Подметный манифест

И тем не менее он ехал назад, все более удаляясь от места схватки и все более приближаясь к Преображенской заставе. Что-то ему в собственных умопостроениях казалось неправильным. И если бы кто спросил, чего француз надеется высмотреть на снегу, то ответа не получил бы вовсе. Может даже статься, Клаварош просто задумался, тяжко задумался, и причиной был обыкновенный страх: он боялся сделать или же не сделать то, от чего зависит судьба рейда.

Сердце тут же отозвалось на тревогу… пока еще не слишком явно – так, намекнуло на то, что оно у Клавароша имеется…

Вдруг размышления француза оборвались столь внезапно, как если бы кто перерезал мысленную нить ножом. Клаварош уставился на цепочку следов, которой он решительно не заметил, двигаясь вместе с драгунами за Федькой и Демкой. Она шла от тропы, возникшей в снегу от конских копыт, влево, и шла под весьма красноречивым углом. То есть, эти следы мог оставить лишь человек, который шел, возвращаясь от места загадочной стычки к Преображенской заставе. А кто бы мог в зимнюю ночь возвращаться из нежилой местности?

И вели они к Преображенскому кладбищу.

Клаварош веровал в Господа весьма умеренно. Ночная жизнь, которую он вел в ночном Лионе, способствовала практическому взгляду на мир. И менее всего Клаварош был склонен к мистике – хотя кое-кто из архаровцев и предположил бы с перепугу, что это возвращается домой временно восставший из гроба покойник. Про такие чудеса приходилось слышать часто – и даже бывали «явочные» с жалобами на нечистую силу. Следы были достаточно глубокие – шел человек, и Клаварош даже сразу сообразил, что человеку понадобилось в такое время на кладбище. Он свернул с пути, уступая дорогу полицейским драгунам. А почему он не желал встречи с драгунами – Клаварош и без подсказок знал.

Вот теперь наконец-то нужно было принять действительно важное решение.

Клаварош мог подать знак Иконникову – фонарь был виден издали, и если бы он стал совершать какие-то неожиданные движения, подпоручик, уж верно, прислал бы кого-то из драгун узнать, что стряслось. Прочесать кладбище и изловить того, кто оставил следы, несложно, если только он с перепугу не выучился летать по воздуху.

Все отчетливее француз понимал, что это именно Демка Костемаров…

Но прежде, чем махать фонарем, Клаварош призадумался.

Он по натуре не был сентиментален – и не вспомнил, как, чудом спасшись от расстрела, сидел в ховринском особняке, поджидая убийцу митрополита Амвросия, а Федька с Демкой, сбежав с чумного бастиона, пришли ему помочь. Это было – и прошло, а Клаварош не любил оборачиваться назад. Он более был склонен глядеть вперед. Впереди же он видел гору неприятностей.

Архаровцев еще граф Орлов, ныне – князь, повязал круговой порукой. В случае, когда кто-то один из них основательно накуралесит, виноваты будут все. А в каком случае можно считать архаровца накуралесившим? Только в том, когда сие станет известно людям посторонним. Лишь это вынудит обер-полицмейстера принять некие решительные меры. Именно вынудит – он своим чином за Демкины проказы платить не пожелает.

Полицейские драгуны в сем случае – посторонние. То, что озадачило Клавароша, – внутреннее дело самих архаровцев. Стало быть…

Тут он вспомнил опять же произнесенную Шварцем русскую поговорку о соре, который не следует выметать из избы. Немец, правда, применял ее к иному – к подробностям допросов в нижнем подвале.

Помянув дьявола, Клаварош чуть сжал колени, посылая крупного драгунского коня вперед – по Демкиному следу. Он должен был один, без всякой помощи, отыскать на ночном кладбище человека, который с младенчества промышлял воровством и прятаться умел знатно, он должен был вернуть этого человека в строй или же…

Об иной возможности Клаварош тоже подумал. Мертвый Демка опасности для прочих архаровцев уже не представлял бы. Погиб – и погиб, мало ли для чего нелегкая понесла его на кладбище? А убивать французу доводилось, и не только пистолетной пулей, шпагой и палашом тоже.

Следы вели вдоль кладбищенской ограды. Очевидно, Демка искал дырку, чтобы проникнуть на кладбище и, пройдя его насквозь, выбраться в каком-то неожиданном месте. Вскоре Клаварош до этой дырки доехал.

Конь заупрямился, не пожелал идти в довольно узкую щель, тогда Клаварош, спешившись, провел его под уздцы. Ему мало было дела до того, можно или возбраняется водить по заснеженному кладбищу коней с риском, что копыто ударит в чей-то могильный холмик.

– Костемаров! – крикнул он. Ответа, понятное дело, не было.

– Выходи, Костемаров! Или тебя будут ловить драгуны!

Демка молчал. Клаварош забеспокоился – в конце концов, если этот мошенник знаком со здешним кладбищем, то он вполне мог удрать, не дожидаясь, пока кто-то пойдет по следу. И исчезнуть навеки – и это еще в лучшем случае. В худшем – Костемаров нагло останется в Москве и вернется к прежнему своему ремеслу. Значит, надо преследовать. Невзирая ни на что.

Клаварош отвел в сторону руку с фонарем, чтобы лучше разглядеть Демкины следы на снегу. Тут-то и раздался выстрел.

Пуля прошила левое плечо – но не Клаварошево, а полушубка. Одежда это, взятая у здоровенного Кондратия Барыгина, была французу неимоверно широка – но он и выпросил полушубок с тем расчетом, чтобы поддеть под него как можно больше теплых вещей. По меньшей мере два вершка с каждой стороны были мнимой плотью – под кожей мехом вовнутрь имелись еще два кафтана.

Но выстрел обозначил местоположение стрелка.

Клаварош не знал, что у Демки имеется при себе пистолет, и выстрел его даже обрадовал – беды от него не случилось, а Костемарову не до того, чтобы перезаряжать оружие. Отбросив фонарь, француз поскакал туда, где должен был прятаться Демка, не доставая ни сабли, ни пистолета из драгунских седельных ольстров. Клаварош имел более действенное оружие – арапник.

Он настиг Демку уже на краю кладбища. Тот, ловкий и верткий, стал скакать меж могил, стараясь, чтобы между ним и Клаварошем непременно оказался какой-нибудь здоровенный деревянный крест. При этом Демка ругался неистово по-русски, Клаварош же с высоты седла лупил арапником, сопровождая удары французской бранью. Наконец Демке удалось отбежать к самой ограде. Как на грех, тут она была целой, и он полез, уверенный, что штурмовать этот забор на лошади Клаварош, уж верно, не станет.

Но француз не мог упускать беглеца.

Демка не учел, что ноги у Клавароша – какой-то нерусской длины, а в бытность кучером он привык находиться высоко, на уровне крыши кареты, и при нужде преспокойно лазил поверху даже когда кони шли рысью. Нужда же возникала во время ночных лионских проказ.

Клаварош направил коня впритирку к ограде и перескочил на ту сторону одновременно с Демкой. Оба, схватившись, покатились по снегу. И тут стало ясно, зачем Клаварошу арапник. Француз ловко накинул ремень на шею Демке и сжал так, что тот захрипел и засучил ногами.

– Сука подлая, – сказал Клаварош довольно громко. – Убью к бодливой матери!

И встал на колени над Демкой.

– Сейчас встанешь и пойдешь со мной, – продолжал француз. – Скажешь драгунам хоть единое слово – пристрелю. Говори – погнался за неким человеком… Дрался с ним, потом гнался за ним? Понял?

Демка молча пытался избавиться от ремня.

Клаварош усадил его, отпустив ремень лишь настолько, чтобы окончательно не удавить свою добычу. Потом поставил на ноги. И молча повел вдоль кладбищенской ограды.

Два раза Демка пытался его лягнуть, но Клаварош был настороже.

Кладбище оказалось совершенно бесконечным. Время неслось галопом. Клаварош понимал, что ставит под удар весь рейд, всю погоню за шайкой налетчиков. Но отпускать Демку он не желал. Рейд мог окончиться крахом по разным причинам, и Архаров отнесся бы к этому разумно, – Демкино бегство же означало для всех архаровцев огромные неприятности.

Сердце имело отчетливые размеры – темное пятно в груди, которое надо бы прижать рукой и таким образом успокоить, но сквозь полушубок никак не получалось. Клаварош подумал, что было бы очень полезно просто сесть в снег и посидеть, не двигаясь. Однако он не мог себе этого позволить, и потому всего лишь шел не слишком торопливо.

Он и не думал, что сердце настолько изношено…

Наконец ограда закончилась – и за поворотом Клаварош, к огромному своему облегчению, увидел полицейских драгун. Увидел их и Демка.

– Погнался за неким человеком, – напомнил Клаварош. И ослабил ремень. Теперь он мог это сделать – при попытке бегства драгуны живо нагнали бы Демку.

– За сволочью какой-то погнался, – отвечал Демка.

– Прелестно.

Любимое архаровское словечко само выскочило французу на уста – он и не ожидал, что выскажется в духе обер-полицмейстера.

И, хотя Демка смирился со своей участью, Клаварош довел его до драгун, не снимая с горла ременного захвата. Лишь поставив своего пленника перед подпоручиком Иконниковым, он незаметно отпустил конец арапника, и ремень соскользнул по Демкиной спине.

– Не извольте беспокоиться, господин подпоручик, – сказал Клаварош Иконникову. – Движемся далее. Но пусть приведут мою лошадь. Она стоит там… ее надобно искать там, на кладбище, у дальней ограды… А фонарь, статочно, пропал.

Драгуны Васильев с Кузьминым поскакали к Преображенскому кладбищу. Демка молчал. Клаварош искал, за что бы ухватиться. Ему все казалось – если под рукой будет надежная опора, сердце успокоится. Но рядом были только полицейские драгуны, а хвататься за лошадей – нелепо.

Клаварош мог, конечно же, сказать Иконникову про свое недомогание – и что бы из этого вышло? Домой его никто не отправит – стало быть, плетись, брат мусью, вместе со всеми – пока ночной рейд хоть чем-то завершится.

Иконников глядел на архаровцев с некоторым подозрением – они даже не пытались объяснить, что произошло, ак если бы хранили государственную тайну.

– Где Савин? – спросил он Демку.

Демка, видя, что опасность почти миновала, отвечал как мог беззаботно:

– Да за налетчиками плетется.