Ты станешь моей

На этот вопрос я, к сожалению, не получила ответа. Мужчина просто зашагал в сторону кухни, при этом он наклонялся вниз, когда проходил сквозь дверные проемы из-за своего внушительного роста.

– Папа скоро приедет. Руки распускать не советую.

Он остановился, обернулся. Вальяжно закатил глаза:

– Ты лучше о ранах моих позаботься. Из-за тебя ведь пострадал.

Нет, ну вы только посмотрите!

Ага, то есть как обычно виновата Я!

– Шуруй давай на кухню. Сейчас возьму вату и перекись.

Или лучше соли? С уксусом. Чтобы как следует посыпать ими раны зазнавшегося гада.

* * *

– Сначала ты. Поухаживай за мной, – хрипло прошептал Волк, наблюдая за тем, как я усаживаюсь напротив него на табуретку.

Сердце в груди начинает биться на рекордно быстрой скорости, а во рту пересыхает. Что на меня вдруг нашло? Почему я пригласила Волкана домой? Кто бы объяснил. Эта идея возникла сама по себе. Спонтанно. Вырвалась наружу прежде, чем я хорошенько успела её обдумать. Я была не я. Мной управлял чёрт знает кто.

– Давай сюда свои руки, боец, – выдохнула я.

Он послушно вытянул вперёд сбитые до мяса костяшки. Грудь будто проткнуло иглой. От жалости, наверное. Как будто это были не его руки, а мои. И я чувствовала всю его боль. Как свою. Я осторожно мазнула ватой по руке. Волк наиграно дёрнулся.

– Больно? – вздрогнула.

– Очень, – отозвался мужчина, гипнотизируя меня своими насыщенными чёрными омутами с кипящей в них лавой.

Я засуетилась, начала дуть на ранки. Как вдруг он схватил меня за затылок, и… приложил мои губы к ране.

– Ты что? – я опешила. Отскочила назад с такой скоростью, что табуретка на пол упала. С грохотом.

– Когда я ранился в детстве, мама всегда целовала мои ранки.

– Я не твоя мама, а ты больше не ребенок.

Хотя нет, ребенок! В душе. Волкан, которому не так давно стукнуло двадцать восемь, ведет себя как мальчишка во время полового созревания, у которого бурлят гормоны.

Ну вот, наверное, я его обидела. В его глазах вместо стального холода появилась странная грусть. Аж неловко стало от своих слов. Интересно, когда он надо мной подшучивает, вряд ли ему становится не по себе, а мне… вот очень странно! Хочу нагрубить, обозвать, но в душе почему-то жалею, испытываю неприятный дискомфорт. И кстати!

– Почему ты до сих пор в шапке?

– А, не знаю. Нравится очень. Забавные у вас вещи. Я жутко замёрз. Ненавижу холод. Никак не согреюсь. Да и некому, – поёжился, потерев плечи ладонями. – Как насчет тебя, пупс?

– Пф! – я попятилась назад, чуть не упала, зацепившись за край паласа. – Я сделаю вид, что не расслышала последнее предложение. Особенно слово «пупс».

Не имеет право меня так называть! Гадёныш.

Я покраснела от смущения. Даже уши. И волосы, наверное, тоже.

Волкан так и не снял ту дурацкую меховую ушанку и, честно, очень шкодливо в ней выглядел. Араб в шапке. С мехом. Традиционной, русской. Вот ведь милота! Ему идет. Прям не налюбуюсь.

Весёлые мысли прервались прохладным баритоном:

– Дай мне свою руку.

– Чего? – вздрогнула.

– Где у тебя бо-бо?

Я подошла вплотную к столу и вытянула руку вперёд, продемонстрировав мужчине свой посиневший ноготь. Жуткая жуть! Только ногти отрастила после неудачного маникюра. И тут такое! Как же я боюсь всяких там ссадин и царапин.

Он бережно взял мою руку. Ласково провёл указательным пальцем по моему травмированному среднему пальцу. Медленно, чувственно. Так волшебно, что боль навсегда исчезла. Меня повело, как во время похмелья, от мимолётного прикосновения. Кожа к коже. Мурашки рассыпались по всему телу. Волоски на руках вздыбились.

Его кожа – смуглая, как бронза, и моя – белая, как снег. Удивительный контраст. Пришлось схватиться за край стола второй рукой. Свободной. Чтобы не упасть, не дай бог.

Ну что же он делает со мной! А я? Ну почему я так реагирую? Как во время болезни. Испытываю все ее симптомы, когда ОН находится со мной рядом. Тем более когда ОН ко мне прикасается.

– Я сожалею.

Внезапно Волкан поднёс мой ушибленный палец к своим губам и нежно поцеловал чуть ниже места ушиба.

Перед глазами шарахнула молния. В ушах засвистело.

Ка-пец.

* * *

Его губы, они такие… слегка прохладные. Мягкие. Настойчивые. Во рту разлился терпкий привкус мармелада. Это что? Это что, блин, было? Извинился? И… поцеловал. Не верится!

Воздух в кухне накалился до отметки «опасно для жизни», как будто здесь случился невидимый взгляду пожар. Задрожав, я растерялась. Мечтая как можно скорей поменять тему разговора, я промямлила пересохшими губами:

– Пойдём, я т-тебе комнату, что ли, свою покажу.

Вот глупая! Вот ведь дурочка!

Наверное, Волкан воспринял моё нелепое предложение как повод начать с ним отношения. Ох! Клянусь, да я и думать не думала о каких-то там намёках! Просто хотела перевести тему разговора. А вышло черт-те что. Будто предложение переспать. Прямо сейчас.

– Ну вот, моя комната, – я рассеянно развела руками, впуская Волкана в святую святынь. – Здесь я живу. Сплю, готовлюсь к лекциям, читаю книги, и…

– Это ты? – мужчина меня перебил, уставившись на стену с фотографиями.

– Да. Это я, малышка ещё. Это папа. А это…

Я стояла впереди Волкана. Тыкала пальцами в рамки с фотографиями, которые были развешаны на стене моей комнаты в шахматном порядке, а он стоял позади меня. И дышал мне в спину. Горячее, бурное дыхание шевелило мои ниспадающие почти до самой талии волосы цвета крепкого кофе. Я не успела закончить мысль вслух. Мужчина осторожно сгрёб руками мои локоны. Перебросил их на левое плечо. И… припал губами к моей шее. Чтобы оставить лёгкий, практически невесомый поцелуй на коже. Без предупреждения. Просто взял и снова поцеловал.

– Ох, – закатив глаза, пошатнувшись, я судорожно охнула. Ноги не слушались. Мышцы превратились в вату. Этот «ох» стал катализатором нового взрыва. Я не успела ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни слова сказать, чтобы прокомментировать его наглое поведение. Волкан резко толкнул меня к стене. Развернул лицом к себе. Навалился на меня в углу всем своим внушительным весом. И… взял мои руки в плен. Высоко над головой. Прижал запястья к стене. В глазах замелькали чёрные пятнышки. Дыхание участилось. И у него. И у меня.