– Да сегодня утром же!
Парень посмотрел на небо – было близко к полудню.
– И ты только сейчас до меня добралась?!
– С тебя причитается, куманек. Я на извозчика протратилась да на службишке своей не показалась, придется там кому следует барашка в бумажке поднести.
– С какой такой радости? – Данила все еще был возмущен.
– А с такой, что я тех людей-то выследила!
– Каких еще людей?
– Которые парнишечку забрали!
Данила даже шарахнулся от Авдотьицы. А она стояла довольная, веселая, чающая немалой платы за такой подвиг.
– Сказывай! – на радостях не замечая морозца, потребовал Данила.
– А что сказывать-то? Я, как всегда, к смотрителю – мол, мой-то не появлялся? Он мне – да Бог с тобой, девка, что это тебе в голову взбрело раньше смерти его хоронить?! Жив твой, приютился где-то, может, сманили его, с купцами уехал, может, у товарища какого живет, много ли места парнишке надобно? Сама же, мол, говорила, что мать у него пьющая, вот он и сбежал…
– Ты мне про тех людей говори!
– А те люди тут и появились! Они ему не родные, родные реветь бы кинулись, крик бы подняли. А эти его оглядели, переглянулись, один другому и говорит: ну, точно – он! И перекрестились оба.
– Так что ж это был за парнишка?
– А ты слушай! Смотритель – к ним: забирать, что ли, будете? Так я, сказывает, знать должен, кто он таков и кто вы таковы. И в Земском приказе от вас сказку отберут – точно ли ваш парнишка. Тут они вдругорядь переглянулись. И говорят смотрителю – ну, пошли, что ли, в Земский приказ? И вышли…
– А ты?
– А я, не будь дура, тут же за ними и выскочила. Мне же еще извозчика нанять следовало! Побежала я к Никольской, их там много ездит, и с одним сговорилась.
Тут Авдотьица замолчала.
– Дальше-то что? – не выдержал Данила.
– Поиздержалась я на извозчика-то, – сообщила она. – На Волхонку выехали, встал – деньгу ему плати! Заплатила, дальше едем. На Остоженку свернули, сколько-то проехали – встал! Опять деньгу плати!
– А чего тебя туда понесло?
– Так я же за парнишечкой следом ехала!
Тут только до Данилы дошло, что зазорная девка Авдотьица обставила, похоже, и Земский приказ, и конюхов, имеющих тайное поручение от дьяка Башмакова.
– Пока я с извозчиком сряжалась, они-то, те двое, в избу вернулись, завернули парнишечку в рогожу да и вынесли скорехонько. А сани их неподалеку ждали. Они и покатили, я – следом.
– Так куда ж они прикатили? – заорал Данила.
– Так я ж тебе толкую – на извозчика поиздержалась!
В девкиных глазах было такое лукавство с нахальством пополам – Данила дара речи лишился.
– Ты что же, думаешь, я лошадей чистить иду – кошель с собой беру? – спросил он. – Вернутся к тебе твои денежки! Подожди тут!
Он вошел в конюшенное строение и принялся звать Тимофея.
Тот отозвался не сразу – опять возился со слюдой. Данила пошел на голос.
– Авдотьица-то выследила, куда парнишку мертвого увезли, – сказал он товарищу. – И денег просит. Раньше-то я ей за каждый поход в избу платил. А теперь четырьмя деньгами не отделаюсь.
– Вот гривенник, – Тимофей полез за пазуху, достал кошель, где у него, завернутая отдельно, хранилась уже пущенная в размен башмаковская полтина. – Хватит ей, как полагаешь?
– Не хватит – добавлю.
– Ушлая девка! Так ты сейчас туда отправишься?
– А ты полагаешь, что один только Богдаш на верном пути стоит?
Желвак охаживал красивую женку по всем правилам – добивался тайного свидания. И она вроде была не прочь. Говорила даже, что есть на задворках печатни подходящее местечко, да слишком много шуму поднято из-за неведомых злодеев, всюду слоняются стрельцы и приказные. Богдаш осторожно выспрашивал – что за шум, имеет ли основание, и не Арсений ли Грек, еретик ведомый, тому виной. Женка сперва про Грека толковать не желала, видать, не по душе он ей пришелся, но при следующей встрече Богдаш ее улестил – сообщила, что еретик больше всех переполохом озабочен и странные речи ведет с работниками, вроде как хочет иного о чем-то просить, да не решается.
Всякий раз, пересказывая бабьи слова, Богдаш прибавлял – «по ее дурьему разумению», а Тимофей согласно кивал. И точно – дурой нужно быть, чтобы в такое смутное для Печатного двора время все тайны случайному молодцу выбалтывать…
– Семейку с собой возьми, – посоветовал Озорной. – Я тут за вас обоих потружусь.
Семейкины сборы были недолгими. Он подергал за свисавшую на голенище алую с зеленым кисточку засапожника, словно желая убедиться, что кривому ножу в сапоге удобно, и накинул на правую кисть петлю глухого кистеня. Рукав тулупа был такой длины, что позволял обходиться без рукавиц, а для руки, которой работать кистенем, это очень важное удобство.
– А ты свой подсаадачник прихвати, – посоветовал.
Как только Данила разжился этим старым, широким, об одном лезвии, но с отточенным острием ножом, Семейка тут же и ножны смастерил такие, чтобы удобно к поясу подвешивать. Благо кожу на Аргамачьих конюшнях не покупать! От шорного дела немало обрезков остается.
Он помог приладить орудие и показал, где должна быть рукоять, чтобы не шарить ее под шубой до морковкина заговенья.
Авдотьица, смышленая девка, дожидалась их не за конюшенной оградой и даже не у выхода, а у самых Боровицких ворот. Понимала, что коли уж конюхи занимаются таким странным делом, как выслеживание мертвого тела, так не от собственной дурости, а по чьему-то тайному повелению. Опять же, хватало у нее ума, чтобы понять – люди, и бабы тоже, что оказывают услуги Приказу тайных дел, нищетой маяться не будут…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: