Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х – 2010-х годов

Серия отречений

Итоговый провал «дела Синявского и Даниэля» оказался еще более скандальным, чем начало. Соответственно, нужно было его компенсировать пропагандистски.

15 февраля 1966 года «Вечерняя Москва» поместила статью популярнейшей актрисы Е. Н. Гоголевой. Пафос отражал заголовок: «Клеветники наказаны»[46 - Здесь и далее цит. по: Гоголева Е. Клеветники наказаны // Вечерняя Москва. 1966. 15 февр. Ср.: Клеветники наказаны // Советская Россия. 1966. 15 февр.; Клеветники наказаны // Заря Востока. 1966, 15 февр. Ср. также: Михайлов С. Клеветникам – по заслугам!].

Гоголевой тогда – шестьдесят пять лет. Знаменита была не только на родине. И еще в 1949 году получила звание народной артистки СССР.

Ее статья тоже корреспондировала с высказываниями государственного обвинителя. Прокурор обвинял Синявского и Даниэля от имени «советской интеллигенции», ну а Гоголева – своего рода олицетворение этого понятия. Вот она и утверждала: «Не найдется сегодня в Москве, в стране человека, который всем сердцем не одобрит справедливого приговора, вынесенного подлым двурушникам и предателям интересов Родины».

Отнюдь не все современники, особенно знакомые актрисы, поверили, что автором статьи была сама Гоголева. С ее прежней репутацией не соотносилась акцентированная ненависть к уже осужденным и подвергавшимся широкомасштабной травле писателям.

Но в данном случае неважно, сама ли Гоголева подготовила статью или только согласилась, пусть даже вынужденно, подпись свою поставить. Важно, что имя знаменитой актрисы было использовано для подтверждения основного пропагандистского тезиса: вся «советская интеллигенция» считает приговор законным и справедливым.

Организовано было и публичное отречение коллег-филологов от Синявского. «Литературная газета» напечатала 17 февраля их открытое письмо – «Нет нравственного оправдания»[47 - Здесь и далее цит. по: Соколов А. Г., Соколов А. Н., Бонди С. М., Метченко А. И., Кулешов В. И., Ивашева В. В., Турбин В. Н., Неустроев В. П., Глаголев И. А., ЛюбареваЕ. П., Ахманова О. С., Андреев Л. Г., БудаговР. А., Чемоданов Н. С., Гайденко И. М, Николаев П. А., Юшин П. Ф., Горшкова К. В. Нет нравственного оправдания // Литературная газета. 1966. 17 февр.].

Письмо начиналось именно с обвинения. И сразу же был указан статус авторов: «Мы, профессора и преподаватели филологического факультета Московского университета, решили обратиться в редакцию с этим письмом. Мы не можем не выразить публично своего отношения к беспринципной деятельности Андрея Синявского».

Авторы подчеркивали, что осужденный поступал именно беспринципно. Даже и вероломно: «Большинство из нас знали Андрея Синявского, когда он был студентом, потом аспирантом, наконец, кандидатом наук, защитившим диссертацию. Синявский не мог считать себя ни обиженным, ни обойденным. Он со студенческих лет привык к заботе и пониманию».

Если верить авторам письма, их возмутило именно вероломство. Соответственно, отмечалось: «Мы убеждены, что ни один честный ученый, ни один уважающий себя человек не в состоянии нравственно оправдать подобного поведения Синявского-Терца».

Отсюда следовало, что ни одного из тех, кто пытался защитить подсудимых, нельзя назвать «честным ученым» и даже «уважающим себя человеком». Далее оценивалась правомерность обвинительного приговора: «Но дело не только в нравственной оценке поведения Синявского, хотя сама по себе она необходима, коль скоро речь идет о принципиальности в деятельности филолога. Дело прежде всего в том, что сочинения Терца полны ненависти к коммунизму, к марксизму, к славным свершениям в нашей стране на протяжении всей истории Советского государства».

Получалось, что приговор вынес не только суд. Уместность и правомерность обвинений подтверждало все научное сообщество: «Абрам Терц осмелился осуждать наше общество, наш народ, нашу мораль с позиций лицемерия и низости. Он поднял руку на все, что для нас бесконечно дорого и свято, на прошлое, настоящее и будущее нашей страны, на наше человеческое достоинство, на человека».

Среди восемнадцати подписавших были и весьма известные ученые. И неважно в данном случае, кто из них добровольно визировал отречение, а кого вынудили. Прагматика акции важна: Синявского пытались лишить и профессионального статуса – филолога.

Однако согласились с этим не все коллеги осужденного. По крайней мере, двое выразили несогласие открыто: А. М. Адамович и В. Д. Дувакин. Эпоха, конечно, была уже не сталинская, и упрямых не привлекли к уголовной ответственности как соучастников преступления. Но и без наказания не оставили. Оба в итоге лишились высокооплачиваемой работы на филологическом факультете самого престижного университета страны[48 - Подробнее см., напр.: Хализев В. Е. По следам дела Синявского и Даниэля: Изгнание доцента В. Д. Дувакина с филологического факультета МГУ в 1966 году // Страницы истории русской литературы: Сб. статей. К семидесятилетию профессора В. И. Коровина. М.: Прометей, 2002. С. 410–419.].

Далее, согласно плану, утвержденному ЦК КПСС, пришел черед литераторов. 19 февраля 1966 года «Литературная газета» поместила изобилующее гневными инвективами письмо Секретариата Союза писателей СССР[49 - См.: ‹Секретариат Союза писателей СССР› Открытое письмо в редакцию «Литературной газеты» // Литературная газета. 1966. 19 февр.].

Откликом на секретариатские инвективы стало и официальное исключение Синявского из советского писательского сообщества. Три дня спустя об этом сообщила «Литературная газета»[50 - В секретариате Московской писательской организации // Литературная газета. 1966. 22 февр.].

Примечательно, что отнюдь не все состоявшие в ССП согласились с решением своего руководства. Нашлись и строптивые, пытавшиеся защитить коллег. Кстати, среди несогласных был и Войнович.

Меж тем шла подготовка к XXIII съезду КПСС. И газета «Правда» 22 февраля конкретизировала прагматику «дела Синявского и Даниэля». Пафос отражал заголовок передовицы «Социалистическая демократия и борьба против идеологических диверсий»[51 - См.: Социалистическая демократия и борьба против идеологических диверсантов // Правда. 1966. 22 февр. Ср.: Обзор писем читателей // Известия. 1966. 23 февр.].

О справедливости приговора высказался и нобелевский лауреат – Шолохов. Его речь на партийном съезде опубликована «Правдой» 2 апреля[52 - Здесь и далее цит. по: ‹Шолохов М. А.› Речь товарища М. А. Шолохова // Литературная газета. 1966. 2 апр.].

Шолохов тоже инкриминировал клевету Синявскому и Даниэлю. Даже объявил, что ему стыдно за тех, кто «оболгал Родину и облил грязью светлое для нас».

Но дежурными инвективами Шолохов не ограничился. Хрестоматийно известными стали его выводы правового характера: «Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные двадцатые годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а “руководствуясь революционным правосознанием”, ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, еще рассуждают о “суровости приговора”».

Нет оснований полагать, чтоб хоть кто-нибудь из делегатов XXIII съезда КПСС публично рассуждал в кулуарах о «суровости приговора». Речь Шолохова адресована прежде всего иностранным литераторам, пытавшимся защитить Синявского и Даниэля. К нобелевскому лауреату они многократно обращались – через официальные инстанции[53 - Письмо Михаилу Шолохову // Белая книга. С. 45; Михаилу Шолохову, лауреату Нобелевской премии 1965 года // Там же. С. 45–46; Телеграмма деятелей итальянской культуры Михаилу Шолохову // Там же. С. 46; Открытое письмо Михаилу Шолохову // Там же. С. 46–47; Телеграмма мексиканских писателей Михаилу Шолохову // Там же. С. 47; Телеграмма чилийских писателей Михаилу Шолохову, декабрь 1965 // Там же. С. 48; Обращение к Михаилу Шолохову // Там же. С. 48–52.].

Шолохов, разумеется, не отвечал. Наконец ответ был получен – через газету «Правда».

Репутационный ущерб Шолохова был велик. И за границей, и на родине. Теперь ему адресовали гневные открытые письма[54 - См., напр.: Чуковская Л. Открытое письмо М. Шолохову // Цена метафоры. М.: Книга,1990. С. 502–506.].

Вряд ли Шолохов действовал по собственной инициативе. Скорее, выступление обусловлено планом ЦК КПСС. Тем, что был утвержден еще осенью 1965 года. «Писательской общественности» надлежало осудить Синявского и Даниэля. Отречься от них. Вот и нобелевскому лауреату пришлось высказаться.

Иначе быть не могло. Выступление Шолохова создало необходимый контрапункт пропагандистской кампании. Лояльный писатель награжден по заслугам, ему и на родине почет, и международное признание, а нарушителям издательской монополии соответственно поругание и лагерные сроки – вопреки стараниям иностранных заступников.

Но советским идеологам так и не удалось полностью решить поставленные задачи. Опыт был негативным. И юридический, и пропагандистский. Такие результаты отнюдь не планировались.

Опыт пресечения

«Дело Синявского и Даниэля» – в целом – попытка создать алгоритм пресечения и предотвращения несанкционированных публикаций за границей. Первая в послесталинскую эпоху. И – неудачная.

Задача была поставлена, когда Пастернак умело обошел негласные запреты, введенные еще на исходе 1920-х годов. Ну а Нобелевская премия нарушителю стала угрозой существованию государственной издательской модели. Тогда и выяснилось, что прежнее советское уголовное законодательство – сталинское – не приспособлено к новым политическим условиям.

Новое уголовное законодательство к тому времени уже разрабатывалось. Его принятие должно было символизировать еще и отказ от сталинского юридического наследия – одиозной «пятьдесят восьмой статьи».

Реформа была косметической. По сути мало что изменилось[55 - См., напр.: Фельдман Д. М. Терминология власти. С. 377–430.].

В новом УК РСФСР, конечно же, предусматривалась методика предупреждения и пресечения несанкционированных публикаций. Возможность уголовного преследования нарушителей запрета, пусть и по-прежнему негласного, предоставляла часть первая статьи 70.

Окончательно план был подготовлен после раскрытия псевдонимов Синявского и Даниэля. Ситуация вроде бы идеально соответствовала условиям задачи. Арестованных планировалось осудить на безупречно законном основании. Суд планировался как образцово-показательный, формирующий методику проведения аналогичных процессов. В общем, эталонный.

Но в связи с нобелевской интригой пришлось отложить начало судебного процесса. Тогда и темп был потерян, и возник такой фактор, как быстро ширившаяся за границей пропагандистская кампания в защиту Синявского и Даниэля.

Вовсе же неожиданным был сбой на юридическом уровне. Как отмечалось выше, юристы, готовившие новое уголовное законодательство, не сумели найти удобную формулировку той нормы права, которая стала аналогом соответствующего пункта одиозной «пятьдесят восьмой статьи».

Отсутствие базы доказательств не удалось компенсировать пропагандистским натиском. Выводы Еремина и Кедриной оспорили другие писатели и литературоведы, отправившие в официальные инстанции соответствующие обращения. И это обсуждалось в иностранной периодике.

Антипастернаковская кампания в 1958 году прошла сравнительно гладко. Тогда в литературных кругах считался гражданским подвигом даже отказ нескольких известных литераторов присутствовать на собрании, где нобелевского лауреата исключали из СП.

Удалось создать видимость, что полемику ведут лишь две противоборствующие силы: единая «литературная общественность СССР» и враждебные ей «буржуазные журналисты». А в итоге Пастернак заявил публично о своей ошибке.

Несколько менее удачным оказалось «дело Бродского». Подсудимый не признавал себя виновным, за него заступались несколько известных литераторов. Но инкриминировалось ему лишь административное нарушение, а для иностранцев, не знавших советские реалии, тут ясности не было. Да и приговор сравнительно мягкий.

В 1965–1966 годах ситуация изменилась радикально. Протесты были в СССР открытыми, и протестующих оказалось неожиданно много. Отсюда следовало, что пресловутая «литературная общественность» вовсе не едина в осуждении Синявского и Даниэля. Это был сбой на пропагандистском уровне.

Главное же, что и адвокаты не отступали от выбранной подсудимыми системы защиты. Не просили снисхождения, а настаивали: преступления не было. И ссылались на формулировку части первой статьи 70. Тем не менее приговор был вынесен достаточно суровый.

Вопреки стараниям советских журналистов провал судебного процесса был явным. За границей и в СССР. Не помогла и организованная после вынесения приговора новая пропагандистская кампания – серия отречений.

Характерно, что спустя двадцать пять лет генеральный прокурор СССР опротестовал приговор, ссылаясь на ту же формулировку части первой статьи 70. Пришел к выводу, что не выявлены доказательства преступного умысла Синявского и Даниэля.

Отмена приговора была, разумеется, акцией не столько юридической, сколько политической. Но вывод прокурора все же можно признать вполне корректным.

Выводы сделало партийное руководство и в 1966 году. Разумеется, статью 70 УК РСФСР не отменили как нефункциональную. Однако юристы получили задание – подготовить новую, причем сформулировать так, чтобы не стеснять правоприменителей.

Юристы выполнили задание вскоре. Указом Президиума Верховного Совета РСФСР с 16 сентября 1966 года республиканский УК был дополнен статьей 190’ – «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»[56 - Здесь и далее цит. по: Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1966. № 3. Ст. 1038. Впервые отмечено: Цой Ю. И. Указ. соч.].

Аналогичные статьи введены в УК остальных союзных республик. Правда, несколько позже.

Обновленная формулировка была несколько удобней – правоприменителям. Там вообще не упоминались «агитация», «пропаганда» и «цели».