Ой, да это же просто маленький ци, что тут такого? Как будто для нашего взвода впервой.
«Ци» по-тибетски «собака», это я понимал.
Солдаты тискали меня по очереди, передавая из рук в руки. Я с удивлением обнаружил, что от каждого пахло тем, что мне очень нравилось: собаками. Видимо, нам, собакам, они были хорошими друзьями. Отлично, значит, я оказался среди своих.
– Это, должно быть, бульдог. Взгляните на его вздернутый нос! – пытался угадать кто-то.
– Да нет, по-моему, похож на лабрадора: у него уши, как два лопуха, – возражали ему.
– А я думаю, ретривер, золотистый ретривер, выглядит таким же послушным.
– Говорю вам, это дворняга, – авторитетно заявил тибетец. – В нашей деревне все ци – дворняжки.
Дворняжка? А, он имеет в виду, что я не чистокровный. Вообще-то, есть выражение: «Героев о родословной не спрашивают». Почему вас так интересует моя порода? В конце концов, я отличная собака, просто превосходная. Мама говорила, что я и здоровый, и умненький, и смелый, и добрый. А еще она говорила, что я вырасту выдающимся псом. До какого возраста нужно вырасти? Этого я не знал и не успел спросить перед тем, как потерялся. В общем, погодите у меня! Рано или поздно я вам покажу, какой я молодец.
Но пока что я был всего лишь замученной, обессилевшей собакой, которой страшно хотелось спать. Но солдаты всё стояли кружком и изучали меня с ног до головы. И с этим я ничего поделать не мог – оставалось лишь недовольно поскуливать себе под нос.
Подошел низкорослый солдат, взглянул на меня и с недоброй улыбкой заявил:
– Я вот что думаю. Давайте-ка назовем его «Хуан-младший» – Сяо-Хуан. «Хуан» значит «золотой», в точности как его шерсть. К тому же именно Хуан Юэлян принес его к нам. Эй, Юэлян, в следующий раз, когда я кликну Хуана, посмотрим, кто из вас двоих прибежит быстрее.
Послышались смешки. Явно недовольный братишка Хуан бросил на солдата взгляд, но ничего не ответил. Тибетец вставил:
– А мне кажется, лучше назвать Давой. Это имя значит то же, что и имя Юэляна, а звучит иначе. Дава – луна. Луна – Дава. Юэлян, что думаешь?
Братишка Хуан тут же отозвался:
– Дава? Отлично, это подходит!
Как же я обрадовался! Тибетец отнесся ко мне с такой заботой, что угадал мое настоящее имя. Ведь хозяйка так и назвала меня – Дава!
Я тихонько лизнул ему руку, мне ужасно захотелось сказать: «Туцзици». Но стоило мне открыть пасть, как оттуда полилось что-то липкое. Меня стошнило… Позорище.
– Что это с ним? Горная болезнь? – спросил тибетец.
– У собак горной болезни не бывает, его в автобусе укачало. Ты посмотри, какой нос мокрый – знак того, что собаку укачало.
– Если у собаки мокрый нос, это значит, что она здорова, ясно тебе? – возразил низкорослый солдат. – Взгляни на наших: Ламу, Найя и Сэнгэ – у всех носы мокрые.
– Но когда он слишком мокрый, это из-за качки, – настаивал братишка Хуан. – Смотрите на него, даже пузыри носом пускает. Ясно, что ему плохо.
Они все спорили обо мне, а я никак не мог сказать, что думаю сам. Я был согласен с братишкой Хуаном: меня укачало. Ведь я никогда не ездил на автобусе, да еще и так долго, да еще и по серпантину. Мне плохо и опять тошнит, надо держаться.