Три года революции и гражданской войны на Кубани

Три года революции и гражданской войны на Кубани
Даниил Ермолаевич Скобцов

Военные мемуары (Кучково поле)
Воспоминания общественно-политического деятеля Д. Е. Скобцова о временах противостояния двух лагерей, знаменитом сопротивлении революции под предводительством генералов Л. Г. Корнилова и А. И. Деникина. Автор сохраняет беспристрастность, освещая действия как Белых, так и Красных сил, выступая также и историографом – во время написания книги использовались материалы альманаха «Кубанский сборник», выходившего в Нью-Йорке.

Особое внимание в мемуарах уделено деятельности Добровольческой армии и Кубанского правительства, членом которого являлся Д. Е. Скобцов в ранге Министра земледелия. Наибольший интерес представляет описание реакции на революцию простого казацкого народа.

Издание предназначено для широкого круга читателей, интересующихся историей Белого движения.

Даниил Ермолаевич Скобцов

Три года революции и гражданской войны на Кубани

Публикуется по изданию:

Скобцов Д. Е. Три года революции и гражданской войны на Кубани. – Париж, 196[2].

От автора

Предлагаемые вниманию читателей воспоминания были написаны мною в 1925–1929 годах на свежую еще память о всем виденном и пережитом.

Тетрадями в несколько напечатанных на машинке листов в те же годы я пересылал текст воспоминаний в Пражский архив, оставляя у себя дубликат. Предлагаемый читателю текст я несколько сократил. Производя некоторые стилистические поправки, оставил без изменений общее содержание воспоминаний.

Приношу великую благодарность глубокоуважаемому и дорогому Вячеславу Григорьевичу Науменко за моральную дружескую поддержку и за разрешение пользоваться для моего «Введения» в книгу данными о Кубани, отмеченными им и другими авторами в издаваемом и редактируемом им «Кубанском Сборнике», всегда исторически очень ценными.

Большая моя благодарность и признательность также дорогому Никифору Лукичу Кисиль за неожиданный и щедрый дар в виде 800 географических карт Кубани, им самим изготовленных и присланных мне в Париж.

Введение

Краткие сведения из истории Кубани

Площадь Кубанского края до захвата его большевиками равнялась 94 904 км

(83 401 кв. версты, или 8 687 170 лес.). Размером своей территории он, следовательно, превосходил из старых европейских государств Данию, Бельгию, Швейцарию, Голландию и Португалию, а количествам населения – Данию и Норвегию.

Жителей в 1914 году в крае числилось 3 122 905 душ.

С севера Кубанский край граничил с землей Всевеликого войска Донского, с северо-востока – со Ставропольской губернией, с востока – с Терской областью, с юга – с Кутаиской губернией и Сухумским округом, с юго-запада – с Черноморской губернией, с запада же омывался Черным и Азовским морями.

Так территориально оформился и населился указанным количеством жителей Кубанский край в течение ста двадцати пяти лет со дня прихода туда казаков Черноморского войска, части бывшего Запорожского войска. 17 021 мужчина и около 8000 женщин переселились с прежнего своего временного местожительства (между Бугом и Днестром) во главе со своим кошевым правительством, конными и лешими полками, со своей флотилией, при вооружении не только ружьями, но и пушками (малого калибра).

Войсковой судья А. А. Головатый, возглавлявший особую от войска делегацию, получил от правительства императрицы Екатерины II «жалованную грамоту» на «вечное владение, пользование и распоряжение землей и всеми состоящими на пожалованной земле всякого рода угодьями, на водах же и рыбными ловлями». Назначалась при этом Черноморскому войску служба: «бдение и стража пограничная от набегов народов закубанских». Определялся годовой бюджет из государственной казны: «20 000 руб. на год»… «Мы предоставляем, – говорилось в грамоте, – пользоваться свободной внутреннею торговлею и вольною продажею вина на войсковых землях». Устанавливалась при этом преемственность Черноморского войска от войска Запорожского: «возвращались» ему «знамя войсковое и литавры Запорожской Сечи с подтверждением права Войска Черноморского ими соответственно пользоваться, как равно и другими знаменами, булавой, перначами и войсковой печатью».

При выходе войска или частей его и отдельных казаков по служебным делам за пределы войсковой территории дальше ста верст от ее границы устанавливалось дополнительное денежное и материальное довольствие, для лошадей – фураж, для услужающих людей – возмещение харчевых и других расходов.

Пограничные кордоны по реке Кубани были устроены в две линии в количестве до 26 кордонов. На поддержание всегдашней боевой готовности на этой кордонной линии требовалось постоянно занятых службой до двух тысяч человек старшин и рядовых казаков.

Иностранец на русской службе в должности херсонского военного губернатора дюк де Ришелье, побывавший в расположении черноморцев, отмечал: «На всем протяжении кордонной линии были плавни и болота, покрытые непроходимыми камышами и другими болотными растениями, заражавшими гнилью воздух и порождавшими неизбежные болезни и смертность. В такой-то убийственной местности, наполненной мириадами комаров и мошек, беспощадно жаливших всякое живое существо, черноморцы проводили кордонную жизнь…»

Но службой на кордонной линии не исчерпывались обязанности черноморцев. Не успели они закончить свое устройство на новом месте, как пришло распоряжение атаману 3. А. Чепиге отправиться с двумя пятисотенными полками в Польшу. Суворов, которому принадлежало там командование русскими силами, еще во вторую турецкую войну хорошо ознакомился с боевыми качествами черноморцев и лично с атаманом Чепигой как их военачальником, поэтому не преминул его вызвать с казаками в Польшу.

Через короткий срок пришло новое распоряжение другим двум пятисотенным полкам черноморцев отправиться в г. Баку, по тому времени – в «Персию». Полки повел войсковой судья А. А. Головатый. В этой «персидской войне» главное командование армией принадлежало бездарному графу В. Зубову. Прежде всего из рук вон плохо была организована в войске продовольственная и санитарно-лечебная часть. Много людей погибло от голодовок и болезней – малярии и пр. С похода вернулось не больше половины казаков. На обратном пути этого «персидского» похода скончался и начальник отряда А. А. Головатый. Случилось гак, что еще раньше смерти А. А. Головатого в Екатеринодаре умер 27 января 1797 года вернувшийся из польского похода кошевой атаман 3. А. Чепига и казаки, собравшиеся в Екатеринодаре, поспешили избрать на его место кошевым атаманом А. А. Головатого, о смерти которого в Екатеринодаре еще не знали… Получился сложный и острый кризис войсковой власти: сошли со сцены в тяжкий момент войсковой жизни Чепига, верный старым традициям Запорожья безбрачник, добрый воин «без страха и упрека», и Головатый – мудрый устроитель войсковых дел[1 - Сохранилась о Головатом поговорка на всякий затруднительный случай: «Знае об Tiм тiлькi Бог та Головатий Антiн…» (Здесь и далее примечания даются по изданию 1962 г. – Примеч. ред.)]. Оставался, правда, третий член выборного кошевого правительства – Т. Котляревский, войсковой писарь, но он оказался много ниже тех первых двух и по своему духовному росту, по верности старым запорожским традициям и чувству «товарисства». В вину ему прежде всего нужно поставить принижение значения войскового (кошевого) правительства.

Вызванный в Санкт-Петербург на коронацию Павла I, он принял от последнего «назначение» на выборную должность войскового атамана и по возвращении в войско не только не сложил с себя этого звания перед всем войском, что, казалось, должен был сделать, а, наоборот, упорно держался его. Между тем вернулись с «персидского» похода казаки и без того раздраженные за перенесенные невзгоды и неоправданные потери и лишения в походе. Был учинен бунт, казаки «персидского» похода вышли на площадь с оружием в руках, к ним присоединились и другие казаки. Котляревский обратился за помощью к находящемуся поблизости общеимперскому большой силы отряду. «Бунт» был подавлен. В результате немало черноморцев было подвергнуто публичному телесному наказанию и сосланы в Сибирь. Кто успел, бежали… «накивали пьятами»… к запорожцам за Дунай…

Император Павел I выдал черноморцам, по примеру Екатерины II, особую «жалованную грамоту», по содержанию, однако, существенно отличавшуюся от екатерининских двух «грамот»; в титуле атамана была выпушена основная его особенность: наименование атамана в грамоте приводилось без основного его почетного звания «кошевой», «войсковой», т. е. сам титул лишался общевойскового объединяющего значения. Главной же особенностью было помещение в грамоте пункта пятого: «…соизволяем, чтобы и управление дел до оного (войска) относящихся восприняло лучший образ…», «повелеваем учредить войсковую канцелярию», т. е. вместо прежнего «войскового правительства» учреждалась именно «канцелярия», а в ней повелевалось присутствовать от войска

Черноморского атаману, двум членам, а сверх того, «особам», «каковых мы заблагорассудим назначить»… «для дел криминальных, гражданских и тяжбенных»… «сыскного начальства»… «Экспедиции сии, производя дела, приговоры свои на оные должны вносить на утверждение войсковой канцелярии и определенной от Нас в оную доверенной особе и доколе утверждены не будут, исполнять своих положений не долженствуют…» «Доверенная» эта «особа» становилась, по значению, выше атамана, обладала большими полномочиями, а вместе с тем ее взаимоотношения с атаманом не были ясно разграничены. С первых же шагов начались между ними трения, приведшие к тому, что в июле того же года (Грамота была дана 16.2.1801 года) из Петербурга был прислан в Екатеринодар для расследования дел и водворения порядка в Черноморском войске уполномоченный генерал (Дашков) и в результате расследования «доверенная особа» была отрешена от должности, а в феврале 1802 года и сама должность была упразднена.

В «жалованной грамоте» императора Александра I не упоминалось уже о какой-либо «особе», контролирующей войско. В ней подтверждались права Черноморского войска на «вечное и неотъемлемое владение» пожалованными ему землями со всеми состоящими на земле угодьями, «на водах же с рыбными ловлями», а также и другие права войска материального порядка, но никакого намека на автономные права в войсковом управлении в грамоте нет, сказано просто: «Войско Черноморское получает от нас повеление через военное начальство, как об устройстве оного, так и о нарядах на службу, которые обязано пополнять с точностью и поспешностью…», «по делам войсковым должно оно (войско) зависеть от инспектора крымской инспекции, а по части гражданской состоять в ведомстве таврического губернского начальства».

В дальнейшем вся первая половина XIX века для казаков Черноморского войска прошла в большом военном напряжении. Уже по указу 13 ноября 1802 года они должны были выставлять 10 конных и 10 пеших полков. Кордонная боевая служба тоже требовала большого напряжения. Смертность от болезней и военных потерь катастрофически уменьшала общее количество войскового населения. Естественный прирост его не давал нужных пополнений. Установилось обыкновение со стороны войскового правительства просить о пополнении в порядке переселения с украинских губерний. В период 1809–1811 годов в Черноморию было переселено из Полтавской и Черниговской губерний 41 534 человек, из коих мужчин 22 205. В 1821–1825 годах из тех же губерний еще 48 627 человек, из них 25 627 мужчин. Но в Турецкую войну 1828–1829 годов были мобилизованы даже престарелые казаки. В результате в куренных селениях остались только женщины и дети. В 1848–1849 годах на пополнение Черноморского войска было произведено новое переселение, недостаточное по моменту, всего 14 227 душ, из них мужчин – 7767, тоже с Украины, из губерний Харьковской. Черниговской и Полтавской.

Во время Крымской кампании от черноморцев в Севастопольской обороне принимали участие два пластунских батальона, покрывших себя славой в боях на 4-м бастионе, и еще сводный конный полк.

Таким образом, всегда в военном напряжении до предела, с большими потерями в людях, при отсутствии времени заняться благоустройством семейно-хозяйственной жизни, прошли для черноморцев годы конца XVIII и первой половины XIX веков.

В то время как черноморцы, начиная с 1793–1794 годов, стали «держать кордонную линию» по нижнему течению реки Кубани до устья реки Лабы, для охраны границы вверх по Кубани были предназначены распоряжением Екатерины II, согласно проекту Главного кавказского командования (графа Гудовича), шесть донских полков, которые, однако, не сразу выполнили распоряжение о переселении. Но уже в 1794 году от Донского войска на верховье Кубани было послано 1000 семейств, к ним были присоединены еще 125 семейств из бывшего Волжского казачьего войска. Бытописатель того времени генерал В. Гр. Толстой так рассказывает об этом зачине образования старой линии[2 - Толстой, генерал. Краткая метрическая памятка // Кубанский Сборник. Нью-Йорк, б. г. Вып. 4. С. 6–7. (Далее сноски на это издание даются в тексте. – Примеч. ред.)]:

«Достигнув речки Калалы… казаки бросили жребий – кому и куда идти, – и затем группами направились на назначенные места и осели в станицах: Воровсколесской, близ реки Курсавки, – Темнолесской, в 25 верстах от Ставрополя к югу, – Прочноокопской, на правом берегу р. Кубани, – Григориполисской, в 26 верстах вниз по Кубани, – в Кавказской, тоже вниз по Кубани, в 38 верстах от предыдущей, и в Усть-Лабинской, близ крепости того же имени, в 80 верстах от Кавказской, – всего на протяжении около 300 верст вдоль границы…» Переселенцам при этом выдавалось пособие «по 20 руб. серебром на каждый двор и годовой отмер провианта (муки и крупы) на каждого члена семьи. Кроме того выдано на каждую станицу по 500 руб. на постройку церквей». Тогда же казакам линейцам был определен и земельный надел на каждого по 30 десятин, а старшинам по 60 десятин. Полковая земля простиралась лентою вдоль границы, шириною до 20 верст, со всеми находящимися на ней земельными, водными и лесными угодьями… К зиме эти переселенцы окончательно устроились, а с началом 1795 года из них был сформирован Кубанский конный полк в числе 18 старшин и 550 человек пятидесятников (урядников) и казаков. Этот пятисотенный полк уже 5 марта, как доносило кавказское начальство в Военную коллегию, – заступил на полевую службу по охране кубанской границы, связавши собой сторожевые участки: с запада с Черноморским войском и на востоке с участком Хоперского полка, поселенного близ Ставрополя в 1777 году.

Широкие промежутки между кубанскими станицами не могли, однако, способствовать прочному прикрытию границы, а поэтому когда в 1802 году на Кубань пришли «екатеринославские казаки», то они были поселены в указанных промежутках и образовали станицы Темижбекскую, Казанскую, Тифлисскую и Ладожскую – все вместе составлявшие Кавказский полк. (Для удобства командования и несения пограничной службы станица Усть-Лабинская была перечислена из Кубанского полка в Кавказский, а станицу Темижбекскую перевели в Кубанский полк.)

В 1833 году было отчислено от Ставропольской губернии 31 село. К Кубанскому полку отошли отсюда селения Ново-Александровское, Расшеватское, Успенское, Ново-Покровское, Новотроицкое, Каменнобродское и Дмитриевское. Селения эти образовались в период 1785–1825 годов из переселенцев из России, из числа казенных крестьян и отставных солдат Кавказской армии и разных «вольных людей», которые поселились в тылу казачьих станиц, в полосе черкесских набегов, и давно усвоили казацкие порядки, а потому перевод их в казачье линейное войско казался естественным.

В 1825–1827 годах на Кубань быт переселен Хоперский полк, получивший свое начало от выходцев с Запорожья и Дона, осевших на реке Хопре, но оттуда разогнанных за участие в Булавинском бунте, и через 6 лет вновь собранных. В 1778–1779 годах они были переселены на Кавказскую линию в район Ставрополя, а оттуда переселились на Кубань и образовали станицы Баталпашинскую, Белочечегскую, Невинномысскую, Барсуковскую, и на реке Куме – станицы Бекещевскую и Суворовскую.

На Кавказской линии казаки сначала жили отдельными полками, которые непосредственно подчинились общему командованию этих линий. Станицы их селились около укреплений. Жизнь этих станиц была более тревожной, «но зато, – отмечается в старой хронике, – состоя на службе, казак мог заниматься своим хозяйством, оно у линейцев быстрее налаживалось, и обычно линеец жил зажиточнее черноморца». Вообще же жизнь в этих полках протекала, как и на Черномории, в беспрерывной борьбе с горцами. Но у черноморцев в данном отношении всегда оставалось свое преимущество: они действовали как отдельное казачье войско, имея свою конницу, пехоту и артиллерию и находились под командой своих атаманов.

Поселившись на Кубани, казаки (и черноморцы и линейцы) стали с первых же дней непосредственно лицом к лицу с воинственными закубанскнми горцами.

«Из них абадзехи, беслинеи, темиргои, махоши были самыми многочисленными и воинственными для казаков противниками по неукротимому стремлению к разбою, грабежу, всякому злодеянию и насилию. В своих отважных беспрерывных набегах на Линию, черкессы крупными и мелкими партиями, а то и в одиночку, проникали далеко вглубь пограничных станиц и селений, поджигали жилища, грабили имущество, угоняли рогатый скот и лошадей и уводили в плен жителей, чтобы продать их в рабство или у себя закабалить на вечное рабство». (Там же.)

Упомянутый уже выше В. Гр. Толстой свидетельствует, что «в своих горных областях и на лесных равнинах черкесы занимались скотоводством и коневодством, немного пахали и сеяли кукурузу и просо, но все это в таком масштабе, что не обеспечивало их жизненные нужды». Черкесы говорили: «Война и военная добыча наше ремесло, как у русских хлебопашество и торговля, и если мы прекратим это ремесло, то должны будем погибнуть от нужды и голода». (Там же.)

Создалась жизнь на Линии, когда «день и ночь казаки зорко и бдительно несли сторожевую службу то на постах, то в резервах, то в разъездах и секретах, то в кровопролитных схватках, то в обороне под натиском врага…» По пословице «с волками жить, по волчьи выть», кубанцы уже в 20-х годах XIX века, присмотревшись к правам и обычаям своих воинственных соседей, переняли от горцев одежду, вооружение и некоторые боевые приемы и уже, в свою очередь, «задавали абазехам кровавые уроки». И не только мужская половина населения Линии и Черноморья была втянута в тяжелую порубежную жизнь казаков, но и женщина-казачка; у нее была очень тяжелая доля. «Она покоила стариков, выращивала и воспитывала детей, пахала и сеяла, вела полевое и домашнее хозяйство, имея в подростках единственных помощников в трудах и единственное утещение…» «Только темные ночи знали, сколько вздохов, слез и скорби стоили казачке эти подчас непосильные труды и заботы».

«Изредка, и то не надолго, удавалось самому казаку вырваться на побывку домой, чтобы посмотреть свое хозяйство, приласкать детей, посоветоваться с женой. Когда кровавая война разлучала мужа с женой навеки, казачка с удвоенной силой должна была войти в свое хозяйство и держать семью, пока не подрастали сыновья, предмет тревоги материнского сердца… А в 20 лет и они, молодые казаки, садились из коня и шли на пожизненную службу». (Там же. С. 10–11.)

А вот образец песни-флирта того времени, она сохранилась по записи покойного Ф. А. Щербины, почтенного историка Кубани и Кубанского войска:

Как молодец девку исподманывал,
Исподманывал, подговаривал:
Ты пойдем, девка,
К нам на линию жить!
У нас да на линии
Что Курджуп да река
Вином потекла,
А река Лаба