На этот раз он сам зажёг керосинку, проверил рюкзак, недоуменно покачал головой.
– Надо же, и правда, ничего не взял, даже ствол вернул, – пробормотал мужчина себе под нос. – Чудной дед.
Прилёг на жёсткую деревянную кровать и почти сразу уснул.
4
За ночь керосиновая лампа успела догореть. Он снова проснулся в полной темноте. Нога болела уже не так сильно, но всё ещё ощутимо.
Хромая, вышел из комнатки как раз, когда Анатолий Николаевич поставил на стол большую сковородку с яичницей. Увидел нового соседа и добродушно пожурил:
– Я уж подумал, помер ты там, что ль, всё спишь и спишь. Садись завтракать, пока не остыло.
– Не дождёшься, – хмыкнул в ответ Михаил.
Они позавтракали. Анатолий сварил кофе.
– Толь, а где шмотьё моё? – спросил Миша, прихлёбывая обжигающий напиток.
– Так вон же, у печки висит. Я джинсы-то почистил, но не обессудь. Уж как получилось.
– Да какой там, Толь? – замотал головой его гость, – и так мамкой за мной ухаживаешь.
Анатолий молча кивнул, начал собираться на улицу.
– Я пойду за дровами схожу, тут рядом. Ежели чё, кухня вся твоя. Вон, под окном, видишь шкафчик? Это ледник, с холодильником здесь беда, сам понимаешь. В общем, там продукты, бери, коли понадобятся. И не шали.
– Погоди, туалет где у тебя?
– А, это ты на улицу выйдешь, прям за домом стоит.
Анатолий Николаевич натянул валенки, махнул рукой и вышел в ослепительную белизну январского дня.
Михаил допил кофе, оставил кружку на столе, пошёл снимать вещи с натянутых над печкой верёвок.
Через полчаса он стоял на крыльце храма в раздумьях, как ему дойти до туалета. Ведь снега намело столько, что, казалось, сделай шаг – провалишься по пояс. И в этом его также убеждала цепочка глубоких следов, оставленных гостеприимным хозяином. Но тот был в валенках, а у Михаила лишь кроссовки, от которых мало толку.
Правда, особых вариантов не было. Конечно, по малой нужде он бы и с крылечка сходил, если бы хотел только по малой…
Чертыхнувшись про себя, сделал первый шаг, тут же провалившись почти по колено в снег. Ну, хоть не по пояс.
Продолжая ругать эту зиму и проклятый снег, обогнул дом, увидел небольшой туалет с остроугольной крышей, покрытой огромной шапкой снега.
– Не хватало ещё, чтоб меня в туалете крышей придавило, – пробурчал и пошёл (хотя, скорее, продолжил пробиваться сквозь снег) к своей цели.
Продрогнув, быстро сделал все свои дела и с ужасом понял, что такие походы теперь ему придётся совершать не меньше пары раз в день. А если дед напортачит со стряпнёй, то даже чаще.
Он вышел, в сердцах хлопнул хлипкой деревянной дверцей. С крыши, тихо хрустнув, поехал наст снега. Ухнул прямо рядом с мужчиной, разметав всё под собой.
– Сука! – вскрикнул от испуга, отскочив в сторону, насколько ему позволяла раненая нога. – Нервы ни к чёрту! – продолжил он диалог сам с собой, но вдруг осёкся на полуслове.
У туалета, как раз там, где упал снег, что-то чернело. Аккуратно, косясь на крышу, он подошёл поближе и остолбенел от вида находки.
Привалившись к стенке, явно от кого-то прячась, сидел замёрзший насмерть ребёнок. Девочка. Михаила замутило от увиденного, он опёрся рукой о туалет.
Может, тоже заблудилась? Не смогла дойти до крыльца?
Перевёл дух, подошёл к замёрзшей девочке поближе. Нет. Она точно здесь пряталась от кого-то или от чего-то. Сжимая в руках простенькую тряпичную куклу, словно украдкой пыталась выглянуть из-за угла. В сторону храма.
Но почему так и не вышла? Что её испугало? Что заставило сидеть тут и замерзать под непрерывным снегопадом?
Он вспомнил, как сам недавно чуть не остался лежать под деревом, укутанный белым холодным саваном.
Говорят, под снегом человеку становится тепло, он засыпает и замерзает. Вот как эта девочка. Только у неё глаза открыты.
Всё-таки его вырвало.
Спустя пару минут, когда более-менее оклемался, Михаил заставил себя подойти к ней вплотную. Лёгкая курточка, штаны и валенки. В одной руке она сжимала куклу, а в кулачке другой – конец цепочки, свисающей с шеи. «Крестик», —отрешённо подумал Михаил, не отрывая глаз от девочки.
Смутное и очень плохое предчувствие зашевелилось внутри.
Присел, пытаясь понять, куда она смотрела перед самой смертью. Вроде бы в сторону храма. Хотя нет, чуть дальше, скорее за него.
Он присмотрелся и увидел огромный сугроб у заднего фасада дома.
Не обращая внимания на боль в раненой ноге, поспешил в ту сторону. Вблизи оказалось, что это был не сугроб, а здание, похожее на сарайчик или сильно занесённую снегом пристройку к дому.
Михаил пытался найти дверь, пока не наткнулся на большой амбарный замок. Поразмыслив пару секунд, достал из джинсов складной нож, выдвинул отвёртку. Недолго провозившись с замёрзшей железкой, всё-таки услышал долгожданный щелчок и скинул замок на землю.
Вошёл внутрь, потихоньку привыкая к мягкому полумраку после яркого дня снаружи. Вдоль стен стояли полки, уставленные бесчисленными банками с консервами и зимними заготовками. В дальнем углу он увидел три пары лыж.
Две – взрослых и одна – детских.
Внутри него что-то оборвалось.
Толя, Толик, Анатолий. Ну, держись, сука!
Рядом с лыжами стояли большие деревянные сани, накрытые огромным цветным одеялом. Повинуясь внезапному порыву, Михаил сделал пару шагов и скинул одеяло на дощатый пол.
Знай, что там увидит, он бы не сделал этого никогда в жизни.
Вообще. Совсем.
Там лежали два голых тела, порубленных на части. Мужчина и женщина. Хотя даже это можно было понять с трудом. Куски нарубленных рук и ног прикрывали выпотрошенные туловища. Две отсечённые головы венчали эту жуткую пирамиду из мяса и костей. Их рты были приоткрыты. Они смотрели друг на друга, словно застыв перед своим последним поцелуем.
– Ты знаешь, что любопытство сгубило кошку? – услышал знакомый голос Михаил.
Он дёрнулся было, но затем почувствовал удар по затылку и провалился в темноту.