И тогда я очень пожалела, что выбросила окровавленный лифчик… Пришлось скрестить руки на груди, пряча свои соски, которые, чтоб им провалиться, затвердели.
– Ждали? Извините.
– Сегодня совместный обход, и он должен был начаться, – Одьен грациозно приподнял руку и взглянул на свои аристократические часы, – десять минут назад.
– Извините. Впредь постараюсь не задерживать вас.
Одьен смерил меня оценивающим взглядом.
– Все за мной!
Мгновение, и все остальные, словно очнувшись, подорвались со своих мест. Я едва успела схватить свой новый голопорт и вылететь в коридор.
Мы начали обход с первой палаты. Всего в отделении их было двадцать. «По четыре на доктора», – посчитала я. «Итого – завались…».
Докладывали коллеги быстро и четко. Очевидно, подготовка к обходу была довольно ответственным мероприятием. Ригард задавал вопросы, осматривал каждого пациента и корректировал назначения. Безусловно, он был еще слишком молод для такой должности. Честно говоря, я никогда еще не встречала руководителей отделений младше тридцати пяти лет. Но, очевидно, все когда-нибудь бывает в первый раз.
Из отделения мы спустились на первый этаж в реанимацию. Там мы встретились со своими коллегами: реаниматологами, хирургами, нейрохирургами, гинекологами, терапевтами и еще, Бог знает, с кем. Человек тридцать толпилось в коридоре перед палатами интенсивной терапии и внимательно изучали незнакомую женщину, то есть меня. Одни вели себя достаточно скромно: покосились в мою сторону и тут же отвернулись. Другие же наоборот: рассматривали меня, как аукционный товар. До костей не пробрало, но неприятно стало. Я попыталась ретироваться от назойливых взглядов, спрятавшись за спиной доктора Ригарда, но трюк не удался: Ригард, заметив, что я дышу ему в затылок, обернулся и задал сакраментальный вопрос:
– Вы что-то хотели, доктор Ней?
– Нет, ничего! – ответила я и отвернулась от начальства, подыскивая взглядом другую широкую спину.
Тем временем все собрание стало перемещаться в одну из палат интенсивной терапии. Пристроившись за доктором Наварро, я поплелась туда же. Толпа обступила кровать первого пациента, и доктор-реаниматолог начал кратко излагать историю заболевания пожилого мужчины, находящегося на аппаратном дыхании. После недолгой дискуссии, коллеги облепили следующую кровать и перешли к обсуждению другой истории болезни. Спустя минут пятнадцать я заметила, что ряды коллег значительно поредели, в то время, как за моей спиной началось фоновое обсуждение последних новостей, то есть сплетен.
Другая палата, очередная кровать и новая история. Из-за плеча доктора Наварро я краем глаза взглянула на молодого пациента, о котором в данный момент шла речь. Райот. Неделю назад он упал с высоты. У парня был сломан череп, позвоночник, таз и бедро. Разрыв селезенки и печени уже оперировали. Пациент пришел в себя, но его держали в медикаментозном сне. На экране над кроватью засветились результаты последнего сканирования его позвоночника. Тем временем реаниматолог докладывал, что, после перенесенной несколько дней назад операции на позвоночнике, у парня в ране скопилась кровь, которая давила на спинной мозг. Нейрохирурги в ответ на это понимающе закивали и один из них ответил:
– Продолжаем наблюдать.
Стоит отметить, что нейрохирурги – это отдельная каста врачей-профессионалов, точно такая же, как и гинекологи. Только, если с последними еще можно договориться, то с нейрохирургами это сделать практически невозможно. Этим специалистам всегда некогда. Они постоянно заняты, когда необходимо проконсультировать пациента. С чем это связано, я не могу сказать. Очевидно, они действительно всегда очень заняты. Да и скептики они большие, чем все остальные. По части сарказма их опережали только онкологи и реаниматологи, которым, по долгу службы, только и оставалось, что шутить, пусть зло, пусть жестоко, ну а как иначе? Эти специалисты хоронят своих пациентов чаще, чем все остальные. «Се ля ви».
Все начали отходить от кровати, будто бы обсуждение уже окончено, и меня это немного удивило.
– А разве ему не показана операция? – спросил голос, принадлежащий, черт бы меня побрал, мне самой.
Нейрохирурги с кислыми минами начали активно переглядываться. Я молчала, ожидая, когда же кто-нибудь из них сможет ответить на столь простой вопрос. Доктор Наварро даже отошел в сторону, чтобы остальные смогли меня рассмотреть. Наконец, один из коллег повернулся ко мне (спасибо, что соизволил!):
– Завтра возьмем его.
– Почему только завтра? – не поняла я.
– Он на хорошей терапии. Возьмем его завтра.
Не в первый раз я встречалась с подобным пренебрежением. Все было понятно и без слов: кое-кто уже приговорил ноги этого парня и лишний раз пыжиться над райотской задницей не собирался. У каждого из них были свои недостатки. Я со своими боролась, но, видимо, не слишком усердно. Рот открылся сам собой, и я ступила на проторенную дорожку под названием «язык мой – враг мой».
– Почему не взять его сегодня?
– Простите, а вы, собственно, кто? – обратился ко мне один из нейрохирургов.
– Доктор Алексис Ней. Травматолог отделения экстренной хирургической помощи.
Зря он усмехнулся. Очень зря…
– Парень на хорошей терапии, – повторил нейрохирург. – Гематома еще не слишком большая.
– Вряд ли к вечеру она испарится.
– Возьмем завтра.
– Тогда, возможно, вообще ничего делать не стоит? – спросила я.
– Он все равно не пойдет!
– Может, он и не пойдет, но, если рассматривать перспективу установки стимулятора в будущем, гематому все равно следует убрать как можно скорее.
– Стимулятор – слишком дорогое удовольствие для такого, как он!
Я подумала, что ослышалась, потому переспросила:
– «Для такого, как он»?
– Успокойся, – услышала я за спиной тихий голос доктора Наварро. – Завтра сделают.
Я обернулась и взглянула на Одьена. Его слово в этом споре могло стать решающим. Но он прищурился и ничего не сказал. Все ясно. Он ничего не станет делать. Почему? У меня не было ответа. Может, это их собственные игры, а может, ему просто наплевать?
– С каких пор травматологи дают указания нейрохирургам?! – раздался громкий голос за спинами собравшихся.
Все расступились, и обладатель голоса подошел ко мне. Это был хранитель лет тридцати пяти в дорогом хирургическом костюме. Кого-то он мне напомнил… Я присмотрелась к надписи на бейдже и приподняла брови от удивления. Никто иной, как Айени Ригард, – руководитель службы нейрохирургической помощи… А у них тут – семейный подряд, оказывается…
– Я не даю указаний! – ответила я. – Я лишь прошу обратить внимание на этого парня.
– Вы полагаете, что мы проявляем халатность по отношению к нему? – спросил Айени Ригард.
– Нет.
– У вас есть основания думать, что мы некомпетентны в вопросах его лечения?
– Нет, – тихо ответила я и потупила взор.
– Или вы полагаете, что мы будем удовлетворять все пожелания молодой особы, которую видим здесь впервые?
Вот это пассаж… Кажется, только что мне снова указали, где мое место в этой дыре. Я взглянула на доктора Айени Ригарда и поняла, что он улыбается. Еще один красавчик-хранитель. У них с Одьеном было много общего. Разрез глаз, форма носа, телосложение. Но все-таки, в отличие от Одьена, этот хранитель показался мне слишком опасным.
– И к чему все эти нападки?
Теперь все смотрели на Одьена, простите, доктора Одьена Ригарда, который, кажется, только что вступился за меня.
– Она врач, а не девочка на побегушках! – продолжал гневную отповедь Одьен. – И ее замечание вполне оправдано! У пациента гематома и ее придется удалять!