У меня нет имени

Прочитав последнее объявление, скривился. Неприятные воспоминания плеснули желчью на самолюбие, оживляя перед глазами картины, которые он так долго и старательно загонял в глубь подсознания.

Как эти щенки издевались над ним. Над его нескладной худощавой фигурой. Как скинули вечером в пустой бассейн на улице, убрали лестницу, и он просидел там полночи, не смея позвать на помощь (потому что кричать из ямы было невероятно стыдно), пока Семёна не нашли перепуганные пропажей вожатые. Потом до конца смены на него показывали пальцем, называя водяным.

Сухие тонкие губы старика сжались в узкую линию.

Под текстом объявления была фотография мальчика лет восьми. Его левая бровь, тёмная и густая, разительно отличалась от второй, бледной и тонкой. Часть лица была покрыта мелкими разноцветными пятнышками, а лоб явно измазан в чём-то белом. Возможно, каким-то детским гримом. Да, скорее всего, это грим, оттого и такая нелепая разница в бровях. И хотя всем своим видом ребёнок изображал крайнюю радость, сама фотография скорее отталкивала и даже немного пугала.

Семён Игнатьевич резко повернулся, дрожащей рукой нажал на кнопку первого этажа. Двери захлопнулись с неприятным лязгающим звуком, и лифт поехал вниз. Сердце бу?хало паровым молотом, грозя каждым новым ударом проломить тщедушную грудь. Да что же с ним сегодня такое? Сначала проклятые суставы, теперь это идиотское объявление. День только недавно начался, а уже напоминал гремучую змею, от которой хотелось держаться подальше.

Внезапно кабина вздрогнула, замерла. Проехала ещё немного, её тряхнуло ещё сильнее, и она остановилась окончательно. А ещё через секунду погас свет.

Семён Игнатьевич шумно задышал, пытаясь нащупать в темноте чёртову панель управления. Ничего не получалось. Морщинистые пальцы скользили по гладкой металлической поверхности, но ожидаемых выпуклых кругляшов не находили. Он остановился, медленно выдохнул, стараясь привести мысли в порядок. Ему нужен свет.

Ну конечно!

Руки метнулись к карманам вельветовых брюк. В одном из них лежал старенький раскладной мобильник, а вот во втором…

Во втором старик наткнулся на небольшую прямоугольную коробочку и на секунду даже забыл, где он. Это было совершенно невозможно. Абсолютно точно Семён Игнатьевич помнил, как убирал её обратно в шкаф. Да, всё верно. Сначала положил на тумбочку, надел брюки и потом…

Потом он стоял уже на лестничной клетке, у лифтов.

Нет, чушь какая-то. Возраст играет с ним дурные шутки. Иногда с ним бывало так, что он приходил на кухню и не помнил, зачем. Или засыпал в кресле перед бубнящим телевизором, а утром просыпался в той же одежде, но уже на своей кровати. Только это всё было не то.

Не так.

Семён Игнатьевич сунул руку во второй карман. Рядом с телефоном тихо звякнула связка ключей. Значит квартиру он всё-таки закрыл. Уже неплохо. Достал трубку, откинул крышку. Экран засветился не ярко, однако достаточно, чтобы найти проклятые кнопки. В это время где-то сбоку раздался негромкий смешок.

От неожиданности старик выронил импровизированный фонарик. Тот погас, очевидно, захлопнувшись, и кабина снова погрузилась во тьму. Семён Игнатьевич замер, прислушиваясь, лихорадочно пытаясь разглядеть хоть что-то в кромешной темноте. Но нет. Наверное, показалось. Он присел (колени тут же отозвались тупой далёкой болью) и начал шарить руками вокруг себя. Пальцы наткнулись на пластиковый корпус, жадно схватили…

Хи-хи.

Семён Игнатьевич вскинул голову. Слева от него мерцали две небольшие точки. Они были чуть выше, примерно там, где висели идиотские объявления. Крышка телефона тихонько скрипнула, открываясь. Слабый свет выхватил контуры прозрачных пластиковых кармашков на стене. Пенсионер поднял его перед собой, словно защищаясь, и опять увидел ту фотографию.

Только мальчик на ней уже не улыбался. И у него не хватало одного зуба.

Тоненькая струйка крови протянулась от пустующей десны вниз, по металлической стене, и продолжала своё движение к полу. Хриплый крик утонул в окружающем мраке. Двух других объявлений больше не было. Их место заняли новые фотографии. Внезапно Семён Игнатьевич понял, что всё пространство вокруг увешано снимками различных детей. У всех не хватало зубов, и в прорехах начинали набухать жирные капли крови. Теперь смех эхом перекликался между ними, заставляя метаться тусклый свет телефона из стороны в сторону.

– Вы не можете! – каркнул старик, вжимаясь в запертые створки дверей. – Нет! Вас нет! Вы мертвы!

По левой стороне груди разлилось ледяное пламя. Схватился за сердце немеющей рукой. Из фотографии, висевшей ближе всего, показалась детская ладошка, перепачканная чёрной влажной землёй. Она тянулась к нему. Хватала воздух, приближаясь всё ближе и ближе. К ней присоединилась вторая. Потом третья, и ещё одна, и ещё. Маленькие пальцы цеплялись за рубашку, за лицо, за редкие седые волосы и тянули к себе. Семён Игнатьевич отшвырнул бесполезный телефон, выхватил из кармана заветную коробочку.

– Вам это нужно? Вот зачем вы здесь?

Он неожиданно зло рассмеялся. Откинул крышку, оттуда ударил луч света, озарив на мгновение шевелящуюся массу вокруг него. Глаза старика блеснули безумием.

– Но вы ничего не получите! Это моё! Моё!! Моё!!!

Запрокинул голову и высыпал всё её содержимое в рот, как пачку солёных орешков. Он хохотал, как сумасшедший. Жевал старыми дёснами детские зубы и кричал, выплёвывая их на пол:

– Моё! Моё! Моё!

3

Нашли одинокого пенсионера только через месяц. Когда запах гниющей плоти начал разноситься уже по всему подъезду, соседи вызвали МЧС и вскрыли дверь. Слухи о том, что увидели пожарные в спальне маленькой квартирки, ещё долго будоражили весь дом.

Семён Игнатьевич сидел в одних парусиновых трусах на полу, прислонившись спиной к кровати. Запрокинутая голова пялилась на вошедших тёмным провалом сгнившего кадыка. Рядом с ним валялась пустая жестянка из-под леденцов. Почерневшее лицо было искажено гримасой первобытного ужаса, но широко распахнутый рот растянулся в кричащей ухмылке.

И маленькие, пожелтевшие от времени детские зубы заполняли его целиком.

4

Семён Игнатьевич стоял у приоткрытого окна, наблюдая за расшумевшейся детворой. Как же они раздражали! Даже больше, чем ноющие суставы. Он повернулся к холодильнику и с явным усилием открыл белую дверцу. Критически оглядел его содержимое. Придётся идти в магазин, на одном кефире долго не проживёшь. Обречённо вздохнув, собрался уже отправиться в спальню, но тут его дёрнуло странное чувство.

Дежавю.

Это всё уже было… где-то. Или когда-то…

И горечь таблеток, и этот противный детский визг с улицы, и пустые полки холодильника…

Ерунда.

Старость играет с ним злые шутки. Он зашёл в спальню. А оказался в холле с лифтами. Уже одетый. Нахмурился, оглядел себя с головы до ног. Вельветовые брюки и рубашка. Вроде бы всё в порядке, но…

Семён Игнатьевич встряхнул головой, прогоняя настойчивое ощущение, и нажал на кнопку вызова лифта.

Конечно, пока здоровье позволяло, он старался ходить вниз пешком. Тем более что такое девять этажей? Форменная ерунда. Но к восьмому десятку делать это становилось всё сложнее. А уж сегодня и подавно.

Новенькие металлические двери разъехались в стороны, старик обречённо вздохнул и шагнул внутрь.

Он скользнул взглядом по рекламным листовкам, развешанным по стенам в специальных прозрачных пластиковых кармашках, вздрогнул.

Самая лучшая пицца в районе! Скидка на первый заказ 10 %!

А следующее будет про…

Приглашаем в наше семейное кафе! Детям скидка!

И последнее…

Дорогие родители! Скоро лето! Приглашаем ваших деток в наш летний лагерь!

Ещё вчера тут ничего не висело, он был в этом уверен, но как тогда…

Да нет. Чушь.

Нажал на кнопку первого этажа. Лифт поехал вниз.

Мальчик!