Калейдоскоп

Великий перелом наступил для Сэма сразу после Рождества. Он получил ведущую роль в спектакле одного из театров и имел очень хорошие рецензии и отзывы критиков. Спектакль через четыре с половиной месяца сняли, но опыт работы в нем был бесценным.

Летом Сэм играл в театре города Стокбриджа, штат Массачусетс, и, будучи там, решил навестить сестру. Ему стало стыдно, что за целых три года, прошедших с окончания войны, он ни разу не попытался найти ее. Соланж даже упрекала его за отсутствие родственных чувств, пока сама не познакомилась с Эйлен и Джеком Джоунс и не поняла, почему муж игнорирует свою сестру.

Сэм разыскал ее благодаря старым соседям. Эйлен жила на грязной улице в беднейшем пригороде Бостона и была замужем за бывшим моряком, который для начала угостил шурина и его супругу изрядной порцией похабных анекдотов. Сама Эйлен, когда они сидели у нее в гостиной, говорила мало и, похоже, была сильно пьяна. Волосы у нее были, как и прежде, обесцвечены, но у корней уже отрастали темные; платье так плотно облегало фигуру, что с таким же успехом она могла бы не надевать ничего и этим явно порадовала бы своего мужа. Трудно было предположить между ней и Сэмом даже отдаленное родство.

Окончание визита и Соланж, и Сэм восприняли с облегчением. Когда они вышли от Джоунсов, Сэм глубоко вздохнул и посмотрел на жену с улыбкой, в которой сквозили грусть и разочарование.

– Ну вот, дорогая, теперь ты видела, что представляет собой моя сестра.

– Я не понимаю… как такое могло с ней случиться? – изумилась Соланж, которая с возрастом только хорошела и одевалась очень красиво, несмотря на их стесненность в средствах. Ее саму можно было принять за актрису или за преуспевающую манекенщицу.

– Она всегда была такая, – объяснил Сэм. – Мы никогда не ладили. – И со вздохом добавил: – Честно говоря, я никогда ее не любил.

– Как это плохо!

Бостон они покидали с чувством облегчения, зная, что отсутствие общения с Эйлен – это не такая уж большая потеря.

Зато о том, что контакты с Артуром стали гораздо реже, оба, безусловно, жалели. Один раз за лето он приехал посмотреть спектакль, и игра Сэма его очень впечатлила. Он, конечно, извинялся за Марджори, которая якобы очень плохо себя чувствовала и поэтому не смогла приехать, но на самом деле она отправилась к родителям в их загородный дом под Филадельфией. С осени Марджори приступала к занятиям на юридическом факультете Колумбийского университета и хотела отдохнуть перед началом учебного года. Конечно же, Соланж и Сэм не стали ни о чем расспрашивать.

Однако в сентябре Артур и Марджори отошли на второй план. Сэм получил свою первую значительную роль. Соланж на радостях купила бутылку шампанского, которую они и выпили вдвоем, преисполненные надежд на будущее.

Это была главная роль в пьесе «Дикость», обещавшей стать гвоздем сезона на Бродвее. Роль была как будто специально написана для Сэма – и режиссер не сомневался в его успехе. Артур проследил за оформлением контрактов, Сэм предупредил в ресторане, что с осени уже не будет у них работать, и с энтузиазмом приступил к репетициям. Спектакль имел богатых спонсоров и ставился одним из лучших режиссеров Бродвея. Карьера Сэма Уокера имела блестящее начало: в ту зиму ему предстояло играть вместе с такими знаменитостями, как Рекс Харрисон, Генри Фонда, Дэвид Уэйн и Энн Джексон. Это был год, который мог стать решающим в его жизни.

Чтобы отметить такое событие, Артур пригласил Сэма и Соланж на ленч в ресторан «21». Он объяснил, что у Марджори много занятий в университете, поэтому она не могла присутствовать. Соланж поделилась с Артуром новостью, с которой ночью уже познакомила мужа и от которой тот пришел в совершенный восторг. Свершилось долгожданное событие – Соланж ждала ребенка. Он должен был родиться в апреле, а к тому времени Сэм успеет утвердить себя в спектакле.

Все складывалось просто великолепно. Артур за ленчем задумчиво смотрел на своих друзей. Ему было только тридцать два года, но он выглядел гораздо старше своих лет. Он тоже хотел иметь детей, но ко времени окончания юридического факультета Марджори исполнится тридцать три года, потом она захочет делать карьеру… Артур понимал, что реально ему своих детей не видать, поэтому будущий ребенок Соланж и Сэма казался еще более важным.

– Завидую вам, ребята!

Он имел в виду не только ребенка, но и все, что у них было: взаимную любовь, веру Соланж в талант мужа. Для них все только начиналось. Сэму было двадцать шесть лет, а Соланж двадцать три, хотя с их первой встречи в освобожденном Париже минуло, казалось, много световых лет. Соланж, элегантная и ухоженная, была еще красивее, чем прежде. Казалось, счастье и энтузиазм переполняют ее.

К осени энтузиазм супругов ничуть не уменьшился. Сэм репетировал с утра до ночи, оттачивая роль до совершенства. Домой приходил усталый, но всегда находил в себе силы для того, чтобы приласкать Соланж, рассказать о труппе и театральных новостях. Его партнершей в спектакле была Барбара Джордж, звезда Бродвея первой величины. Она многому его учила, о чем Сэм говорил Соланж с восторгом.

Премьера состоялась 9 декабря. Рецензии театральных критиков превзошли все ожидания. Трудно было в это поверить… более того – просто невозможно… Но он смог, сумел!

Глава 4

Ребенок родился в счастливый момент их жизни, когда супруги Уокер продолжали упиваться неслыханным успехом Сэма на Бродвее. Складывалось впечатление, что Соланж все превосходно подгадала: роды начались, когда в субботу вечером опустился занавес, а на следующее утро, в десять часов, в «Докторс хоспитал» на Ист-Энд-авеню появилась на свет девочка с темными, как у отца, волосиками и зелеными, как у мамы, глазами. Сердце Сэма, как только он увидел малышку, было отдано дочурке. Он был безмерно благодарен Соланж, усталой, но гордой, словно она теперь владела каким-то важным секретом, доставшимся ей с большим трудом.

На следующий день первым посетителем был Артур. Глаза его увлажнились, когда он смотрел на новорожденную. Девочку назвали Хилари, Соланж это имя нравилось, хотя выговаривать его ей было трудно. Она так и не освоила звук «х», называла дочь Илари и шептала ей что-то по-французски, когда сестры приносили новорожденную на кормление. Счастливые родители попросили Артура быть крестным, что его очень тронуло, но в качестве крестной вместо Марджори Сэм пригласил свою партнершу по спектаклю, Барбару Джордж.

Крещение состоялось в торжественной обстановке, в кафедральном соборе Святого Патрика. На малышке была чудесная кружевная рубашечка, которую крестная купила в магазине Бергдорфа Гудмана, а на Соланж – новая норковая шуба, которую, как и кольцо с бриллиантом, Сэм подарил жене по случаю рождения дочери.

С момента получения им роли в бродвейском спектакле их материальные условия значительно улучшились, они переехали в более просторную квартиру на Лексингтон-авеню – не шикарную, но все-таки трехкомнатную: там была детская, выходившая окном на маленький скверик, уютная спальня Сэма и Соланж и гостиная, достаточно большая, чтобы принимать друзей. К ним теперь частенько кто-то заходил, преимущественно это были актеры, новые товарищи Сэма по труппе. Соланж не возражала против их визитов: наоборот, это ей нравилось.

Спектакль шел весь год и был снят лишь после Рождества 1949 года. В течение следующего месяца Сэм получил множество предложений, и когда он наконец выбрал наиболее подходящее, надо было уже приступать к репетициям и не оставалось времени перевести дух в кругу семьи.

Хилари исполнилось девять месяцев, она то появлялась у Сэма под ногами в ванной, когда он брился, то под столом, за которым он утром пил кофе, и беспрестанно лопотала «да-да-да», чем приводила его в умиление. Он хотел, не особо откладывая, завести еще одного ребенка, надеясь, что будет мальчик, но Соланж предпочитала подождать. Она радовалась маленькой Хилари и считала, что должна уделять ей максимум внимания. Она была заботливой матерью, но Сэма, казалось, любила даже больше, чем до рождения ребенка, словно ее запасы любви с появлением дочери десятикратно увеличились.

Материнство нисколько не повредило ее внешности. Соланж оставалась потрясающе красивой молодой женщиной; теперь и пресса стала о ней писать как о фантастически привлекательной жене Сэма Уокера. Частенько у нее брали интервью, но она всегда переводила разговор на Сэма и его актерский талант. Критики совершенно с ней соглашались, особенно после премьеры нового спектакля. Он шел на протяжении двух сезонов, когда же был в конце концов снят, Сэм решил немного передохнуть, и они с Соланж отправились на побережье.

Соланж вскоре забеременела. Спустя девять месяцев, в вечер премьеры следующего спектакля Сэма, родилась еще одна девочка, на этот раз рыжеволосая, как ее мама. Соланж пришлось мчаться в больницу в сопровождении Артура сразу после того, как поднялся занавес. Она ужасно жалела, что не посмотрела премьеру, но и так едва дотянула до больницы, по дороге все время сжимала руку Артура, а тот торопил шофера.

Александра появилась на свет через десять минут после их приезда, прямо на каталке, не доезжая до родовой палаты. Малышка громко закричала, появившись на свет, и медперсонал поздравил Соланж с рождением здоровенькой девочки.

Артур пришел ее навестить, как только Соланж поместили в палату, и шутил, что она могла бы уже с малышкой успеть на финал пьесы. Соланж идея понравилась, она сожалела только, что это нереально. В качестве утешения Артур пообещал после спектакля доставить к ней Сэма и уехал, тепло простившись.

Сэм появился в больнице только на следующее утро. Он объяснил, что не мог вырваться с нескончаемого банкета по случаю премьеры, и старался при этом не замечать обиды в глазах жены. Соланж ждала его всю ночь, а он даже не позвонил.

Словно искупая свою вину, Сэм принес ей в подарок великолепный изумрудный браслет, но не смог этим унять ее боль. Соланж пыталась догадаться, где он на самом деле был. Он вообще в последнее время уделял ей мало внимания, объясняя это необходимостью отдавать все свое время спектаклю, и все же… в ее представлении ребенок был гораздо важнее. Однако Сэм говорил только о своей партнерше по спектаклю. Она, похоже, его совершенно очаровала.

Из больницы Соланж и Александру забирал Артур, потому что Сэм был занят на репетиции. Он постоянно отсутствовал, возвращался домой лишь поздно ночью.

Соланж ничего не говорила мужу, тщательно скрывала свои переживания, надеясь, что все образуется. Она сознавала, что в их браке наступили перемены, и начинала чувствовать в душе некую пустоту, причинявшую постоянную боль.

Похоже, лишь Артур это замечал, с ним единственным она могла говорить по душам. У него, правда, были свои проблемы. Он хотел иметь детей, а Марджори не желала об этом и слышать. Осуждая поведение Сэма, Артур считал его круглым дураком, но вслух этого не высказывал, а лишь пытался морально поддержать Соланж во время их частых встреч, обычно происходивших в обеденное время. Артур осуждал Сэма за нечестность по отношению к столь беззаветно любившей его жене и нередко жалел, что тогда, в Париже, не проявил большей настойчивости, чем Сэм, но что было толку теперь в этих сожалениях? Соланж принадлежала другому и любила своего мужа.

– А ты, Артур, счастлив? – спрашивала она и тут же сама отвечала: – Нет, конечно же, нет… Я напрасно спрашиваю тебя…

Артур только с тоской смотрел на нее. Как можно быть счастливым с женщиной вроде Марджори? Это же просто эгоистичный, честолюбивый айсберг.

– Тебе следовало бы заставить ее родить детей, если ты хочешь их иметь. Время работает против вас.

Соланж сказала это с серьезным видом, но Артур с горечью рассмеялся. Невозможно было заставить Марджори что-то сделать, если она этого не хотела. По крайней мере, он не мог: не такой он человек.

– Невозможно заставить женщину иметь детей, – покачал головой Артур. – В конце концов получится, что и мать несчастна, и дети тоже. Не то что твои.

Хилари и Александра были прелестными малышками, Артур боготворил их. Хилари была темноволосая, как Сэм, и зеленоглазая, а Александра – ярко-рыжая и голубоглазая.

Артур улыбнулся Соланж и увидел в ее глазах печаль. Она знала, как проводит время Сэм: слухи о его похождениях распространялись по Нью-Йорку быстро, да и газеты уделяли ему много внимания.

– Он ужасный глупец. Ему тридцать один год, мир лежит у его ног… и жена у него такая, за которую любой мужчина дал бы отсечь себе правую руку.

– Зачем мне рука? – усмехнулась Соланж. – Мне нужно его сердце, а не рука… или все эти дорогие безделушки. Когда он нашкодит, то непременно приносит украшения с бриллиантами.

– Я в курсе, – нахмурился Артур.

Он по-прежнему давал Сэму рекомендации относительно его финансов и в последнее время настаивал, чтобы тот жил экономнее. Но Сэм его не слушал и упивался успехом: все покупал, покупал и покупал… все только самое лучшее для дочек… меха и ювелирные украшения для жены… одежду для себя и дорогие подарки для любовниц. О нескольких его возлюбленных Артур был осведомлен, но в глубине души надеялся, что Соланж ничего не знает. Но, оказывается, дело обстояло иначе. Ему впервые показалось, что она действительно несчастна.

– Я не знаю, Артур, что мне делать. Устроить ему сцену и сообщить, что знаю обо всем, или тихо сидеть и ждать, когда это закончится. А закончится оно скоро. С Сэмом так всегда… Потом он ко мне возвращается.

Соланж улыбнулась такой улыбкой, за которую Артур многое бы отдал, если бы она предназначалась ему.

– Ты очень разумная женщина, Соланж, в отличие от большинства американок. В этой стране жены сходят с ума, если подозревают мужа в связях на стороне. Они нанимают сыщиков, подают на развод, грызутся за каждую сколько-нибудь ценную вещь…

Соланж лишь улыбнулась на это своей легкой, мудрой улыбкой, которая как-то не вязалась с ее юной внешностью.

– Мне не нужны вещи, Артур. Мне нужен только мой муж.