Троглобионт

– Всё началось с моей диссертации. Это было перед самым Рождеством… Я сидела в библиотеке – занималась подборкой литературы… Дело в том, что тема моей диссертации… ну, это не важно. Главное в том, что мне нужно было сделать подборку из редких книг, газет, рукописей начала двадцатого века…и я наткнулась на интереснейшую рукопись. Как она попала в хранилище, не понятно и с 1914 года её никто не брал – я первая. Мне дали большой плотный почтовый конверт, внутри был патент… я не помню точное название, ну там… с двуглавыми орлами от Российской академии наук, датировано 1908 годом. Это было обращение к властям на территории Финляндии, с предложением оказывать помощь дословно: Тимофею Иванову Ваттанену…

– Иванову или Ваттанену? – это проснулся майор.

– Иванов – это отчество, – Игорь тоже был уже вполне бодрым, – Но фамилия Ваттанен в Финляндии, все равно, что в России – Иванов. Я знаю Ваттаненов и реальных, и литературных…

Игорь явно собрался перечислять, но Егор прервал его:

– С этим понятно – скорей всего псевдоним, серенький, незаметный – Тимо Ваттанен. А, поскольку Финляндия была в составе Империи, ему по-российски заполнили все графы анкеты.

– Я проверяла – был такой реальный человек. Он с 1911 по 1914 жил в Штатах, потом уехал в Россию и пропал.

– Это тоже не удивительно. В те годы в России пропал ни он один. Давайте дальше…

– В конверте лежал его дневник – средней толщины тетрадка в переплете, исписанная мелким и малоразборчивым почерком. Я понимаю людей, которые брали эту тетрадку в руки и не стали читать, даже владея языком, это почти не возможно… но у меня такой характер. Я знаю свои недостатки. В общем, я сняла увеличенные копии и, не спеша, прочитала. Сначала он очень подробно описывает, как добирался до места, как нанимал проводников, и кто они такие. У него были с собой примитивные сейсмографы – тоже зарисованы в дневнике. Описывает подробно каждый день экспедиции – 2 июня, или 15-е по григорианскому календарю у него подчеркнуто. Причем, он очевидно ждал этого дня. Начало дня описано спокойно и подробно, а дальше всё свалено в кучу – сплошной сумбур. Прямо в тексте – рисунок – ящер, выходящий из воды…

– А посмотреть этот рисунок можно? – Игорь, уже посвященный в эту историю, жаждал подробностей.

– К сожалению, нельзя… Дик эти бумаги положил к себе в чемодан.

– Кстати, вас должно было быть четверо, – вспомнил Егор, – двое американцев и двое сопровождающих.

– Да, но Дик… это мой друг, – произнеся эти слова, Энн слегка покраснела, но кажется, никто не заметил, – сломал ногу, прямо в аэропорту, и я поехала одна.

– Хорошо, будем довольствоваться словесными портретами, – у майора немного заплетался язык.

– Какими портретами? – не понял Егор, – Мишкин, шел бы ты спать.

– Во-первых: я еду с вами и должен быть в курсе; во-вторых: не волнуйся, завтра я буду, как огурец, а на счет этого… я имел в виду портрет ящера.

– Ящер, как ящер, – продолжала Энн, – по внешнему виду что-то среднее между ихтиозавром и диплодоком. В классификации его нет. Это, судя по всему, земноводное – у него длинное веретенообразное туловище с длинной шеей и хвостом, но, в отличие от классического ихтиозавра, вместо ласт имеет перепончатые лапы, как у лягушки. На рисунке рядом с ним изображен человек, видимо, для того, чтобы были понятны размеры – мы посчитали, получается, что длина тела около двадцати ярдов. В метрах это будет где-то восемнадцать – девятнадцать. Записи, я уже говорила, сумбурные. Могу привести на память фразы: «Земля гораздо легче, чем мы думаем – внутри пустота. Там есть жизнь. С ними можно общаться. Яков – дурак, сам виноват. Жизнь везде – космос не пустота», ну и тому подобное. Яков – это один из его проводников. Эти фразы набросаны крупным быстрым почерком, как если бы он тезисно записывал за говорящим, точнее – так пишут медиумы в экстазе. В конце дневника говорится, уже обычным его почерком, что появление ящеров сопровождалось значительным изменением рельефа поверхности земли в районе озера, буквально на десятки километров. Пишет, что сведения, которые он получил, продвинут науку на сотни лет вперед и обещает изложить все систематически во второй тетради.

– Второй тетради, конечно, нет? – саркастически заметил Егор.

– В формуляре значилось две тетради, но в конверте была только одна.

– А вам не кажется, что это бред?…

– Кажется! В Нью-Йорке мне все казалось правдоподобным. Знаете, представляешь себе дальние страны… всякие чудеса там кажутся возможными, а сюда приехала и будто прозрела…

– Ну, и хорошо – отдохнете, рыбки половите, – Тамара мечтательно пристроила свою голову на кулак, – мужики наши с вами покатаются, отдохнут. Ну, что… Бог велить – еще налить!

– А что? Есть еще? – встрепенулся майор.

– У… энтова добра, генерал навез…

– Ну, и что ж мы завтра делаем? – спросил Егор, чтобы закончить на сегодня с деловой частью. Энн ответила:

– Расставить датчики желательно по всему озеру, особенно, в середине, и ждать три дня. Если в течение трех дней ничего не будет, то всё…

– Что-нибудь будет, – опять влез майор, – У нас так не бывает, чтоб ничего не было. Лично я еду на охоту – меня без мяса домой не пустят.

Энн пожелала всем спокойной ночи и пошла к себе в комнату. Позвонил Дик. Он казался сейчас таким далеким и, признаться, не нужным. Энн отвечала односложно и быстро закончила разговор. Она вышла на балкон. Сразу стали слышны голоса снизу, потом звуки гитары, потом Егор запел. Тамара опять подтянула вторым голосом:

Была весна зеленая под небом голубым.
Мы встретились под кленами с корнетом молодым
И в вальсе закружилися. Играл на мостовой
Военного училища оркестр духовой.
Военного училища оркестр наш духовой.

«Таам-там – там, та-та-та – там, та-та-та-там» – это был проигрыш.

Егор играл его на гитаре, а Тамара голосом изображала духовой оркестр. Это была хорошая, старая, совершенно незаслуженно забытая песня.

Ушла далеко конница к Дунаю воевать.
Пока война не кончится, нам свадьбы не сыграть.
Притихла наша улица, лишь клен шумит листвой,
Но мне порою чудится оркестр духовой,
Военного училища оркестр наш духовой.
Пройдет пора студеная, я знаю – он придет
С майорскими погонами и шпорами блеснет.
Мы встретимся под кленами, под сенью городской
И загремит валторнами оркестр духовой,
Военного училища оркестр наш духовой.
Таам – там – там, та-та-та – там, та-та-та-там

Они безмятежно отдыхали, как умели, и ни у кого не было даже малейшего предчувствия, о том, что завтра их ждет вовсе не увеселительная прогулка по озеру и, что не всем суждено оттуда вернуться. Осуждать Энн за то, что она чего-то недоговорила нельзя – она просто устала за несколько месяцев напряжения, и сейчас, естественно, расслабилась. А легкомысленность русского человека общеизвестна – пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Если б им предложили сейчас вместо озера, прогуляться на Марс, они бы согласились: «А что? Пойдем, посмотрим, что там за каналы такие». Какие могут быть опасности? Какие монстры? Мир спасти? Да, мы живо-два.

7. Русский «авось»

Утром ветер усилился и поменялся с южного на северозападный. Набежали тучки, но дождя, вроде бы, не предвиделось.

Часам к одиннадцати «флот» был готов. Экспедиционеры позавтракали, проверили еще раз – все ли взяли, расселись по местам и, наконец, тронулись. Тамара помахала им с причала рукой и отправилась по своим делам.

Майор лежал на животе впереди, напоминая носовую фигуру старинной ладьи. Его лицо, бывшее с утра желтовато-зеленым, после завтрака с легким опохмелением опять пошло красными пятнами. Майор охлаждал его мокрым ветром. Козырек его старой армейской шапочки вибрировал, издавая шелестящий звук.

На первой банке «валетом» сидели Ольга с Игорем. Ольга гордо смотрела вперед, а Игорь, сидя спиной к ходу, накинул капюшон и, скрючившись, страдал – у него после вчерашнего болел желудок.

За ними размещался прапорщик Казак со своим имуществом. Рядом с ним, рассованные по мешочкам, лежали продукты, из расчета на неделю, коробка водки, посуда, спальные мешки, две палатки и всякие необходимые мелочи. Вчера решили, что устроят лагерь на Медвежьем острове, где имелась самая большая «изба». Избы эти разной степени комфортности (от землянки до высокого сруба) есть, наверное, на всех сорока тысячах карельских озер. Пользуются ими рыбаки, охотники, лесорубы. Здесь её строили отпускники-офицеры. Но изба избой, а москвичи – народ изнеженный, тем более американка – им надо дополнительные удобства, поэтому взято было больше, чем обычно.

Энн сидела ближе к корме и настраивала ноутбук на датчики. Она, одна из всех, надела желтый спасательный жилет. Остальные еле сдерживались, чтобы не похихикать: в спасжилете и желтой шапочке она стала похожа на взъерошенного цыпленка.

Правил лодкой Егор. Он получал удовольствие, ощущая рукой вибрацию мощного японского подвесного мотора. Большая лодка ни сколько не рыскала, но, при этом, легко слушалась поворота рукоятки и, что удивительно, совсем не мешал управлению привязанный сзади надувной плот, как будто его и не было. Егор рассчитывал разместить всё в «карелке», слава богу, места было достаточно, но Энн настояла на своем, в несколько секунд накачав свое чудо американской техники. Получалось, что Энн оказалась права.

Егор сначала шел на малых оборотах, давая мотору прогреться, немного покрутил лодку, проверяя устойчивость, потом взял курс и плавно увеличил обороты до предела. Лодка подняла нос и набрала скорость.

Со вчерашнего вечера Егор как бы раздвоился на Егора внешнего и Егора внутреннего. Егор внешний – невозмутимый и даже улыбчивый, гладко выбритый и опрятно одетый офицер, готовый заниматься любой работой: читать, писать, командовать войсками или вести лодку, что он сейчас с удовольствием и делал, одновременно прикрывал Егора внутреннего, человека нервного, расстроенного и совершенно неуверенного в себе, который годился лишь на то, чтобы сидеть неподвижно в тихом углу и заниматься самокопанием. После вчерашнего подлого мишкинского шепотка, ему до сих пор было не по себе. У любого человека, считающего себя порядочным, честным, есть в жизни моменты, о которых стыдно вспоминать. Причем, чем порядочней на самом деле человек, тем большее содрогание и омерзение к себе вызывают воспоминания о таких моментах.

Не ошибаться человек не может, особенно, когда счастлив и увлечен этой занимательной игрой – жизнью, возбужденный и радостный, он вдруг делает ляп. Сам он его заметит или нет – подскажут другие, но, с момента осознания этого ляпа, в жизни появляется черное пятно, которое забывается со временем, но вдруг всплывает в памяти и, в этот момент, человека всего аж передернет и станет ему тошно.