Дава в заснеженных горах

Тут снаружи раздался пронзительный свист, и старина Сун громко объявил:

– Общий сбор! Братишка Хуан, оставайся здесь и приберись. Остальные – на улицу!

Послышались торопливые шаги, и через мгновение в комнате стихло.

Вот так я и попал на заставу Годунла, так и стал Давой в заснеженных горах.

К сожалению, мое появление обернулось для всех большими хлопотами. От качки в автобусе и горного холода я заболел. Несколько дней я не просто не выходил из дома, но даже не вылезал из конуры. Я лежал в гнездышке, которое смастерил для меня братишка Хуан: в картонную коробку из-под минеральной воды он постелил толстый холщовый мешок. Я лежал внутри и чувствовал себя в безопасности.

Братишка Хуан приходил ко мне каждый день, как только появлялась свободная минутка, и давал мне лекарство. Оно было невкусное – братишка Хуан поил меня, зажимая мне нос. «Недостаток кислорода, – говорил он, – укрепляет иммунитет». Но чаще всего он, конечно, заваривал мне ароматное растворимое молоко. Очень вкусный напиток из его личных запасов.

Другие солдаты тоже время от времени заходили навестить меня и угощали остатками колбасы. Потом появился человек, которого все называли «взводный», и от него тоже пахло собаками. Все относились ко мне хорошо, и я понемногу успокоился.

Вскоре я узнал имя тибетца – его звали Лобу Цыжэнь. Он был близким другом братишки Хуана. Еще я узнал имя низкорослого солдата – его звали Чжоу Цзюньцзе. Низкорослому солдату нравилось издеваться надо мной, он дергал меня за хвост или зажимал морду, и я, завидев его, спешил скрыться. Я научился различать командиров первого и второго отделения, хотя одеты они были совершенно одинаково.

Но больше всех я любил братишку Хуана.

Братишка Хуан не был красавцем. Ростом пониже взводного, он не мог похвастаться ни выдающимся носом, каку командира первого отделения, ни большими глазами, как у старины Суна, но когда он улыбался – не то что старина Сун, который всегда ходил с мрачным лицом, – его прищуренные веки походили на два бобовых стручка, а говорил он на чунцинском диалекте. Но главное – именно он и принес меня на заставу.

Окруженный заботой братишки Хуана, я быстро поправился. Однажды утром я проснулся и почувствовал прилив сил – от недомогания не осталось и следа. Когда на улице раздался пронзительный свист, я выполз из своей конуры, шлепнулся оземь, но тут же вскочил и выбежал из комнаты вместе с солдатами.

Этот звук был мне отлично знаком. Каждое утро, еще до рассвета, он раздавался снаружи, и все до единого солдаты выпрыгивали из своих постелей, стремглав натягивали форму и выбегали на улицу. Чем они там занимаются, я до сих пор не знал. Но теперь наконец увидел.

Как просторно на улице! Какой свежий воздух! А земля под лапами просто ослепляет своей… белизной? Я вспомнил, как братишка Хуан рассказывал, что в горах идет снег. Значит, эта ослепительно белая штука и есть «снег»? Я родился в Ядуне, но настоящий снег видел впервые.

Я задрал морду и увидел, как высоко под голубыми небесами развевается ярко-красное знамя. Под этим флагом солдаты выстроились в идеально ровную шеренгу. И я заметил, что за спиной у солдат стоят три собаки: одна – черно-рыжая, другая – черно-белая, а третья – темно-коричневая. Они тоже выстроились шеренгой и слушали взводного.

Так значит, здесь все же есть мои сородичи? Неудивительно, что от всех солдат пахнет собаками! Оказывается, я не единственный пес на заставе! Я радостно подбежал поближе, чтобы поздороваться, завилял хвостом и залился счастливым лаем. Кто бы мог подумать, что, завидев меня, они хором зарычат в мою сторону. Собаки гавкали куда громче и грубее меня. Словно так и хотели сказать: «А ну, проваливай! Не мешайся под нашими лапами!»

Я скромно протявкал:

– Эй, друзья, давайте знакомиться!

Но они продолжали лаять, как бешеные, а один пес все порывался броситься на меня, тараща крупные, как у быка, глаза. В ужасе я развернулся и ринулся обратно в дом.

Снаружи раздавался солдатский смех:

– Ха-ха-ха! Даву напугали!

– Ха-ха! Найя решил, что Дава нарушает устав?

Низкорослый солдат особенно развеселился:

– Отлично гавкаешь, Найя!.. Сэнгэ, покажи Даве, где раки зимуют!

Ну какой же он несносный, честное слово.

Я знал, что по-тибетски «найя» означало «горный баран», а «сэнгэ» – «лев». Но что такое «устав»? И почему Найя с Сэнгэ так меня невзлюбили?

Моя голова разрывалась от множества вопросов, отвечать на которые никто, похоже, не собирался.

Оставалось лишь на какое-то время снова укрыться в своей конуре.

Жизнь на заставе Годунла

После утренней разминки Юэлян окликнул Даву:

– Идем! Покажу тебе нашу заставу!

Щенок тут же вскочил и засеменил за Юэляном, подпрыгивая от радости.

Юэляну все больше нравился его маленький приятель. Конечно, тех крупных собак он тоже любил, но к Даве проникся особенным чувством. Да и сам он, похоже, сразу понравился Даве: щенок бегал за ним неотвязно, как хвостик, словно боялся отстать и заблудиться. Иногда Юэлян смотрел в эти светлые собачьи глаза и ощущал все, что связывало их в прошлой жизни, ведь считал, что судьба послала ему Даву не случайно.

В детстве он просил родителей подарить ему собаку, на что мать отвечала:

– Я с одним тобой еле справляюсь, куда нам еще собаку!

А отчим заявил:

– Вот поступишь в среднюю школу, сможешь ухаживать за щенком, тогда и заведем.

Но потом появилась сестренка, на плечи матери легло воспитание двух детей. Забот стало больше, сил меньше, данное когда-то обещание всеми забылось, да Юэлян и не напоминал. И вот в этом году он приехал на заставу и обнаружил целых трех собак. Счастью его не было предела – он проводил с ними каждую свободную минуту.

Все три дозорные собаки оказались очень мирными, верными и старательными. Большую часть дня они лениво валялись на солнышке, но как только темнело, исправно занимали свои места на посту. Найя охранял ворота: стоило ему услышать даже шорох, как он стремглав бросался выяснять, где источник звука. Конечно, на заставе редко что-то нарушало тишину: бывало, пробежит полевая мышь, а то и баран пройдет – настоящий горный баран! Но едва появлялся кто-то не из местных солдат, Найя тут же его прогонял.

Сэнгэ был крупным псом и охранял очень важный объект – склад с оружием и снаряжением. На своем посту он не просто лежал у входа, а время от времени обходил все здание по периметру, прямо как дозорный, и не позволял приближаться незнакомцам: ни людям, ни диким зверям. Однажды на заставу приехал репортер, и солдаты решили устроить Сэнгэ проверку: отправили одетого в гражданское гостя ко входу на склад. Сэнгэ вскочил и злобно зарычал на репортера, предупреждая: ближе подходить не стоит. Все сошлись во мнении, что свои обязанности он исполнил на отлично. Худенькая Ламу охраняла амбар с продуктами. Амбар по важности не уступал складу: там хранились бесценные для солдат зерно и овощи.

Когда появился Дава, он поглотил все внимание Юэляна. Юноша просто обожал этого щенка, а когда смотрел в эти ясные, немного печальные собачьи глаза, сердце его таяло. Неизменным в нем оставалось лишь одно желание – заботиться о Даве как можно лучше. В первые дни Дава был измучен болезнью, и Юэлян переживал так, что решил было пустить его к себе на кровать, но старина Сун отрезал:

– Не пойдет! Устав есть устав.

Лобу Цыжэнь согласился:

– Собак на койку пускать нельзя! Это негигиенично. Ты же помнишь, о чем вчера утром говорил Чжоу Цзюньцзе? А он так и сказал: «У-у-у, скоро все наши матрасы превратятся в подстилки из собачьей шерсти!»

Юэлян вспылил:

– Что за чушь?! Да тут ни одной шерстинки! Я постоянно проверяю! Он просто придирается…

Конечно, Юэлян понимал, как важно содержать свои вещи в чистоте. Каждое утро, едва вскочив с коек, солдаты немедленно принимались за дело первостепенной важности: приводили в порядок свои вещи. Они застилали свои койки одеялами, выравнивая постели под идеально прямыми, как у стола, углами; развешивали шеренгами полотенца, расставляли строем стаканы и тазики для умывания. Взводный говорил, что так формируется привычка, которая станет нормой на всю жизнь. Каждую неделю результаты двух отделений сравнивали, и Юэлян понимал, как важно не испортить репутацию из-за Давы. К счастью, щенок оказался очень послушным: исправно ждал там, где велено, и не озорничал.

Застава Годунла была небольшой: с полкилометра в диаметре. Все постройки на ее территории представлял ряд домишек из цементных блоков, непременно с жестяными крышами. В горах дул сильный ветер, а черепица его не выдерживала, поэтому крыши устилали тяжелыми жестяными листами и придавливали сверху булыжниками. Да и когда выходило солнце, железо отлично поглощало жар.

Ряд строений состоял из семи домов. В двух располагались солдатские казармы, в третьем – кухня, а дальше тянулись амбар для провизии, гараж с инструментами и склад с боеприпасами, а также квартира взводного, которая заодно служила солдатам комнатой отдыха. Кровать командира стояла в углу, отгороженная книжным шкафом, а в оставшейся части домика можно было смотреть телевизор, читать, играть в карты или шашки.

Перед домиками размещалась маленькая площадка с брусьями, турниками и забором из бетонных столбов. Обычно Хуан Юэлян и остальные проводили на ней общий сбор и занимались физкультурой. От забора вниз тянулся заснеженный склон: он простирался до самого подножия горы – так далеко, что не хватало глаз.

Юэлян встал у забора и показал Даве вниз: