– Проблемы?
Я покачала головой, не желая делиться тем, что прячусь от отца и нанятой им няньки. У него уже были сомнения по поводу моего возраста. Дрожащей рукой я выключила телефон и положила обратно в карман. Мне всего-то нужна была неделя. Одна неделя никого не убьет.
Когда мы заканчивали обед, к столу подошел курильщик, питающий явное отвращение к американцам. Он не смотрел в мою сторону, но я кожей чувствовала его возбуждение. Грязные светлые волосы и расстегнутый пиджак, словно он только что трахался. Он был хорош собой в классическом смысле, хотя, вероятно, мог бы поработать над своей ксенофобией.
Он сказал Ронану несколько слов по-русски, слишком тихо, чтобы я могла расслышать. Ронан встал.
– Дай мне минутку, котенок.
Я кивнула и проследила, как он отошел в дальний конец зала. Этот человек был популярен.
Грязный блондин остался возле стола, засунув руки в карманы, и смотрел на меня так, словно я была букашкой, которую он хотел раздавить. «Убей их добротой» – таков был мой девиз. Ну… не всегда, но это был принцип, над которым я работала.
– Здравствуй, – с улыбкой сказала я. – Я Мила.
Мурашки побежали по коже, когда его взгляд прошелся по моему телу, а потом он с насмешливой улыбкой ответил:
– Костя. – Он пристально прищурился. – Может, он и покупает тебе модные штучки, но ты для него всего лишь еще одна шлюха.
Моя улыбка исчезла.
Никогда в жизни со мной так не разговаривали. Дома меня оскорбляли тонкими колкостями за спиной, а не грубостями в лицо. Этот человек даже не знал меня или того факта, что я все еще была девственницей, но слово «шлюха» ударило меня прямо в грудь.
И снова мне напомнили, что мне здесь не рады. Это заставило меня почувствовать себя изгоем, чем-то нелепым и неуместным. Неуместным как в Причалах, так и тут. Неприятие словно тиски сжало горло, пока на глазах не выступили слезы унижения. Костя выглядел мрачно довольным, когда одна слеза скатилась по моей щеке.
– Прошу прощения, – сказала я, схватив шубу со спинки дивана и надевая ее по пути к парадному входу. Когда я распахнула двери, кожу обласкал ледяной ветер. Альберт привычно стоял, прислонившись к машине у обочины, и курил сигарету. Он нахмурился, когда я подошла к нему. Я прислонилась к машине рядом с ним и вдохнула холодный промышленный запах города.
– У тебя все лицо в пятнах, – равнодушно сказал он, выпуская дым.
– Альберт, – вздохнула я, – иногда девушка не хочет знать правду. Точно так же, как, когда она спрашивает тебя, толстая ли у нее задница в этом платье, она не хочет услышать «да».
Он нахмурился.
– Кто-то сказал, что у тебя толстая задница?
Нет, меня всего лишь назвали «шлюхой».
– Что-то вроде.
– Это неправда.
Я весело выдохнула.
– Не пялься на мою задницу.
– Я мужчина. Все мужчины пялятся.
Как по сигналу мимо прошла беременная, и взгляд Альберта тут же опустился на ее задницу.
Я хлопнула его по животу.
– Она беременная, изврат.
– Это всего лишь значит, что она давалка.
Мужской разум – загадка.
– Что означает «изврат»? – спросил он, провожая взглядом женщину.
Я тихо рассмеялась.
– Ну, знаешь, «извращенец». – Он все еще выглядел озадаченно, так что я продолжила. – Это слово означает того, кто постоянно думает о сексе.
– Любого мужчину.
– Возможно, но не каждый хочет затыкать женщине рот и шлепать ее, Игорь.
Он выпустил облако дыма и многозначительно посмотрел мне в глаза, от чего по коже у меня побежали мурашки.
– Ты больше не в Майами, блондиночка.
После минуты неловкого молчания я протянула руку за его сигаретой. Альберт посмотрел меня с подозрением, прежде чем вложить ее между моих пальцев. Чувствуя прилив храбрости, я глубоко затянулась и закашлялась так сильно, что едва не выплюнула легкие.
– О боже, это ужасно!
Он забрал сигарету обратно.
– А ты чего ожидала?
– Ожидала, что буду выглядеть очень круто, – пожаловалась я в промежутках между кашлем. – Как Холли Голайтли в «Завтраке у Тиффани».
– Не понимаю, о чем ты.
Это выглядело таким фарсом, что я не могла даже говорить об этом.
Я положила ладонь на грудь.
– Боже, я уже чувствую рак в легких.
Он рассмеялся.
Головокружение ударило так быстро, что я покачнулась. Альберт поддержал меня, опустив огромную лапищу мне на руку.
– Воу, – сказала я, рассмеявшись. – Кажется, меня вставило.
– Твою мать. – Он хохотнул. – Ты легонькая.
А потом он отпустил меня, веселье в воздухе погасло от чего-то напряженного и горючего. Чего-то, что могло сдетонировать, словно бомба. Моя улыбка дрогнула, и я повернулась, чтобы увидеть стоящего позади Ронана.