Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х – 2010-х годов

Однако о «необходимости» документированных свидетельств пока нет. Документировано же, что арест Синявского и Даниэля оказался неожиданностью для их друзей и многочисленных коллег-литераторов.

Первые сведения об аресте появились в иностранных периодических изданиях полтора месяца спустя. Каким образом туда поступили – пока не ясно. Надо полагать, друзья Синявского и Даниэля пытались таким образом защитить арестованных от негласной расправы.

Планировалась ли она – неизвестно. Однако за границей опубликованы письма знаменитых иностранных литераторов, характеризовавших арест Даниэля и Синявского как противоправную меру. Аналогичные заявления были направлены в Совет Министров СССР и писательские объединения.

5 декабря 1965 года, в день, признанный государственным праздником – юбилеем принятия Конституции СССР – проведен несанкционированный митинг. Участники, вышедшие на Пушкинскую площадь в центре Москвы, несли плакаты с требованием гласного суда над арестованными писателями[24 - См.: Отцы, следуйте примеру детей! // Посев. 1965. 17 дек.; Поэтов – в психиатрическую лечебницу // Там же. 1965. 24 дек.].

Считается, что это первая антиправительственная демонстрация в столице. К такой реакции власти подготовиться не сумели. Подоспевшие сотрудники милиции задержали нескольких демонстрантов. Но формально им нечего было инкриминировать: задержанные лишь реализовали закрепленное Конституцией СССР право каждого гражданина страны. Пришлось их отпустить, иначе разразился бы новый скандал.

Арест писателей обсуждался в иностранной периодике постоянно. Советские же официальные инстанции не подтверждали и не отрицали такие сведения. Наконец, 12 января 1966 года в газете «Известия» напечатана статья одного из секретарей Московского отделения ССП, сталинского лауреата Д. И. Еремина. Заголовок был подобран хлесткий, подразумевавший обвинение в измене: «Перевертыши»[25 - Здесь и далее цит. по: Еремин Д. Перевертыши // Известия. 1966. 12 янв.].

Газета «Известия» считалась правительственным официозом. И ереминскую статью за границей признали именно первым официальным сообщением об аресте Даниэля и Синявского.

Этой публикацией началась пропагандистская кампания в масштабе СССР. Авторы прочих статей тоже инкриминировали Синявскому и Даниэлю измену[26 - См., напр.: Лицо клеветников // Комсомольская правда. 1966. 11 февр.; Ильин М. Клеветники // Советская Россия. 1966. 11 февр.; Котенко И. Факты обличают // Там же. 1966. 12 февр.; Он же. Именем живых и погибших // Там же. 1966. 13 февр.].

14 февраля вынесен обвинительный приговор. На следующий день ТАСС подготовлено официальное сообщение: «Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР в составе: председателя Верховного суда РСФСР Л. Н. Смирнова, народных заседателей Н. А. Чечиной и П. Б. Соколова признала Синявского и Даниэля виновными в соответствии с частью первой статьи 70 Уголовного кодекса РСФСР. Суд приговорил: Синявского А. Д. к семи годам заключения в исправительно-трудовой колонии строгого режима, Даниэля Ю. М. – к пяти годам заключения в исправительно-трудовой колонии строгого режима»[27 - См.: Клеветники наказаны // Советская Россия. 1966. 15 февр.; Михайлов С. Клеветникам – по заслугам! // Комсомольская правда. 1966. 15 февр.].

В сообщении ТАСС не цитировалась упомянутая там «статья 70». Но ее цитировали журналисты, писавшие о «деле Синявского и Даниэля»[28 - Феофанов Ю. Тут царит закон // Известия. 1966. 10 февр.].

Отметим, что с января 1961 года Указом Верховного Совета РСФСР был введен в действие новый Уголовный кодекс. Заменил он прежний, считавшийся одиозным из-за статьи 58, где характеризовались так называемые контрреволюционные преступления.

Содержание печально знаменитой «пятьдесят восьмой» было распределено по другим статьям нового УК РСФСР. Редактура проведена незначительная, прагматика не менялась. Так, часть первая статьи 70 гласила: «Агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления Советской власти либо совершения отдельных особо опасных государственных преступлений, распространение в тех же целях клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, а равно распространение либо изготовление или хранение в тех же целях литературы такого же содержания – наказывается лишением свободы на срок от шести месяцев до семи лет или ссылкой на срок от двух до пяти лет».

Часть вторая статьи 70 соотнесена была с так называемыми отягчающими вину обстоятельствами. Она гласила: «Те же действия, совершенные лицом, ранее осужденным за особо опасные государственные преступления, а равно совершенные в военное время, – наказываются лишением свободы на срок от трех до десяти лет».

Ранее Синявский и Даниэль судимы не были, время опять же невоенное, вот почему судебной коллегии не пришлось ориентироваться на часть вторую статьи 70. Хватило первой. И выбранные меры наказания соответствовали предусмотренным законодательно: согласно УК РСФСР, «антисоветская агитация и пропаганда» относились к «особо опасным государственным преступлениям».

Стоит отметить, что «дело Синявского и Даниэля» считается уникальным. И таковым было признано сразу.

Разумеется, Синявский и Даниэль – не первые литераторы, которым инкриминировалась клевета на советский режим. Практиковалась и ранее масштабная травля в периодике как следствие несанкционированных иностранных публикаций. Зато впервые основанием привлечения к уголовной ответственности и приговора – длительных сроков заключения под стражу – было издание литературных произведений за границей.

Но уникальным «дело Синявского и Даниэля» считается не только поэтому. Главным образом – в силу беспрецедентной масштабности скандала, причем международного. О подготовке суда и самом процессе сообщали известные во всем мире газеты и журналы. И отзывы были исключительно негативные.

Скандал разрастался и после вынесения приговора. В СССР и за границей.

Как известно, журналист А. И. Гинзбург подготовил сборник, куда вошли стенограммы судебных заседаний, фрагменты публикаций в иностранной периодике, официальные заявления известных советских ученых и литераторов, выступивших в защиту обвиняемых, а также другие материалы. На родине составителя все это распространялось посредством «самиздата», наконец, в 1967 году издательство «Посев» выпустило «Белую книгу по делу А. Синявского и Ю. Даниэля»[29 - См.: Белая книга по делу А. Синявского и Ю. Даниэля.].

Через несколько лет сложилась уже традиция осмысления «дела Синявского и Даниэля». Разумеется, не соответствовавшая той, что предложили советские юристы и журналисты.

Их оппоненты, лишенные возможности печататься в Советском Союзе, по-прежнему доказывали, что обвинения, выдвигавшиеся против Синявского и Даниэля, были фальсифицированы. Соответственно, приговор – документ исключительно политический, а не юридический: осуждение заведомо невиновных.

Однако на родине осужденных писателей официальное осмысление скандала оставалось неизменным до второй половины 1980-х годов. Затем эволюционировало, сообразно распаду советской идеологии. Поэтапно.

Сначала энтузиастам удалось добиться переиздания напечатанного Синявским и Даниэлем за границей. Это было нарушением правил: в советской печати обычно не допускались публикации осужденных литераторов – до их так называемой реабилитации[30 - См., напр.: Фельдман Д. М. Терминология власти: Советские политические термины в историко-культурном контексте. М.: РГГУ, 2006. С. 75–256. См. также: Толстой И. Н. Отмытый роман Пастернака. «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ. М.: Время, 2009. С. 34–36.].

Но в ту пору нарушение было уже не первым. Распад идеологии шел быстро, юристы просто не успевали за советскими идеологами. «Дело Синявского и Даниэля» получило международную известность как символ беззакония, так что новые лидеры государства спешили демонстрировать негативное отношение к прошлому.

Цензурные инстанции получили указание из ЦК партии. Юридические – нет. Потому и возник парадокс: Синявский и Даниэль считались врагами режима, а все опубликованное ими за границей печаталось уже в СССР.

Окончательную победу над цензурой знаменовал очередной сборник о процессе. Туда вошли и стенограммы судебных заседаний, и некоторые публикации осужденных, и другие материалы. Он выпущен московским издательством «Книга» в 1989 году, заглавие – откровенно публицистическое: «Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля»[31 - См.: Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля / Сост.е. М. Великанова. М.: Книга, 1989.].

Заглавие отражало пафос издания. Доказывалось, что осужденные были вполне лояльны советскому режиму и лишь реализовали свои конституционно закрепленные права. Отсюда следовало, что Синявский и Даниэль осуждены лишь за метафоры. По ошибке. Сборник вскоре стал бестселлером, что и обусловило повторное издание в 1990 году.

Ну а затем вновь подведен итог. Газетой «Известия» 17 октября 1991 года опубликована статья, где сообщалось: «По протесту Генерального прокурора СССР Верховный суд РСФСР приговор в отношении Андрея Синявского и Юлия Даниэля отменил, а уголовное дело прекратил за отсутствием в их действиях состава преступления»[32 - Здесь и далее цит. по: Руднев В. Пересмотрены дела Ульманиса, Тимофеева-Ресовского и Царапкина, Синявского и Даниэля… Кто следующий? // Известия. 1991. 17 окт. Подробнее об итогах историко-литературного и юридического осмысления процесса см.: Цой Ю. И. Освещение процесса А. Д. Синявского и Ю. М. Даниэля в советской периодике 1960-х гг. Дипломная работа ст-ки 5 курса факультета журналистики Российского государственного гуманитарного университета. М., 2012. Рукопись.].

Отсюда следовало, что «состава преступления» не было, когда Синявского и Даниэля осудили. По-другому нельзя истолковать решение 1991 года: статьей 6 УК РСФСР предусматривалось, что «преступность и наказуемость деяния определяются законом, действовавшим во время совершения этого деяния».

Бесспорно, отмена приговора способствовала росту доверия к СССР за границей. В итоге Синявский и Даниэль были объявлены противниками тоталитаризма, жертвовавшими свободой ради своих убеждений.

Намерения инициаторов суда в 1965 году тоже не вызывали сомнений. По крайней мере, это утверждали журналисты и литературоведы, ориентированные на полемику с идеологическими установками советского прошлого. Аксиоматически признавалось, что «дело Синявского и Даниэля» – образец показательной расправы с инакомыслящими.

Однако неясным осталось многое. Прежде всего – на уровне следствия и суда.

Так, мемуаристами не раз указано, что, по свидетельствам осужденных писателей, следователи утверждали: еще весной 1965 года была завершена оперативная разработка, выяснено, кто и с чьей помощью отправлял крамольные рукописи за границу. Но Синявский и Даниэль арестованы лишь в сентябре. Почему КГБ медлил – сведений нет.

До сих пор не объяснено, почему советские официальные инстанции в течение четырех месяцев не подтверждали и не опровергали сведения об аресте Синявского и Даниэля, игнорируя при этом многочисленные запросы иностранцев. Нет оснований полагать, будто не понимали: замалчивание провоцирует развитие скандала.

От ареста писателей до суда – пять месяцев. В период следствия какие-либо новые обстоятельства не выявлялись. И опять нет объяснений, почему начало судебного процесса так долго откладывали.

Допустим, столь долгий срок понадобился для тщательной подготовки. Но эта гипотеза опровергается результатами процесса.

Обвинителю, во-первых, не удавалось юридически корректно доказать, что подсудимые вели «агитацию или пропаганду». Законом не предусматривалась непосредственная соотнесенность этих понятий с публикацией литературных произведений. Даже и за границей.

Во-вторых, обвинителю не удавалось доказать, что Синявский и Даниэль ставили «цели подрыва или ослабления Советской власти либо совершения отдельных особо опасных государственных преступлений». А без этого обвинение – в соответствии с частью первой статьи 70 УК РСФСР – теряло юридический смысл.

Наконец, обвинителю не удавалось доказать, что публикации обвиняемых являются «клеветническими измышлениями, порочащими советский общественный и государственный строй». По отношению к фантастическим произведениям заведомо неприменимо понятия «клевета». Не соотносилось оно и с литературоведческими штудиями Синявского.

Если процесс задумывали как образец, то неудача была полной. Тогда правомерен вопрос о причинах, обусловивших небывало скандальный провал. Нет оснований полагать, чтобы имиджевый ущерб такого масштаба планировался изначально.

Литература и право

Допустим, следователи лгали Синявскому и Даниэлю. Предположим, лишь к началу осени 1965 года были раскрыты псевдонимы и установлено, с чьей помощью рукописи оказались за границей.

Однако это не объясняет, почему же советские официальные инстанции четыре месяца игнорировали все обращения иностранных литераторов и ученых, пытавшихся выяснить, какова судьба арестованных Синявского и Даниэля. Подчеркнем еще раз: нет оснований полагать, будто в ЦК партии не предвидели последствий такого замалчивания.

Следовательно, у ЦК КПСС имелись веские причины. Какие – подсказывает историко-литературный контекст. На исходе 1965 года прогнозировался триумф советской литературы. Шолохов опять был среди тех, кого выдвинули на соискание Нобелевской премии[33 - См., напр.: Бар-Селла З. Литературный котлован: Проект «Писатель Шолохов». М.: РГГУ, 2005. С. 11–19.].

Нобелевскому комитету по литературе надлежало, разумеется, сохранять в тайне список номинированных писателей. Однако это требование было практически невыполнимо. Пресловутые утечки информации – неизбежность. Организация все же невоенная. И сведения в КГБ – как положено, конфиденциально, по агентурным каналам – поступили не позже февраля 1965 года, когда истек срок, отведенный для выдвижения кандидатур. Ну а затем извещен был и ЦК КПСС.

С 1920-х годов лидеры партии – один за другим – ставили задачу утверждения высокого международного статуса именно советской литературы. И вот опять появилась возможность победить, исправив тем самым досадную оплошность с романом Пастернака. Лауреатом вполне мог бы оказаться многократно номинированный Шолохов.

Он вновь попал в так называемый длинный список. Краткий составлялся уже в апреле – до пяти кандидатур. Шолохов был и там. Кстати, вместе с Ахматовой.

Окончательное решение Нобелевскому комитету надлежало принять в сентябре. Ну а результаты полагалось объявить в начале октября. Церемония же вручения награды откладывалась до декабря 1965 года.

Как известно, Нобелевский комитет по литературе утвердил кандидатуру Шолохова единогласно. В начале сентября там было известно, кто станет лауреатом. И в ЦК КПСС получили известие вскоре.

Международной заслугой Шолохова признан только роман «Тихий Дон». Это и должна была акцентировать официальная формулировка: премия вручалась за «художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время»[34 - См., напр. T e Nobel Prize in Literature. 1965. URL: https://www.nobelprize.org/nobel_prizes/literature/laureates/1965/ (Дата обращения 15.08.2017 г.).].