Наложница в Гиве

– К счастью, это преступление не свершилось, – продолжил старейшина, – но то, что произошло, не многим лучше. Гнусные супостаты ночь напролет насиловали наложницу, издевались над беззащитной женщиной. Утром левит забрал ее – мы пока не знаем, живую или мертвую – и увез к себе. Он разрезал тело несчастной на двенадцать частей и отослал их правителям колен Израильских. Теперь главы народа иудейского говорят нам, мол, слишком тяжко злодеяние, и посему отдайте на общий суд виновных, а иначе объявим войну всему племени Беньяминову. Мы с Банаей думаем, что прежде надо отыскать преступников и раскрыть до конца лиходейство, а уж потом решать, кому судить их.

– Вот именно! – вставил слово Баная, – зачем войной грозить? Беда наша общая в том, что нет нынче царя над народом!

Анат тихонько выскользнула из комнаты. Шепнула мужу, дескать, дочери младшей надо по хозяйству помочь, она на сносях, ей рожать в первый раз.

Мири-Милка сидела с красным от негодования лицом. Гнев бушевал в сердце ее: “Вот он – сильный пол! Безбожники! Извращенные плотолюбцы!” В глубине души она полагала всех мужчин дикими зверями, недостойными союза с женщиной. Но кому же под силу исправить мир? “Великое число лжегероев гибнет на никчемных войнах! А в бессмысленных драках? А от пристрастия к вину? Какое им дело до женщин, тоскующим по ласке и любви? Но всех хуже – содомиты, мерзейшее племя! Друг у друга грязи занимают!” – так размышляла Мири-Милка, пока Бнаяу не призвал ее и Банаю к обсуждению непростого положения.

4

С великим рвением взялась Мири-Милка за расследование, ибо задета была самая чувствительная струна ее души: жертвой мужского скотства стала беспомощная женщина. Обычно старейшины как бы невзначай обсуждали с волонтеркой продвижение дознания, а та действовала по своему разумению и с искусной неприметностью направляла их шаги к цели.

Нет нового под солнцем. И первым делом Мири-Милка вспомнила древнее преступление мужеложства в Сдоме. “Неискоренима мерзость в сердцах мужчин, – подумала она, – вот и на долю Гивы пришлась беда. Ах, кабы моя воля, сделала бы с нашими негодями, что Господь сотворил с нечестивцами Сдома – слепотой их поразить, серу и огонь на головы им пролить!”

Начиная выяснение любого случая, Мири-Милка следовала простому и почти безотказному правилу – искать интерес, иными словами, докапываться, кому и какая польза от преступления. “Мужеложцы и насильники? – рассуждала она, – похотью отравлена кровь чудовищ, первое дело для них – утолить свинское сладострастие, хотя и алчность им не чужда. Надеюсь, старейшины до них доберутся. А левит и слуга? Они были с наложницей. Люди эти хоть и не из Гивы, а разузнать о них мне под силу, а потом и повстречаться с ними придется.”

У Мири-Милки не бывает скидок на престиж, и лицеприятие чуждо ей. Разве можно левита в дурных намерениях подозревать? И могла ли быть корысть у несчастного отца убитой наложницы? А слуга – вообще человек маленький! Но Мири-Милка проверит всех и всё!

5

Городские ворота Гивы – строение основательное, величиной немалое, двухэтажное. Наверху помещался апартамент для конфидециальных бесед старейшин с горожанами. Нынешним утром выстроилась очередь из свидетелей – соседей, проживавших рядом с роковым домом. Бнаяу и Баная вызывали их по очереди и строго спрашивали – что слыхали, в какое время, знакомы ли голоса злоумышленников? Остереженные от лжи, а равно от преступного сокрытия правды, трепещущие от страха люди говорили, что знали, а чего не знали – о том молчали.

Присутствовал при сем юноша из судейских. Он хоть и косноязычен был, но памятью обладал выдающейся. Всякое сказанное слово запечатлевал в голове, будто вечные письмена на камне вырубал. Понимать его речь умели только Бнаяу и Баная, и это обстоятельство частенько спрямляло пути городского правосудия. Когда случалась надобность, старейшины оглашали на понятном языке суть его бормотания.

Бнаяу и Баная выяснили, что в злополучную ночь на месте преступления поначалу вой стоял многоголосый. Вдруг возникла громкая перепалка, а потом большинство крикунов куда-то пропали, остались только два горлопана. Несколько свидетелей утверждали, что голос одного из сбежавших показался им знакомым, и они назвали имя.

Итак, найден след, появилась первая ниточка. Человека надо арестовать и заставить говорить.

6

Мири-Милка навестила гостеприимного Менахема, приютившего на ночлег путников, да в недобрый час. Разумеется, она была знакома с ним, и дочь его Нааму отлично знала – на ее глазах девочка росла. “Невеста уж, небось!” – подумала Мири-Милка.

– Мир дому твоему, почтенный Менахем!

– Здоровья тебе и всем нам, Мири-Милка! Дай Бог подольше не стариться! Будем трудиться, и пусть один за плугом ходит, а другая материи ткет! Поклонись, Наама, тетушке Мири-Милке!

– Я вижу, Менахем, физиономия у тебя довольством лоснится, и на мордашке у твоей красавицы радость написана. Говори, не таись, в чем причина?

– Обязательно скажу! С тобой первой, Мири-Милка, поделюсь доброй новостью. Наама замуж собралась. Полюбил ее молодой статный парень, и дочке он приглянулся. Чего ты конфузишься, глупенькая? Любовь – гордость, а не стыд! Принеси-ка лучше фруктов гостье нашей!

– Рада за обоих. Все подробности из вас вытяну, только не сейчас, а немного погодя. Прошу простить, но сначала я должна напомнить о грустном. За этим и пришла.

– Я так и подумал. Расскажу, что знаю. Вечером я возвращался с поля после трудов дневных. Вижу, сидят трое людей неприкаянных, двое мужчин и женщина. Расспросил их. Они держали путь из Бейт-Лехема в свое поселение на Эфраимовой горе. Ночь застала их в Гиве, и я предложил им прибежище до утра.

– Как представились они тебе, Менахем?

– Главный среди них – некий левит Цадок. Женщина – это наложница его, Дина. С ними был слуга по имени Ярив. Мы отужинали и разговорились. Цадок поведал мне, что изгнал Дину по неразумию, вскоре раскаялся, потому как она бесконечно дорога ему, и забрал ее обратно от отца, что живет в Бейт-Лехеме.

– Как мирно все, как благолепно!

– Увы! Догадываюсь, Мири-Милка, что тебе уж многое известно. Наша беседа прервалась дикими криками с улицы. Негодяи требовали, чтобы я вывел им гостя, мол, хотят познать его. Я, конечно, и не подумал потворствовать страшному греху мужеложства.

– А преступники не домогались еще кого-нибудь выдать им для насыщения их гнусной похоти?

– Этого не было. Но Цадок добровольно отдал им Дину. А потом все стихло. Злодеи надругались над молодой женщиной, утром она лежала на пороге дома, живая, должно быть, сам слышал, как левит к ней обращался.

– Отец, ты, кажется, кое-что забыл упомянуть! – вмешалась в разговор Наама.

– Что я упустил, доченька?

– А ведь ты предлагал насильникам меня и Дину вместо Цадока! – сказала Наама, и Мири-Милка услышала обиду в нежном голоске.

– Ах, женщины! Волос длинный, а ум короткий! – воскликнул в сердцах Менахем и в испуге оглянулся на гостью, – разве по злобе, а не ради добра я это делал? Тебя, дочка, все-равно бы не тронули – ты уроженка Гивы. А Дина – не девица… Возьми-ка в толк, что нет преступления хуже поругания мужской чести!

Мири-Милка смерила Менахема тяжелым взглядом. Уж сколько раз она находила подтверждение своему нелестному мнению о сильной половине человечества!

– Скажи-ка, Менахем, кто кроме тебя и Цадока высовывался из дома?

– Никто, Мири-Милка.

– Да ведь Ярив выходил, – вновь подала голос Наама, – он пошептался о чем-то с негодяями, и шум стих. Он вернулся, сказал что-то Цадоку, а уж потом тот вывел Дину!

– Кто твой будущий зять, Менахем? – ледяным голосом спросила Мири-Милка.

– Нетрудно догадаться! Это Ярив. Пока я разговаривал с Цадоком и Диной, молодые ворковали, обо всем сговорились. Любовь с первого взгляда! Прекрасный юноша. Красивый, статный, сильный, любезный.

– Но он всего-навсего слуга, стало быть, бедняк. Неужто ты, Менахем, так бескорыстен, что отдаешь Нааму без выкупа?

– Весомый могар обещал мне Ярив! – с гордостью заявил будущий тесть.

– Удачи тебе, Менахем, – холодно заметила гостья.

На прощанье Мири-Милка сердечно обняла Нааму. По морщинистой щеке скатилась слеза.

– О чем вы плачете, тетушка Мири-Милака?

– Сама не знаю, душенька. Пусть у тебя все будет славно!

“Пришло время хорошенько пошевелить мозгами, – рассуждала про себя Мири-Милка, покинув дом гостеприимного хлебопашца, – какова, однако, крестьянская хитрость! На всякий случай не сказал мне, что Ярив переговаривался с преступниками. Остерегался, как бы не навредить ненароком будущему зятю, за могар трепетал!”

7

Разыскать подозреваемого и арестовать его – задача старейшинам знакомая и для решения нетрудная. По имени, что указали свидетели, нашли молодца, и двое стражников крепко связали ему руки и доставили в упомянутый апартамент на втором этаже городских ворот. Парень не сопротивлялся, и странное удовлетворение разливалось по физиономии его, как у человека, предвкушавего желанное мщение.

– Назови-ка имя свое! – приказал Бнаяу.

– Будто не знаешь! Нашел ведь меня! Я – Урия.

– А как думаешь, Урия, почему ты связанный перед нами стоишь? – спросил Баная.