Подметный манифест

Одновременно он забеспокоился о Федьке.

Клаварош не хотел рассказывать Иконникову историю с медальоном. Делать архаровца посмешищем среди полицейских драгун он не мог. Однако сам все прекрасно знал и понимал. Федька рвался докопаться до правды – а правда могла оказаться страшной. И что ему взбредет в буйную голову, ежели он узнает, что Вареньки Пуховой более нет в живых, человеку со здравым смыслом не предугадать. Своим же здравым смыслом Клаварош гордился – вот и этой ночью он весьма разумно расхлебал заваренную Демкой Костемаровым кашу. Главное теперь было – не проболтаться Марфе.

И тут на мосту появились сани. Кто-то неторопливо выезжал с острова, двигаясь прямо на драгунскую засаду.

Клаварош колебался недолго – ровно столько времени, сколько потребовалось саням, чтобы одолеть двадцатисаженный мост. Он ждал сигнала от Иконникова – сигналом должны были послужить выстрелы, – и не дождался. Поэтому он махнул рукой двум драгунам, чтобы втроем выдвинуться с опушки, из-за невысоких заснеженных елок, туда, где сани сделают поворот и ездоки окажутся перед нападающими, как на ладони.

Сердце опять возникло подозрительным расплывчатым пятном в груди. И одновременно Клаварош ощутил какую-то вселенскую нелепость своего положения: что он, немолодой француз, делает тут сейчас, в ночном лесу, в российских снегах, уже влажных, как полагается накануне весны, с ладонью на рукояти драгунского пистолета? Зачем? Какого дьявола?..

Стрелять? Кричать? Скакать навстречу непонятному врагу? Но, Господи, для чего ему все это? За что, за какие грехи ему все это? Ему – перепуганному странными сигналами своего тела? Господь мог бы поместить его туда, где можно жить как-то иначе, без суеты, хотя бы кучером, коли не гувернером… и по ночам лежать, блаженно ощущая свою неподвижность…

Но возник тот единственный миг, когда можно было задержать сани без пальбы. На повороте упряжная лошадь несколько замедлила бег. Клаварош послал коня вперед и возник возле кучера, как бес, ниоткуда. Тут же он наотмашь ударил мужика арапником по лицу.

Затем, оставив арапник висеть на ременной петле, охватившей запястье, Клаварош проскочил на коне вперед. Поймать в потемках упряжную лошадь под уздцы он не мог – взялся, за что подвернулось, и поскакал к опушке, чтобы, сбив сани с колеи, загнать в ельник и так их остановить.

Но при этом он не видел, чем заняты двое драгун, которым был дан знак действовать.

Полицейские драгуны знали, что архаровцы обладают разнообразными талантами, взлелеянными еще в их прошлой загадочной жизни. Но Клаварош был им известен как дотошный сыщик, не более. Его неожиданное безмолвное нападение на сани их ошарашило – как потом выяснилось, они ожидали, что француз будет стрелять в кучера. Да и странно это было – человек в преогромном полушубке, имеющий такой вид, как ежели бы на седло поставили стоймя бочку, вдруг совершает столь быстрые телодвижения. Потому-то они на несколько мгновений задержались в ельнике – и этого хватило, чтобы двое налетчиков, сидевших в санях, соскочили и побежали обратно на мост.

Парочка растяп поскакала следом. И тем обнаружила присутствие засады на опушке.

Клаварош развернул коня и увидел, что на мосту уже идет сражение. Это было скверно – ведь еще не прозвучало выстрелов, означавших, что Иконников переполошил налетчиков и вступил с ними в бой. Клаварош понял – нужно всеми способами избавиться от налетчиков, не поднимая шума. Он поскакал по мосту, а там произошло совсем неприятное: один из драгун оттеснил налетчика конем к кромке моста, чтобы сбросить на лед, но тот исхитрился выдернуть его из седла. Клаварош знал эту ухватку – взять разом за ступню и за колено, резко подбросить вверх, он даже видывал, как сие проделывается на полном скаку. И он ахнул, увидев, что драгун полетел с моста вниз.

Помянув дьявола, Клаварош огрел арапником лишившегося всадника коня, чтобы прогнать его и оказаться лицом к лицу с налетчиком. Тут-то и было первое изумление – тот оказался безбородым.

Прожив в России целую вечность, Клаварош усвоил: русский человек без особой нужды бриться не станет. А в крестьянском звании это вообще чуть ли не за грех считается. Про налетчиков он знал: взбунтовавшиеся крестьяне. И коли к ним прибилось какое лицо чиновничьего или, Боже упаси, господского сословия, то вряд ли станет каждое утро затевать бритье образины. Зимой в походных условиях это затея нелепая и малоприятная.

Тут же – по крайней мере, так увиделось Клаварошу, – лицо под надвинутой на лоб шапкой было белым и гладким.

Человек, который, сдается, не был налетчиком, оказался слева от него и собирался проделать тот же фокус, что с драгуном. Но француз знал и умел поболее, чем полицейские драгуны. Хлестнув коня, он проскакал несколько вперед, загородив противнику дорогу к Мостовой башне и воротам. Далее он собирался выдернуть из ножен саблю – зря, что ли, тащил ее с собой? Но тут-то и грянул вдали первый выстрел.

Клаварош был на середине моста. Второй драгун – тоже, высоко держа обнаженную саблю. У ног его коня лежал зарубленный налетчик.

Клаварош задумался на мгновение – как быть? Возвращаться в засаду? Тут же вспомнил, что в ельнике стоят застрявшие сани, и их кучер, может статься, уже бежит во всю прыть по лесу. То бишь, один из налетчиков, считай, упущен.

На острове началась пальба. Голосов Клаварош, правда, не слышал – значит, побоище вспыхнуло довольно далеко. Так подумал он – и, очевидно, ошибся.

В сотне саженей от моста на речном льду показались две темные фигурки. Они спешили переправиться на берег, и были основания полагать, что вслед за ними мостом пренебрегут и прочие налетчики. План Иконникова летел в тартарары.

Возможно, среди налетчиков оказался кто-то умный и додумался до засады на мосту…

Или же они с перепугу кинулись кто куда, мало друг о друге беспокоясь, и это оказалось бы лучшей тактикой – особливо коли побежали бы вверх по течению Серебрянки и стали спускаться на лед там, где их от моста видно не было.

Клаварош уставился на Мостовую башню. Вот ведь откуда все видно! И ближнее окончание острова, и пространство перед башенными воротами…

На башне, однако, никакой суеты не наблюдалось. Налетчики, надо думать, не сообразили поставить там караул.

Клаварош замахал рукой драгунам, что означало: все сюда. И они поскакали из ельника на мост – и заплескались тяжелые синие епанчи, являя красный подбой.

– Пятеро – туда, – Клаварош показал на башню. – Ты, ты, вы двое, ты… Должна быть дверь. Наверх, стрелять по реке!..

Он махнул арапником, указывая направление.

Было уже не до сердца.

Драгуны поскакали к воротам и скрылись в их черной глубине. Тут же раздались выстрелы. И Клаварош почему-то вспомнил пропавшего Федьку.

Где этот шалый детина, что с ним? Жив ли? Был бы жив – ждал бы, поди, у моста. Куда его, дурака, занесло? Был бы жив – растолковал бы, что там творится на острове, и не пришлось бы сейчас мучительно соображать, как распорядиться оставшимися драгунами. Дьявол его побери, этого галантного любовника, рвущегося в сражение ради медальона возлюбленной! Вот уж воистину Амур некстати!..

Пожалуй, умнее всего было бы отступить к опушке, оттуда видна немалая часть берега Серебрянки, и коли кого из налетчиков нелегкая понесет через речку по льду, более надежды перехватить его и взять живьем!

– Отходим! – велел Клаварош. – Назад!

Громкий крик заставил его поднять голову.

На гульбище Мостовой башни что-то шевелилось. Похоже, там боролись двое, но что за двое – Клаварош понять не мог. Вдруг они исчезли. И тут же раздался вскрик – кому-то из полицейских драгун оцарапало щеку прилетевшей со стороны башни пулей. Выходит, там все же был караул, и Клаварош, в который раз помянув дьявола, поскакал к воротам, шаря в ольстре пистолет. Он должен был знать, что произошло с людьми, которых он послал на Мостовую башню!

Навстречу Клаварошу бежали какие-то люди в длинных армяках, распояской, и эти уж были бородатые. Он выстрелил первому в грудь, сунул пистолет мимо ольстры, выдернул саблю. Скакавшие следом драгуны тоже стреляли.

Начался обычный ночной бой, в котором не сразу поймешь, где – чужие, где – свои.

– Мусью! Мусью! – кричал сверху, с гульбища, кто-то из драгун. – Тут какой-то бес засел, по всем палит! По нашим, по налетчикам!

Первым желанием Клавароша было крикнуть в ответ: так это ж Федька Савин! Но Савин не мог стрелять в драгун – он же знал, какие события должны произойти, и даже коли он на башне – то сообразил бы, где свои, где враги. Разве что Амур лишил его последних остатков разума…

Клаварош ничего не имел против крылатого божка, он только полагал, что эта зловредная тварь, этот беспортошный младенчик с луком и стрелами, должен знать в жизни свое место. И не размахивать дурацкими медальонами перед носом у мужчин, когда следует делать дело…

И тут Клавароша осенило.

Он не мог понять сложного выкрутаса своей мысли – она была чересчур стремительна и соединила немногие бывшие у него сведения в цепочку, как если бы по кочкам проскакала, минуя все необязательное.

Как ни странно, а на одном конце этой цепочки был пресловутый медальон, на другом же…

Клаварош едва не обругал себя старым дураком, и в иных обстоятельствах оно было бы поделом, однако сейчас жизненно важно было попасть на Мостовую башню.

– Не стреляйте, мой друг! – закричал он по-французски. – Не стреляйте, прошу вас! Это я, Клаварош! Не стреляйте, во имя всех святых! Не стреляйте, господин Тучков!

Он поскакал вдоль стены, еще не понимая, как драгуны попали на башню; увидел лошадей без всадников и понял, что где-то тут есть дверь; соскочил прямо в сугроб, потому что более было некуда; сделал несколько шагов и понял, что дальше идти не может – боль под грудиной вдруг резко отдалась в левую руку, а мир перед глазами полетел вправо.

– Не стреляйте, мой друг! – крикнул он и схватился за стену. Рядом оказался кто-то из драгун, кажется, Васильев.

– Наверх, наверх! – приказал ему Клаварош. – Оттуда стрелять, наверх беги… Не стрелять в господина Тучкова!.. Драгуны! Не стрелять!..

Когда Васильев, взметнув краем епанчи легкий снег, исчез в каком-то черном проломе, Клаварош вздохнул и понял, что ему нужна полнейшая неподвижность. И тут же его прошиб холодный пот, голова закружилась, он возблагодарил Бога, что успел сойти с коня, и очень осторожно опустился на колени.

На Виноградном острове шла перестрелка, но он слышал звуки как сквозь перину. Главное было – лечь, поскорее лечь, неподвижность целительна… и хорошо, что стена, сложенная из удивительно больших кирпичей, так корява, есть за что придержаться правой рукой…

На Мостовой башне опять принялись стрелять, и Клаварош знал – палят по проклятым налетчикам. Вылазка оказалась удачной – сверху легко было достать пулями ополоумевшую шайку. Вот только бритый налетчик – он куда подевался?..