Страж морского принца

– Слушаюсь и повинуюсь, – усмехнулась Джиад, кладя ладони на колени короля, где застряли штанины. – Позвольте помочь вашему величеству…

Стянув узорчатый темный атлас, она отправила штаны вслед за рубашкой на кресло у кровати, потом нежно провела ладонями снизу, от самых щиколоток, вверх – к стройным бедрам, белеющим в полутьме. Наклонившись, поцеловала гладкий теплый живот.

– Хочу тебя, – прошептал Торвальд, подаваясь навстречу. – Давай, Джи. Я так соскучился… Приласкай, как ты умеешь.

– Это тоже приказ? – поддразнила его Джиад, ловя губами его мужскую гордость. – Не могу не повиноваться…

– О да, – выдохнул Торвальд, вцепляясь пальцами в простыню и раздвигая колени шире. – Давай… Еще! Джи-и-и…

Это стоило всего, – с горячей томной нежностью поняла Джиад, слушая сбивчивое дыхание и негромкие прерывистые стоны. – Прыжка в море, боли, стыда… Уронив на её плечи тяжелые раскаленные ладони, Торвальд требовательно подавался навстречу, бессвязно шептал что-то, а когда Джиад оторвалась, тяжело дыша, глянул умоляюще и пьяно.

– Нет, ваше величество, – улыбнулась Джиад, одним гибким движением оказавшись на ложе рядом с распростертым телом короля. – Так быстро вы от меня не отделаетесь.

Улыбнувшись в ответ, Торвальд раскрыл объятья навстречу, сказал негромко:

– Моя Джиад. Королева моего сердца…

Мгновенно вспыхнув смущением, Джиад целовала самые сладкие губы на свете, совсем забыв, что у неё самой на губах все еще вкус мужской плоти Торвальда, покрывала торопливыми жадными поцелуями шею и ключицы, округлость плеч и ложбинку на груди. Нежила ртом и пальцами розовые соски, обводя языком сливочно-кремовый ореол вокруг них. Потом, не переставая ласкать, прошептала:

– Скажи это еще раз…

– Про королеву? – хрипло спросил Торвальд, притягивая ее к себе, помогая сесть сверху.

– Про сердце! – выдохнула Джиад, опускаясь на его бедра одним долгим медленным толчком и вскрикивая от переполняющего все её существо шального счастья.

Уперевшись ладонями в грудь Торвальда, склонившись над ним, она скользила вверх и вниз, отдаваясь как всегда щедро и беззастенчиво, откровенно наслаждаясь горячей жёсткостью мужских ладоней на своих бедрах, каждым прикосновением и толчком внутри. И заслуженное блаженство сплело и скрутило их вместе, превратив в единое целое, один трепещущий и содрогающийся комок сладких горячих судорог.

– Как хорошо… – со стоном выдохнул Торвальд, откидываясь на подушки. – Джи-и-и…

– Да, – прошептала Джиад. – Да… Люблю. Мой… Торвальд…

Никогда бы она не проявила непочтительность на людях, да и наедине лишнего себе не позволяла, но сейчас, мокрая от пота и бесстыдно обнаженная, она млела в объятиях не короля Аусдранга, а просто Торвальда. Её любимого…

– Ты чудесна, – отозвался Торвальд, блаженно прикрывая глаза. – Как же жаль. Нас никогда не поймут…

– Неважно, – искренне сказала Джиад. – Лишь бы ты…

Она не договорила, устыдившись вдруг, что и так слишком часто ноет. Торвальд уже обещал – чего же еще? Обвила руками податливое горячее тело, поцеловала висок, убрав с него влажные светлые прядки.

– Я сейчас уйду, – сказала негромко, словно извиняясь. – Никто не увидит.

– Угу…

Торвальд лежал рядом, расслабленный, притихший, восхитительно пахнущий страстью и ею, Джиад. Потом чуть повернулся, привстал на локте.

– Джи…

– М? – откликнулась Джиад.

– Ты сделаешь для меня кое-что? Есть одно поручение, я его больше никому не могу доверить, а дело срочное…

В голосе Торвальда звенели вина и смущение: гнать возлюбленную, пусть и воина, среди ночи по делу ему явно было стыдно. Джиад улыбнулась. Ну да, она, конечно, разомлела, как кошка на печи, после такого, но…

– Настолько срочное? – уточнила она, вздыхая немножко напоказ.

– Очень, – виновато отозвался Торвальд. – Я и собирался тебя послать, да вот… Не утерпел.

Повернувшись к нему, Джиад протянула руку, погладила по щеке.

– Говори, – сказала просто. – Я все сделаю.

– Ты чудо, Джи! – выдохнул Торвальд с таким восхищением, что Джиад невольно улыбнулась. – Там на столе пакет. Его надо отвезти в таверну «Три золотые рыбки» и спросить господина Карраса. Только так, чтоб никто не видел. В пакете договор, очень важный!

– Политика… – протянула Джиад, поднимаясь и торопливо натягивая штаны и рубаху, хотя тело так и молило если уж не остаться в постели Торвальда, то хотя бы добраться до собственной и отоспаться вволю. – Что ж, быстрее сделаю, быстрее получу награду, так? Мой король…

Наклонившись, она шутливо чмокнула Торвальда в кончик чуть курносого носа и, не оглядываясь, вышла, застегивая пояс с клинками.

Дворец давно притих, лишь стража на выходе сдвинула алебарды, но, узнав королевскую телохранительницу, разомкнула скрещенные древки и поспешно отдала честь. Два здоровяка, замерших у высокой двери, окованной металлом, были знакомы Джиад, и она забеспокоилась, не распространяется ли приказ Торвальда «чтоб никто не видел» и на них. Но тут уж ничего не поделаешь, охрана во дворце бдит на совесть. И мало ли, какие дела могут быть у госпожи мастера меча в городе? Свидание, может!

От последней мысли Джиад даже улыбнулась. Разве может кто-то сравниться с Торвальдом? Глупо было ей, безродному подкидышу, воспитаннице храма, влюбляться в северного принца, которому храм продал её клинок, но так уж вышло. С первого взгляда в юное чистое лицо наследника северного короля, приехавшего с договором в Арубу, Джиад поняла, что служить ему почтет за счастье. Да, глупо и самонадеянно. Но Торвальд ответил на её любовь – и это стало вторым величайшим чудом и счастьем в жизни Джиад. Первым было – что она попала в храм Малкависа.

Свернув с главной дороги к дворцу, она прошла парком, свернула на задний двор. Здесь не спали. Светились желтым окна пекарен, где вымешивали тесто для булочек и хлеба к завтраку придворных, чтоб утром подать горячими. Теплилась красными отблесками кузнечная печь, дремлющая, но не потухшая: мастер держал ее всегда готовой на случай какого-то срочного ремонта, но звенеть ночью молотом ему, конечно, никто бы не позволил. Бросал на землю желтый круг света фонарь у дверей конюшни – туда-то и свернула Джиад, сняв фонарь с крюка, чтоб освещать себе путь. Прошла к деннику своего жеребца, сняла со стены сбрую. Не будить же конюхов из-за такой мелочи. В ворохе сена в углу что-то зашевелилось, и из травы показалась заспанная конопатая мордашка, расплываясь в отчаянном зевке.

– Го-о-оспож-а-а-а…

– Спи, – негромко сказала Джиад, узнав своего знакомца. – Я сама заседлаю.

– Ага… – согласился мальчишка, снова сладко зевая. – Я тады еще… посплю…

– Что ж ты здесь ночуешь? – спросила Джиад, седлая коня. – Сено же колется.

– Зато не дерется никто, – рассудительно ответил конюшонок. – А то господин главный конюх злится, если лошади без присмотра… Вот если бы попону давали – то и ладно…

– Ну-ну… – отозвалась Джиад, выводя коня из просторного денника. – Спи уж, а я завтра с конюхом потолкую.

Не слушая сонно бормочущего что-то паренька, уползающего опять в теплое сено, она вывела недовольно похрапывающего жеребца во двор. Подумала с сочувствием, что жизнь везде одинакова: старшие гоняют младших, заставляя делать свою работу. Наверняка ведь старший конюх отправил в конюшню кого-то из взрослых, но крайним оказался конопатый рыжик. Надо будет с конюхом потолковать, но так, чтоб мальчишке не досталось. Он молодец: вон, как блестит вычищенная шерсть.

Подковы звонко цокали сначала по двору, затем по дорожке к калитке, где Джиад снова отсалютовали стражи, а уж потом и по мостовой сонного города, освещаемого только половинкой масляно-желтой луны. Воздух дышал ночной свежестью, и город тонул в чернильно-темных тенях, только кое-где светились редкие окна, да и то прикрытые ставнями.

А вот в таверне «Три золотые рыбки», удачно пристроившейся почти у самого пирса, народ еще не спал и даже не собирался. У Джиад на гулянки в тавернах не было ни времени, ни желания, но от караульных она слышала, что пиво в «Селедках», как прозвали таверну завсегдатаи, свежее, вино разводят по совести, а закуска стоит не дороже, чем может себе позволить честный моряк или солдат. Потому и хозяин процветает. Глядя на уютно золотящиеся окна таверны и вдыхая вкусные запахи жареного мяса и рыбы из полуприкрытой двери, в это легко верилось.

Ступив на невысокое крыльцо – не иначе, чтоб не свалился никто спьяну – Джиад прошла в зал, насквозь пропитанный особым духом подобных заведений: смесью запахов еды, пива, мужского пота, выделанной кожи и свежей рыбы. Подошла к стойке, за которой хозяин в заляпанном жирными пятнами переднике, но на удивление чистой и добротной одежде выкладывал на блюдо жареные колбаски. Следующая порция уже шипела на чугунной сковороде за его спиной, и Джиад почувствовала, что рот наполняется слюной. Сразу вспомнилось, что ужин она пропустила, меняя караулы вместо заболевшего капитана, а потом и случая зайти на кухню или послать кого-то за едой не представилось, потому что позвал Торвальд… Ладно, это подождет. Надо отдать пакет, а на обратном пути и перекусить можно.

– Я ищу Карраса, – сказала она хозяину, облокотившись на стойку так, чтоб видеть таверну и дверь за своей спиной – просто по привычке.

– Есть такой, – отозвался хозяин, глянув равнодушно: в Аусдранге, к счастью, на женщин в мужской одежде и с оружием никто особо не дивился, здесь хватало наемниц. – В задней комнате кого-то дожидается. Прикажете ужин подать?

– Потом, – улыбнулась Джиад. – Я ненадолго, а потом в общем зале поужинаю. Или вообще с собой возьму.