Орлиное гнездо. 10 лекций об отношении естествознания к искусству

Брайтвуд, 2-го сентября, 1872 года

Лекция I

О мудрости и безумии в искусстве

8-го февраля 1872 года

1. Хотя лекции, читанные мною до сих пор, по своему содержанию и были вполне добросовестно приспособлены к пониманию студентов, однако мне приходилось значительно изменять метод чтения, так как я всегда чувствовал, что та аудитория студентов, к которой я желал бы обращаться со своей речью, была в сущности воображаемой, и что в действительности мне приходилось читать смешанной аудитории, состоявшей большей частью из преподавателей университета. В силу этого я обязан был более излагать принципы, на основании которых я надеялся прокладывать или расчищать путь к ведению моего курса, чем приступать к непосредственному изложению предмета моего преподавания. Но в настоящее время и впредь мы, я надеюсь, приступим к основательному и последовательному изучению предмета, а потому я отныне всецело буду обращаться исключительно к студентам и желаю, чтобы мои лекции были полезны им и интересны, насколько это допускается самым предметом.

2. Далее я должен просить даже самых молодых моих слушателей извинить меня за то, что я буду излагать мой предмет просто и популярно. Им приходится много работать по другим лекциям, и да не подумают они, что я слишком невысокого мнения об их умственных силах, если стараюсь по возможности все облегчить им. Никакой предмет, достойный изучения, не может быть изучен без усилий, но мы никогда не должны увеличивать эти трудности из желания сохранить наше достоинство. К тому же я постараюсь, чтобы лекции мои были короче, чем они были до сих пор. Я желал бы, чтоб вы запоминали все, что я буду вам говорить, а я не думаю, чтоб вам возможно было хорошо запомнить более того, что я легко могу изложить вам в полчаса, и обещаюсь во всяком случае, что вам будет достаточно времени, чтобы в течение моего часа отдохнуть и не опоздать на следующую лекцию. Вы, конечно, не припишете это моей лени, и я смело могу вас уверить, что мне иногда нужна бывает целая неделя, чтоб обдумать то, что я выскажу вам менее чем в одну минуту, и к тому же могу смело сказать, что в здоровом преподавании какого бы то ни было искусства разговоры самое последнее дело. Мало того, из уважения к тому предмету, который мне приходится излагать вам сегодня, а именно к философии искусства, преподаватели ее вплоть до настоящего столетия меньше говорили и больше наблюдали; и было бы хорошо даже для людей нашего столетия при всей выдающейся точности в искусстве их наблюдения, если б они вполне усвоили себе старую привычку придавать больше значения не тому, что можно сказать, а тому, что нужно узнать в какой бы то ни было области.

3. Вы, вероятно, охотно признаете это по отношению к науке и поверите мне, что это применимо и к искусству. В обеих этих областях духовной жизни вы легко чувствуете дурные последствия желания больше говорить, чем знать, и больше говорить, чем делать. Но применимо ли это и к той третьей области, которая здесь, в Оксфорде, по-видимому, так энергично примешалась к науке и искусству, подобно докучливым скалам, нарушающим не без сожаления однообразие издавна плодотворной равнины; я разумею ваше царство или княжество литературы. Можем ли мы это сравнение применить и к ней. Мы говорим, что вредно для науки, если люди предпочитают разговоры знанию, вредно для искусства, если люди желают больше говорить, чем делать; вредно для литературы, если люди предпочитают слова… чему? Может быть, вы думаете, что литература и состоит в разговорах, что тройная сила науки, искусства и литературы и заключаются в знании, делании и передаче на словах. Но это не верно. Способность хорошо выражать что бы то ни было на словах и в письме есть такое же искусство, как и всякое другое, и основано на столь же точном и определенном изучении. Профессор Макс Мюллер преподает вам науку языкознания, и найдутся люди, которые скажут вам, что искусство языкознания есть единственное, которое я в состоянии преподавать вам. Но постарайтесь еще раз в кратких словах провести вашу тройную параллель и посмотрите, не явится ли у вас новая мысль, уясняющая вам ее значение? В науке вы не должны говорить, прежде чем не приобретете достаточно знаний. В искусстве вы не должны говорить, прежде чем не сделаете. В литературе вы не должны говорить, прежде чем не обдумаете.

Такова ваша третья область. Царство мысли или концепции.

Вполне желательно, чтобы вы определили для себя три великих сферы деятельностей людей в следующих выражениях.

Наука есть познание предметов, как идеальных, так и реальных.

Искусство есть видоизменение реальных предметов реальной нашей силой.

Литература есть видоизменение идеальных предметов идеальной нашей силой.

4. Но теперь заметьте. Если это подразделение верно, то мы должны иметь такое определение для литературы, в котором отсутствовало бы слово «литера», т. е. буква. Вполне справедливо, что в большинстве случаев видоизменение идеальных предметов при помощи нашей идеальной силы несовершенно, пока оно не выражено и не доставляет нам восторга, пока не сообщено другим. Правильно выражать свою мысль письмом и чтением есть великая задача и составляет ту часть литературы, которая может всего яснее быть преподаваема. Но это составляет только форму, тело мысли. А душа может существовать и без тела, но не тело без души, так как и по отношению к литературе, как и ко всему остальному в нас и для нас, справедливо то, что буква мертвит, а дух животворит, «litera occidit, spiritus autem vivificat».

Тем не менее я должен в настоящее время удовольствоваться старым термином. Мы не можем сказать «спиритура – spiriture», или «аниматура – animature» вместо литературы, но мы не должны довольствоваться обычным определением значения этого слова.

Помните всегда, что вы явились в этот университет не для того, чтоб научиться говорить, а для того, чтоб научиться думать о разных предметах; по крайней мере, такова была цель, с какою поступали в него ваши отцы.

5. «Как! думать! Да ведь это только искусство логики», – может быть, ответите вы. И это неверно: логика – метод, а не сила, а мы определили, что литература есть видоизменение идеальных предметов при помощи идеальной силы, а не механического метода. И вы являетесь в университет для приобретения или развития этой силы, а не для того, чтобы научиться только методу употребления или применения ее.

Я говорю, что вы являетесь для этого в университет, и, может быть, некоторые из вас крайне удивлены, услыхав это. Вы не знали, что поступили с этой целью в университет, и даже многие, может быть, не уяснили себе, куда они вступили. Я вполне даже уверен, что некоторые из вас и по сие время не понимают значения университета. Можете ли вы тотчас же ответить мне, напр., на то, представляет ли университет такое место, куда все являются, чтобы научиться чему-нибудь, или такое место, куда являются некоторые, чтоб научиться всему? Университету по крайней мере стараются практически в настоящее время придать первое значение, но теоретически он всегда значил второе, т. е. означал место, куда являются только известные лица, чтобы научиться всему, т. е. куда лица, желающие мыслить, поступают, чтоб научиться мыслить, мыслить правильно не только о математике, о нравственности, о хирургии или о химии, но обо всем.

6. Я говорю, что не все вы знаете это, и тем не менее, знаете ли вы это или нет, желаете ли вы этого или нет, но в известной степени в силу непреложной силы вещей факты складываются сообразно с этим. Мы в настоящее время, заметьте, имеем три рода школ, действующих по всей Англии. Мы имеем – я называю его первым, хотя, к сожалению, должен признаться, что по своему влиянию оно играет последнюю роль – итак, повторяю, мы имеем, во-первых, учреждение, называемое Королевской академией, с институтом архитекторов и школами в Кенсингтоне и их отделениями; здесь преподаются разные стили тонкого и механического искусства. Во-вторых, мы имеем Королевское Общество, как центральное учреждение, и в виде его отделений различные общества людей, посвятивших себя изучению различных наук, исследующих, классифицирующих, описывающих факты с неутомимым старанием. И наконец, и главным образом, мы имеем великие университеты со всеми подчиненными им общественными школами, определенно занимающиеся не только упорядочением – с чем вы охотно согласитесь – языка, или главным образом языка, а и различных способов развития философской и научной мысли, в которой вы желаете, чтоб ваше юношество было дисциплинировано для славы и величия вашего века. Методы языка и его стройность, всевозможные его красоты, необходимая точность и определенность – все это зависит от стройности и благородства тех способностей, пробуждать и развивать которые и составляет задачу этих великих школ.