Двадцать кубов счастья

Двадцать кубов счастья
Дамер Кит

Спартак всегда мечтал связать свою жизнь с кинематографом, возможно, с психологией: снимать умное кино для умных людей или помогать людям. Но, повзрослев и столкнувшись с реальным миром, он сворачивает с желаемого курса и попадает в настоящий ад. Жесткие пристрастия, проблемы с законом и смертельная болезнь – вот через что придется пройти герою, чтобы начать новую жизнь. Беспроигрышная мотивация! Книга содержит нецензурную брань.

Двадцать кубов счастья

Дамер Кит

© Дамер Кит, 2022

ISBN 978-5-0050-4079-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОТ АВТОРА

«О, Боже! Как хочется быть кем-то —
Миллионером, рок-звездой,
Святым, пророком, сумасшедшим
Или хотя бы самим собой…».

    Майк Науменко,советский рок-музыкант,
    основатель и лидер рок-группы «Зоопарк»
Книга, которую вы держите в руках – это история жизни простого человека, который мечтал, строил планы на будущее, боролся со своими страхами, падал, поднимался и вновь падал. Человека, который имел благие намерения и цели, но в итоге свернул с заданного курса. Не хочу разводить эпопею в стиле «для кого эта книга предназначена», потому что уверен, что каждый читатель найдет что-то свое, что-то родное и близкое. Все описанное воссоздавалось благодаря моим дневниковым записям, фото- и видео-архивам, и, конечно, памяти, которая, несмотря на потребление всякого дерьма, неплохо сохранилась. Все основано на реальных событиях. Никаких сюжетных красок.

Как бы ни сложилась жизнь человека – это всегда результат его выбора. Последствия – вот что нас всегда преследует и будет преследовать. Эта история о том, чем все может обернуться, если думать не головой, а задницей, и как легко можно сломать свою, и без того хрупкую, жизнь. Книга довольно откровенна. Многие близкие мне люди, прочитав ее, узнают о кладбище скелетов, которых я хранил долгие годы. Мне нелегко было решиться на этот шаг: рассказать все, что было, и открыть темную сторону своей жизни. Но как-то один мой близкий друг поделился мыслью: если тебя любят и ценят, то всегда примут таким, какой ты есть. Несмотря ни на что.

Я готов ко всему, поскольку считаю, что у меня просто нет права держать и уносить с собой то, что сейчас перед Вами. И я искренне верю, что эта история позволит многим взглянуть на свою жизнь по-другому, возможно, что-то переосмыслить или изменить. В конце концов, у каждого свой экватор…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРОЦЕСС ПОШЕЛ

Я сижу в допросной комнате и ожидаю оперативника. Вот-вот он явится, чтобы превратить мою жизнь в ад. Все процедуры завершены: отпечатки пальцев, угрозы и подтверждение понятыми наличия полстакана марихуаны, показательно изъятого полицаем из моего кармана. После того, как нас с братом посадили в четверку, опера двинули в те самые гаражи, где главный нашел в сугробе сверток шмали. Стянув с моей головы шапку, натянутую мне на глаза при аресте, он вновь вмазал мне кулаком по челюсти:

– Есть еще вопросы, урод гребаный?!

Стиснув зубы после удара, я вспомнил, как их машина курсировала в этих местах, когда я прятал «вес». Вот как они нашли тайник! Еще в кабинете, поставив меня в наручниках у стенки, защитники закона с победным ликованием начали описывать наше будущее.

– Ну, ребятки, вы попали, – говорил с улыбкой опер, – деньги у брата нашли, его тоже сейчас приведут. Но ты их тоже держал, я знаю. Сейчас спиртяги и краска все покажет. Пойдете оба по крупняку! 228-ая статья, сбыт наркотических средств в особо крупных размерах, от семи до пятнадцати лет строгого режима. Брата твоего – паровозом. Организованная семейная преступная группировка! По вышке въебетесь, я тебе обещаю! Поэтому, лучше тебе сейчас быть посговорчивее.

– У меня есть право на адвоката, – выдавил я, – и я буду говорить только при нем.

– О как! Ты, я вижу, фильмов насмотрелся?! Конечно! Мы тебе и звонок дадим, и адвоката… Только тебя, суку, я имею право держать сорок восемь часов и делать с тобой все, что захочу! Понял?! Поэтому бери пример со своего друга, который сразу смекнул, что к чему.

Тут оперативник подходит ко мне вплотную, достает диктофон и включает запись. Звук был едва слышен, но мне удалось разобрать: «Боб, все нормально? Ты какой-то тихий сегодня… Вон, шапка у тебя грязная…», «Это клей. Да, все нормально Спартак, просто устал…».

Я стою и не догоняю, откуда у них этот разговор. Шок настолько сбил мою адекватную оценку положения, что я с трудом соображал. Все было просто. Боба взяли с пакетом травы. Возможно, его тоже кто-то «впарил». Ему описали будущее с раздробленной задницей на нарах, – и он согласился сотрудничать. Как потом выяснилось, начинающий юрист сначала позвонил Реду, который отказал ему в помощи, и только после этого, будущий друг семьи обратился ко мне. Его снабдили помеченными купюрами, дали диктофон и отправили на контрольную закупку в мой дом. Теперь понятно, почему Вонючка Боб был таким грустным и печальным, когда стоял в двух метрах от меня на лестничной площадке. Сукин сын! Гребанный сдавала! Я был зол, но по большому счету понимал, что когда речь заходит о свободе и будущем – какие на хрен принципы доблести и дружбы?! В один миг эта самая дружба, подобно волоску, оказывается между двумя лезвиями.

Цена – вот что в такие моменты имеет значение и смысл. Либо не предаешь и сохраняешь чувство достоинства и уважения к себе – и тогда полный треш, либо сотрудничаешь – и сохраняешь хоть какую-то часть своей жизни. Ставка велика: никто не хочет ломать свою жизнь и жизнь близких. Ответственность безмерна, а принимать решение нужно прямо сейчас. Вот и я сидел в комнате в ожидании своего палача и думал о выборе. Что делать!? Не могу же я сдать Курта? Сдать его, как Боб «впарил» меня. Господи, как так получилось, что я так попал?!

Я сидел и размышлял, что произошло с тем пареньком, который собирал коллекцию фильмов со своими кумирами и мечтал о режиссуре; который хотел поступить в институт и стать психологом, чтобы помогать людям; который изучал философию, читал русскую классику, сочинял стихи, рассуждал о будущем и стремился к самореализации. Что произошло?! Почему так получилось?! Я не мог ответить себе на эти вопросы.

Был ли я падок на кутежи? Да. Хотел ли я финансовой независимости? Да. Я прекрасно понимал, где границы, и когда следовало остановиться. Неужели мое «все под контролем», когда я начал заниматься сбытом марихуаны, было лишь тупой и слепой уверенностью? Когда же произошел тот самый сдвиг пластов, что вынес меня за пределы равновесия? Я не понимал. Находясь в тусклой исповедальне, мрачной комнате допроса, я сознавал, что нитка все-таки закончилась виться и ком начал сжимать мое горло. Слезы накатывались и вот-вот готовы были хлынуть ниагарским водопадом. Желтые стены и сырость. Я совершенно один, и никто мне не поможет, не подскажет, как верно поступить. А ведь мне всего двадцать лет! Мама и жена брата, наверняка, уже сходят с ума, пытаясь найти нас. Они, как минимум, еще двое суток будут молиться, и гнать от себя мысли о больницах и моргах.

ОПЕРАЦИЯ ХИМПРОМ

Вообще, мое детство было довольно экстремальным. Я помню, как в девяностом году (мне тогда было восемь лет) произошла авария на «Химпроме», после чего в водопровод попали фенол и диоксид – жуткие ядовитые вещества. Тогда по всему городу жители с ведрами и бидонами стояли в очередях за водой, которую привозили в цистернах, но воды на всех не хватало, и люди оккупировали родники в пригородных лесах. В тот период, от греха подальше, мама отправила меня в деревню, километров двести от столицы. Там я был полностью предоставлен самому себе, поскольку бабушка была постоянно занята хозяйством, а дед проявил ко мне внимание лишь один раз, когда после похода в местный магазин я потерял десять копеек. Тогда он набросился на меня с криками: «Ах, ты ебаный индюк!». Я так испугался, что, не успев наложить в штаны, вообразил сцену, как дедушка, с удовольствием, прикусив губами кончик языка, разделывает меня на вечерний плов. Короче, бродил я в этой тайге, окруженный баранами и одинокими пастухами, около трех месяцев. Потом, когда проблема с реагентами была решена, мама забрала меня домой.

– У вашего сына эхинококк[1 - Эхинококк – род ленточных червей отряда циклофиллид.] печени, – таким диагнозом огорошил маму доктор после моего возвращения и посещения местной больницы, и решительно добавил: – Будем делать операцию.

Как выяснилось, вернулся я домой с друзьями: их было трое. Поясню. В деревне я подружился с нашей дворовой болонкой по имени Тузик. С утра до вечера мы вместе гуляли, играли, бегали наперегонки, поднимая столпы пыли. Он всегда был мне рад, и при встрече, игриво виляя хвостом, бросался лизать мои руки. Впоследствии, оказалось, что этот мудак заразил меня через слюну паразитами, которые могли с легкостью завалить взрослого мужчину весом в сто десять килограммов. Считается, что этих негодяев чаще всего можно подцепить через не проваренное или не прожаренное мясо. Но в моем случае, все вышло по-другому. Я помню, как мама, после моей операции, этого кровавого застолья хирургов, приносила в реанимацию суп-пюре. Естественно, ко мне ее не пускали. Она лишь успевала приоткрыть дверь палаты, передать медсестре термос с супом и, мельком взглянув на меня, выкрикнуть, что все будет хорошо, и я скоро поеду домой. Тогда моей единственной радостью было шоу Маппетов[2 - Маппет-шоу – англо-американская телевизионная юмористическая программа, в которой основными действующими лицами были куклы-маппеты.], которое каждое воскресенье крутили по телику, что висел у нас в палате.

Операция была сложной, но люди в белых халатах, после пятичасового забега со скальпелем по моему тельцу, сотворили чудо. Только подумать: пять часов в операционной, двухдневный сон в наркозном опьянении и две недели в реанимации. А ведь мне было всего восемь лет! Перед выпиской главный хирург больницы сказал моей маме: «Он будет болеть всю жизнь».

Таким образом, я едва не отдал концы еще ребенком. Спустя три года я полностью перешел на домашнее обучение, что, в принципе, предвещало мне стать в будущем замкнутым и не уверенным в себе одиноким человеком. В тот период, когда новое правительство все решительнее набирало обороты и без чувства стыда внедряло свой ожесточенный капиталистический режим, мама поняла, что и мы, безусловно, должны урвать свой кусок, пока синоптики не взяли под контроль потоки небесной манны. Тогда система здравоохранения, которая не сразу прошла курс реабилитации после смены власти, еще пребывала в состоянии «отходняка». И мама, недолго думая, начала собирать все мои недуги в трехтомник. Поставленных диагнозов и всевозможных болячек образовалось предостаточно, поэтому мы начали нарушать своими походами покой седовласых докторов, заваливая их рабочие столы лечебными картами, снимками и прочей макулатурой.

Резидуальная энцефалопатия, эпилепсия, эхинококк печени, астматический бронхит, плеврит и масса других страшностей вынудили врачей дать мне инвалидность третьей группы. Вынудили потому, что белые халаты из состава медицинской экспертизы, которые определяли степень серьезности заболевания и взятие на поруки больного, понимали, что за «хлеб», который они нам бросают, конверт с начинкой не получат, понимали, что их стойкий профессионализм и чуткое благодушие ничего не принесут. Тяжело, наверное, им было принимать решение.

Конечно, где-то мы преувеличивали, подробно описывая, как я время от времени бился в конвульсиях с пеной у рта. Я вовсе не был больным на голову ребенком с тупым видом, словно меня с раннего детства били по голове металлическим самосвалом. А именно такой образ и был необходим бездушным светилам, поэтому моим личным имиджмейкером стала, конечно, мама, благодаря которой цель благополучно была достигнута. Мы предельно ясно понимали, как и что нужно делать, что говорить и как себя при этом вести. Результат был понятен по взглядам докторов, которые смотрели на меня, как на бедного Маугли.

Так, с девяносто третьего года, мы каждый месяц стали получать от государства пенсию по инвалидности и ряд других поощрений и льгот. Моя мать – мать одиночка с двумя детьми и зарплатой, которую хватало на три десятка яиц, два литра молока и мешок картошки. Нам никто не помогал, никого тогда рядом не было, как и не было поддержки от государства. Поэтому предпринятые меры и действия были вполне оправданы. Нам просто некуда было деваться.

Детство мое проходило в окружении белых халатов и с исколотой до основания задницей. Так мы удерживали приток пенсионного капитала. Конечно, не все было так гладко, поскольку головные боли из-за резидуальной энцефалопатии, реально существовали, и сопровождались дикими спазмами, которые напрочь ломали мой мозг. Я вспоминаю эти времена, как нам было тяжело. Но инвестиции не прошли даром. Я часто говорил это своей маме после. Отказы, плевки в наш адрес, было все, но время и другие задействованные ресурсы в итоге привели к желаемым результатам.

Как я уже говорил, получение инвалидности привело маму к решению организовать мое обучение в домашних условиях. Иначе бездушные доктора со стеклянными глазами могли задаться вопросом: с какой это стати мальчик с таким букетом болезней, исполосованный как чудо Франкенштейна, посещает занятия в стенах школы? Мы не намерены были лишаться своего куска хлеба. И тогда никто не задумывался о том, как это скажется на моей психике, на моих коммуникациях, личности и на моем будущем, поэтому с третьего до десятого класса я уже основательно учился на дому.

Учителя приходили к нам домой, нередко запыхавшись, ведь, пожертвовав своим единственным окном, им нужно было успеть объяснить мне про синусы, тангенсы, рассказать о формулах химических реакций, эпохе серебряного века и о прочих основах образования, которые должны были в будущем сделать из меня настоящего человека. После занятий со мной они еще должны были успеть вернуться обратно в дом знаний, к своим делам. Тогда учителям приходилось нелегко. Я часто видел в их глазах желание оказаться где-нибудь в средневековье, где они спокойно могли бы меня четвертовать или сжечь. Было и такое, что я поддавался соблазнам своего брата, который уговаривал меня иной раз просто не открывать дверь педагогу, чтобы я мог поиграть, а он – зарядить шахматную партию со своим другом. И мы по очереди, на цыпочках, бегали к глазку, чтобы убедиться, что учитель, со вздохом и испариной на лбу, покорно удалился, спускаясь по лестничной площадке, либо раздосадованный, либо ликовавший в фантазиях от того, что я, возможно, упал с балкона.

НЕМНОГО О ЖЕЛЕЗНОЙ МАМЕ И ТРУДНОСТЯХ

Моя мама была сиротой при живой матери – та благородно от нее отказалась еще в младенчестве. Причины мне не известны, да и не важны. Детство, проведенное в деревне под игом суровой татарской бабушки, строгое воспитание и политика рабочего класса сделали из мамы железного человека. В девятнадцать лет она впервые, зарядив в путь один чемодан, отправляется в третью столицу, чтобы использовать возможности большого города и найти себя. К сожалению, в третьей столице ей не удается обрести своего счастья, и мама вынуждена вернуться обратно. Но это обстоятельство не сломало ее, поэтому, не падая духом, и поставив перед собой цель – любой ценой вырваться из деревни и стать независимой от бабки, она вновь устремляется в город-миллионник. Уже тогда прикинув, что государство еще в состоянии давать жилье, железная мама, используя эту возможность, устраивается дворником. Параллельно она учится на маляра-штукатура, чтобы дополнительно подрабатывать. Помимо этого долгое время ей приходилось работать и уборщицей в кафе-баре. В те времена, по ее рассказам, было очень тяжело. Платили копейки, об одежде можно было только мечтать, а на еде приходилось экономить. Совсем одна, без чьей-либо поддержки, мама начинает выкручиваться любыми способами.

Все это повлияло на ее жизнь и убеждения. Именно тогда мама определила дальнейшую стратегию. Нужно действовать и двигаться вперед, быть стойкой при любых поворотах судьбы, не ломаться и всегда стремиться к своей цели. Всегда действовать – действовать настойчиво и масштабно!

Закаленный с детских лет характер и закрепившаяся в молодости установка на упорство научили ее прогнозировать события. Чтобы не бедствовать, а именно это и происходило, она решает идти в сферу общепита. Поэтому, после полутора лет страйков метлой в кафе-баре, мама обучается на повара и идет работать в столовую. Найденная вакансия в местном медицинском училище была очень кстати. Это событие навсегда определило ее будущую деятельность.

Чтобы было понимание, поясню: для нашей семьи такие прелести как колбаса, хорошая одежда, качественная мебель для дома и возможность сходить в кино, были не всегда доступны. Мама, конечно, всегда стремилась радовать нас парками, мороженым и индийскими фильмами с домашним чаем в термосе, который она брала в кинотеатр. Была и покупка велосипеда «школьник», который брат уже через два дня сломал напополам. Помню, он рассказывал, как держа руль в одной руке, а раму в другой, доскакал до дома на одной ноге, потому что вторая была сломана. Тогда старший сын испытал на себе пятиточечный удар дракона от мамы и познал ценность вещей, купленных на заработанные ею деньги. Этот урок надолго закрепился в его сознании.

В нашей семье было непозволительно портить и ломать вещи, которые доставались с большим трудом. За нарушение этого закона следовали уроки Брюса Ли. Еще десятилетним мальчишкой я часто обращал внимание на тех, кто носил красивые и дорогие шмотки. Я завидовал им, потому что сам чаще всего ходил в растянутом тряпье, доставшемся мне от брата. Находясь у кого-то в гостях, я вглядывался в цивильный ремонт и рассматривал мебель буржуев. У этих небожителей были видаки «Sony» и двухкассетные магнитофоны «Osaka», а у нас врастал в тумбу, пуская корни, магнитофон марки «Агидель» и черно-белый телевизор «Весна». Мне было стыдно. Стыдно за то, как я выглядел и одевался, за то, что нам не хватало элементарных вещей, за то, что мы не могли себе позволить даже дисковый телефон. Все это меня угнетало. Конечно, в то время я не понимал, какие усилия требовались, чтобы все эти блага пополнили наш дом. Мама одна несла на себе этот груз. Для нее всегда было самым главным, чтобы дети не были голодными.

Что касается сильной половины в нашей семье, то многим знакома история о таких детях, которые росли без отцов. Эта история стала и нашей реальностью. У нас с братом были разные отцы, но ни один из них не оказался той целевой аудиторией, которую искала мама.

КИНЕМАТОГРАФ

С четырнадцати лет брат «подсадил» меня на фильмы Бергмана, Феллини, Пьера Паоло Пазолини и ряд других, больных на голову, гениев искусства. Мы были психами и неуравновешенными киноманами, поскольку постоянно пополняли свою фильмотеку любимыми режиссерами и актерами, при этом собирая жанровое кино и тоннами литературу советских времен. Я уже не говорю о глянцевых журналах, по типу «Premier», которые можно было собрать и смело идти продавать или менять на новую квартиру. Тогда я впервые познал, что такое мотивация.

– Если ты будешь приносить мне фильмы с Джеком Николсоном, Робертом Де Ниро и Аль Пачино, которых у меня нет, я буду давать тебе одну трехчасовую видеокассету за каждый фильм! – говорил мне брат, после чего я бродил со списком его героев, который мои ребята знали уже как библейский завет.