Троглобионт

Естественную тишину после песни нарушил Игорь:

– Это не Шакьямуни – это, скорей Фридрих Ницше.

– Ну уж, только не Ницше, – отложив гитару в сторону, ответил Егор.

– Если пошла философия, то и я пойду… – (от греха) додумала Ольга уже про себя.

– Спокойной ночи! Оленька, иди, ложись.

Игорь с Егором расходиться не собирались. Постепенно, под действием выпивки или гитары нескладность разговора выправилась и они просидели всю ночь. Когда Егор тяжело, с трудом преодолевая ступеньки, поднимался к себе – было уже светло.

3. Против всех

В аэропорту «Кеннеди» не смотря на огромное количество самолетов, прибывающих и отбывающих, кажется, никогда не бывает много народу – он как-то рассредоточивается. Когда ваше такси подъезжает к паркингу, какие-то ребята в униформе, размахивая руками, начинают командовать вашим водителем и выпихивают его с площадки так быстро, что можно не успеть забрать чемоданы. Потом попадаешь в неясных размеров помещение, где, видимо, и происходит рассасывание людей по разным терминалам, или как они там называются?

Впрочем, как и в большинстве других аэропортов мира, разница между прилетом и отлетом огромная. Когда прилетаешь в Нью-Йорк, прямо из самолета попадаешь в какие-то мрачные катакомбы, где за ограждением сидят очень бдительные люди, без какой-либо униформы: то ли пограничники, то ли таможенники. Они поставлены там для того, чтобы не пропустить на территорию Соединенных Штатов лишнюю банку соленых огурцов или там – шмат сала, и вообще, оценить, не ошиблись ли в посольстве, выдав вам въездную визу. Могу поделиться личным опытом: в качестве приветствия вместо слов «хай» или «хау дую ду» или, не приведи господь «здрассьте», следует употреблять слово «шалом». От этого волшебного слова лица блюстителей светлеют, в глазах появляется отражение тонкости понимания вопроса, и вас довольно быстро выпускают на волю.

Пройдя этот кордон, вы попадаете на площадь, к паркингу, где парни в униформе быстро-быстро выпроваживают машины…

Наша героиня, та самая «крези» Энн и её друг Дик быстро выгружали вещи из минивэна. Это были какие-то деревянные ящики, коробки и проч.

Была уже середина июля. Алекс выполнил свои обещания довольно быстро. В Москве их ждали – должны были встретить и проводить в Карелию. Подготовка экспедиции заняла около трех месяцев, что объективно можно считать очень оперативным, хотя Энн была другого мнения – ей казалось, что прошла целая вечность, но это не удивительно, с её рапидным темпераментом.

– Ты всё выгрузил, Дик?

– Да, по-моему, всё…

– А где твой чемодан?

– Вот он.

– Это мой чемодан, ты не всё взял из багажника.

Машина, подгоняемая униформистом, уже набирала скорость.

– Стоп!… стойте! Стойте! – Энн, крича это, еще и притоптывала ногой, но эта строгость не возымела действия, в машине её очевидно не слышали и тогда, она перенесла огонь на объект более доступный, – А ты чего стоишь, руки расставил? Делай же что-нибудь!

Дик, действительно расставил руки, верней, он задумчиво хлопал своими длинными руками себя по бедрам. Услышав призыв подруги, он сорвался с места и побежал за машиной. Руки его по инерции продолжали хлопать и поэтому, со стороны он стал похож на петуха, который, разгоняясь, помогает себе крыльями. Бессмысленность погони была очевидна, единственный вариант был – связаться с провожавшим их водителем по телефону – что тут же и сделала Энн. А Дик, убежал совсем недалеко: переходя на полосу автомобильного движения, он неудачно наступил на бордюр и упал.

Когда минивэн, сделав круг, вернулся к исходной точке, здесь начиналась «катастрофа». Перегородив всё нормальное движение, возле упавшего Дика, уже стояли: большая пожарная машина, реанимобиль и полицейская машина; все с включенными световыми и звуковыми сигналами. Как выяснилось, Дик упал не совсем удачно – у него образовался закрытый перелом ноги и на некоторое время он даже потерял сознание от болевого шока.

Быстро подъехавшие врачи знали свое дело: они сделали обезболивающий укол, наложили шину и всё остальное, что положено в таких случаях. Через несколько минут пострадавший уже улыбался, но о том, чтобы продолжать путешествие не могло быть и речи – уложенного на коляску Дика, уже везли к машине. Он смущенно говорил, державшей его за руку, Энн:

– Прости меня… я испортил всё дело… всё срывается, Бог мой! Это могло стать нашим взлетом… прости меня! Наверное, это судьба! Это мистика… Я почти сразу заметил – все, что связано с этим делом… мистика какая-то.

– Тебе сейчас нельзя волноваться… не волнуйся. Не волнуйся за меня.

– Не понял? Ты что решила?

– Я решила лететь, не смотря ни на что. Такой шанс представляется раз в сто лет, максимум, два раза. Я не могу отказаться…

– Тогда я лечу с тобой, – Дик рванулся с коляски, но тут же опять потерял сознание. Энн с санитаром уложили обмякшее тело на место. Дик, почти сразу, пришел в себя. Он почувствовал поцелуй в щеку и услышал шепот:

– Ну, вот видишь? Тебе нельзя. Не переживай телефон у меня всегда с собой будем общаться постоянно…

– Но ты не представляешь, что это за страна… Там же… Кто тебя защитит в случае чего?

– Мир не без добрых людей, – сказала Энн по-русски.

– Что?

Она перевела на английский и добавила:

– Не забывай, что у меня русская бабушка, и я знаю язык… а язык до Киева доведет…

– До какого Киева?

Впрочем, этот вопрос он задал уже из-за закрывающейся двери медицинской машины и ответа не услышал.

Пока Дику оказывали первую помощь, и подойти к нему всё равно не было возможности, Энн поменяла чемоданы и сдала вещи носильщику, поэтому, как только затих рев сирен отъехавших спецмашин, она, не оглядываясь, поспешила на посадку. Времени оставалось мало.

В какую авантюру она ввязалась Энн начала понимать только в самолете. Ей стало страшно. Каким бы неловким не был Дик, он был своим, почти уже родным человеком. Он был бы рядом, она могла бы им командовать, в мире была бы гармония, а теперь… Почему-то выплыли из памяти телевизионные передачи про Россию: эти грязные улицы, где бродят бандиты и проститутки, разбитые дороги, взрывы в метро, захваты заложников. Если верить передачам, то в России более или менее сносно только в Большом театре и в Кремле, потому что туда никого не пускают. Мысли эти были явно запоздалые – самолет, уже оторвавшись от земли, резко набирал высоту.

Родиной Энн была «одноэтажная Америка». Её родители имели дом в Нью-Джерси, недалеко от поселка Разина, где жила её бабушка, рано потерявшая мужа. Америка – страна иммигрантов, которые иногда ассимилируют в местном населении, но чаще, живут национальными колониями, особенно в больших городах и рядом с ними. Это – городские кварталы, или поселки за городом, итальянские, еврейские, негритянские (простите, я хотел сказать – афроамериканские), русские, армянские, калмыцкие и т. д. Поселок, где родилась и жила, до окончания школы Энн, был смешанным, то есть стопроцентно американским. Отец её был врачом в местной больнице, мать работала там же сестрой милосердия, но со временем, переквалифицировалась в домохозяйки. В школу Энн возил желтый автобус, а во время каникул, её отправляли к бабушке, где стояли две русских церкви с колокольнями и, вообще, бытовой уклад считался русским.

Энн с детства была пытливой девочкой – она не стеснялась задавать вопросы и, что самое главное, всегда внимательно слушала ответы. Училась всегда хорошо, много читала, в том числе и на русском. Американская жизнь приучает к самостоятельности, что, безусловно, нужно отнести к достоинствам этой страны. В старших классах Энн подрабатывала в кафе и на бензоколонке, имела свои деньги, а когда получила приглашение из Бостона на учебу, собралась и уехала. Тут началось её самостоятельное существование, о котором она давно мечтала.

У нас, в России, большинство людей узнают американскую действительность по изделиям Голливуда и уверены, что пить, курить и говорить американцы начинают одновременно, где-то, если не в начальных, то в средних классах школы. На самом деле – это не так. Америка, весьма пуританская страна, особенно это справедливо в маленьких городках и поселках. Энн отправилась в Бостон весьма девственной во многих жизненных вопросах.

Главная суть человека, больше всего, видна из того, как он использует свою свободу. Поселившись в Бостоне и, обретя, наконец, эту самую свободу, Энн почти всё время посвящала учебе. Она, конечно, имела друзей, ходила на «пати», попробовала марихуану – не понравилось. Она выбрала себе мальчика, как охотник выбирает себе жертву, среди стада оленей, как ученый планирует и ставит эксперимент, описывать который здесь нет никакой необходимости. Этот эксперимент надолго отбил у неё желание общаться с противоположным полом. И вообще, основная радость и горе её жизни, заключались в том, что она жила «от ума» – сначала подумает, потом сделает. Вроде бы хорошо? Но дело в том, что если то, что она задумала, не сбывалось, это доставляло ей невыразимые муки.

Дика Энн повстречала уже в Нью-Йорке, где обосновалась после учебы. Она давно и страстно хотела устроиться в Нью-Йорке – она не мыслила счастья вне огромного города. Родившихся в деревнях, почему-то тянет в большие города (и наоборот). Наверное, поэтому, на самый верх выбиваются по большей части провинциалы.

Дик выглядел нескладным, не приспособленным к жизни, о нем надо было заботиться, направлять его куда надо, отчитывать, в случае необходимости, что, при кипучем характере Энн вполне годилось, чтобы удовлетворить потребности души. Она привела его к себе, уложила в свою постель и назначила женихом. Это была, хоть и странная, но гармония.

И вот теперь, гармония разрушилась.

Она представила себя одну, маленькую и беззащитную в этой огромной диковатой стране, которая была, правда, родиной её предков, но осознать это, почувствовать было не так легко. Она откинулась в кресле и закрыла глаза. Ей представлялась сибирская тайга, степи, покрытые снегом, и еще, почему-то лошади и собаки. Это был еще полусон, когда гипнотические образы еще мешаются с реальностью. Энн неудобно повернулась и поняла, что засыпает и открыла глаза, как если бы вынырнула из колодца на белый свет, но грезившиеся ей образы, продолжали стоять перед глазами: две красивые красные лошади с черными длинными гривами и пышными хвостами до земли, укрытой чем-то белым, похожим на облака под крылом самолета. На круп передней лошади прилетает и садится большая белая птица, похожая на ворона, только почему-то белая как снег. Лошадь не обращает на птицу никакого внимания, но вокруг неё бегает с лаем большая дворового вида собака, пытаясь устранить непорядок. А птица с высоты своего положения разглядывает собаку умными глазами и покачивает головой, как бы говоря: «Суета сует и всяческая суета». Энн провела рукой перед собой, отгоняя виденье, и опять закрыла глаза. Через минуту-другую, Энн уже сладко спала, уткнувшись лбом в мягкую обшивку рядом с иллюминатором, за которым, далеко внизу, сверкал под вечерним солнцем огромный Океан.

4. На родине предков

Шереметьевский аэропорт оставил не самое лучшее впечатление в жизни Энн Шертли. Но надо понять и таможенников – багаж американской туристки больше чем наполовину состоял из непонятных коробочек с электроникой. Ребята решили, что столкнулись или с изощренной контрабандисткой, или простоватой шпионкой из ЦРУ. На помощь таможеннику, производившему досмотр, пришли двое товарищей, которые чуть позже вызвали начальника, тот по телефону пригласил пограничников, те в свою очередь призвали симпатичного мужчину в штатском из соответствующего учреждения. Так могло дойти и до представителя посольства Соединенных Штатов и вообще Бог знает до чего, однако все неожиданно устроилось. Энн догадалась позвонить встречавшему её в аэропорту представителю туристической фирмы, некоему Игорю Мартьянову (уже знакомому нам), тот появился почти сразу, увел куда-то пограничного начальника, вернувшись, предъявил какие-то бумаги мужчине в штатском, в результате последний тут же откланялся и удалился, вслед за ним рассосались и остальные. Путь в страну предков был свободен.

В то же время, это в целом неприятное событие имело и приятную для Энн сторону – Игорь взял на себя все дальнейшие хлопоты с багажом. Энн, памятуя о происшествии в Нью-Йорке, продолжала беспокоиться до тех пор, пока все вещи не были уложены в машину. Это был новенький микроавтобус европейского производства с большим туристическим салоном. Игорь представился исполнительным директором фирмы, поэтому Энн ожидала увидеть еще и водителя, но за руль сел сам директор. Энн устроилась впереди, пристегнулась ремнем безопасности и приготовилась к новым впечатлениям. Игорь, к удивлению Энн, ремнем пользоваться не стал, хотя сразу по выезду из зоны аэропорта, набрал очень большую скорость.

Приятное солнечное летнее утро не омрачалось обилием машин – дорога здесь была почти пустая. Вдоль дороги, за мелькающими рекламными щитами, уходили назад поля с перелесками, непривычные глазу постройки; но, в целом, пейзаж не очень отличался от американского, если не считать какой-то общей запыленности и плохого качества асфальта. Однако, свернув влево, на основное шоссе, они сразу попали в пробку. Микроавтобус застрял в правом ряду у самой обочины. Стоявший слева большой грузовик обдавал их черным дизельным дымом, водитель грузовика, видно от скуки, периодически нажимал на газ. Справа – легковые машины протискивались по грунтовой обочине, поднимая облака пыли. Окна микроавтобуса были плотно закрыты, работал кондиционер, но автомобильный перегар пробирался через все фильтры и, хотя это было невозможно, Энн казалось, что на зубах скрипит песок.

Игорь не обращал на все это внимания. Он был весел, и все время что-то говорил. Сейчас он ей рассказывал о том, как ему удалось освободить её с таможни: