Злая Русь. Царство

Однако даже после провозглашения новоявленного русского базилевса все зависело от его младшего брата. Откажись Ярослав присягнуть, откажись привести Новгород под руку Владимира, и все «царство» наше состояло бы из зимой сложившегося союза двух княжеств, чью боевую мощь уже подорвал первый удар Батыя. Н-да… Пожалуй, это было самое узкое место моего плана – окажись Ярослав честолюбцем, готовым бороться за свою гордость даже перед лицом смертельной опасности в лице татар (а что, Даниил Галицкий, Михаил Черниговский и иже с ними так и поступили), и вся моя задумка посыпалась бы, словно карточный домик. Но на первое личное послание старшего брата, младший ответил согласием, и вот с этого момента интрига и закрутилась.

Итак, совсем недавно получивший «официальный запрос» от Юрия с требованием ему присягнуть, Ярослав Всеволодович во всеуслышание возмутился притязанием зарвавшегося владимирского князя. И тогда свежеиспеченный император во главе личной дружины двинулся к Торжку. Собственно, сил у него немного, не более трех тысяч воев, большая же часть ратников собраны сейчас как раз в Рязанском княжестве и в Нижнем Новгороде. Там, где ожидается возможный удар татар и где активно готовятся его остановить – вмораживают рогатки в речной лед, усеивают его «чесноком», перекрывают дороги-зимники со стороны степи и Булгарии засеками и также засыпают железными рогульками. Жителей приграничья массово переселяют в посады крупных городов, а стены и валы порубежных крепостей заливают водой, чтобы покрыть их толстой ледяной коркой. Кузнецы без устали куют топоры, шлемы и стальные умбоны для щитов ополченцев, а последних старательно готовят в обоих княжествах. В Рязани и Муроме налаживают также производство моих станковых стрелометов, а в Чернигов отправился Коловрат с задачей подкупом или даже силой сманить мастеров, способных собирать настоящие пороки-камнеметы.

На обратном же пути Евпатий должен заехать в Новгород-Северский: его правитель Мстислав Глебович, единственный из всех князей Северской земли пришел на помощь Чернигову во время осады его монголами в 1239 году. И к слову, нанес мощный деблокирующий удар, который татары с трудом отразили – сеча там была лютая… Храбрый воин пал в битве вместе с другими ратниками, сражаясь до конца, и это, пожалуй, лучшая характеристика нашего будущего союзника! Которому предложат помощь с вокняжением в Чернигове в обмен на присягу базилевсу и реальную помощь в борьбе с татарами. Собственно говоря, если мне не изменяет память, Мстислав и так предпринял попытку занять стольный град княжества, после того как его двоюродный брат Михаил Всеволодович (тот самый, что прокатил рязанцев с помощью против Батыя) занял освободившийся престол Киева. Вот только Мстислава Глебовича он из города выгнал, пожадничал, а после бросил на произвол судьбы и Чернигов, и Киев, трусливо бежав в Венгрию спасать собственную жизнь. Наверное, где-то в глубине души это малодушие терзало его сердце всю оставшуюся жизнь – не иначе поэтому, когда зашел вопрос о преклонении перед языческими идолами в ставке Батыя, Михаил Черниговский нашел в себе силы сказать «нет» и принять мученическую кончину. Как по мне, он сознательно пошел на смерть, искупая прежние грехи кровью – в буквальном смысле…

Но пока что Михаил Всеволодович далек от совершения духовных подвигов и как союзник совершенно бесполезен. Он скорее позволит пролиться крови русичей, чем уступит и присягнет Юрию, а вот его двоюродный брат гораздо более перспективен. Таким образом, все необходимое и все в принципе возможное для отражения нового удара татар нами уже сделано. Коли решатся поганые атаковать зимой – что же, их встретят многочисленные засады небольших групп лучников, уходящих от преследования на лыжах и подготовленных к осаде крепости с сильными гарнизонами. А пока осажденные выигрывают время, князья успеют объявить новый сбор ополчения. Кроме того, очередной удар Батыя не должен стать для русичей неожиданностью – в разоренный монголами Булгар направлено множество лазутчиков из числа беженцев, нашедших приют на Руси. Беженцев, чьи семьи отныне примут на полное обеспечение князей – они не будут ни в чем нуждаться даже в случае гибели наших добровольцев-разведчиков, вернувшихся на свою родину.

Наконец, во Владимире готовится первое посольство в землю зихов, к царю Тукару – оно отправится в путь, как только на реках сойдет лед и Дон станет судоходным. Посольство станет первой ласточкой – наши посланники сообщат царю о возможном ударе поганых, предложат союз и помощь в борьбе с общим врагом. А в числе даров зихам будут предоставлены мастера, умеющие строить мои мобильные станковые стрелометы. Заодно будет уточнено и общее положение дел в охваченной междоусобной бранью Алании, и прощупана почва на предмет помощи Тукара одному из сыновей базилевса Юрия, являющихся по бабке также и претендентами на престол распавшегося царства ясов.

Но это все касается монголов и противодействия их возможному удару, однако именно сейчас, с началом таяния снегов и скорым всеобщим бездорожьем, мы имеем солидную фору во времени, благодаря которой я должен успеть создать коалицию из шведов и крестоносцев. Ведь когда дороги высохнут, из Новгорода на Торжок двинется крупная рать возмущенных новгородцев во главе с не менее возмущенным Ярославом Всеволодовичем. Бьюсь об заклад, что подконтрольное местным «олигархам» вече гораздо быстрее и единодушнее проголосовало за то, чтобы биться с единоверцами и собратьями по крови за пограничный город княжества, чем выступить вместе с ними против язычников монголов.

Да и шут с ними. Власть купеческой верхушки и выборных посадников в Новгороде, преследующих исключительно свои интересы, скоро канет в Лету. Потому как только новгородская рать скроется из вида, Александр внезапно схватит посадника и наиболее одиозных представителей купечества, пытающихся выступать против князя. А как только город забурлит и начнет требовать их выдачи, княжич покинет его пределы с личной дружиной и боевыми отрядами верных бояр. И только они уйдут, как наши люди начнут сеять панические слухи о том, что «вот-вот на Неве высадятся шведы и пойдут на оставшийся без защитников Новгород» да что «с запада в пределы княжества вторглись крестоносцы». Поначалу эти слухи будут пугать только самых малодушных, но когда они получат реальное подтверждение… Для новгородской вольницы это станет отрезвляющим ледяным душем – так же, как и в реальной истории.

Александр, впрочем, уйдет недалеко – в Ладогу. Где местный воевода заранее соберет ратников и ополчение, и куда князь Ярослав заранее отправит верных лично ему и сыну дружинников из Переяславля-Залесского и Суздаля. Таким образом, под началом княжича окажется сил даже больше, чем у него было в реальной истории перед Невской битвой. Сторожи из местной ижоры будут своевременно предупреждены о скором появлении свеев, также выделят своих лучших воинов княжичу, и ярл Биргер, которого мне еще только предстоит подтолкнуть напасть на Новгород, будет разбит, едва только вступив на Русскую землю.

А вот новгородская рать, так и не добравшись до Торжка, вдруг получит еще одну черную весть – крестоносцы осадили Псков! Да, никакого выхода гарнизона из города не случится, а объяснить это ландмейстеру я смогу тем, что заговор посадника раскрылся, и он не успел вывести дружину. Более того, в пограничное княжество перед самым вторжением отправится пусть небольшое, но подкрепление, с задачей подготовить крепость к осаде и также посадить под замок всех наиболее явных сторонников князя Ярослава Владимировича. Надеюсь, к этому моменту мы уже вернемся из Уппсалы, и я смогу помочь осажденным, сливая им планы ливонцев, находясь в ставке врага.

Ну а пока крестоносцы будут бодаться в закрытые ворота Пскова, ожидая, что предатели их откроют, Ярослав Всеволодович внезапно прозреет, осознав, что в годину бедствия на отчей земле нельзя вести распрю, что старшинство в семье следует признавать. И, будучи последовательным, официально признает старшего брата базилевсом. А тот уже двинется от блокированного ранее Торжка навстречу брату младшему и, простив тому все обиды при личной встрече, соберет под своим началом уже и новгородскую, и владимирскую рати и поведет их к Пскову.

Впереди объединенного войска будет выпущен целый веер конных разъездов, что станут перехватывать дозоры крестоносцев и малые отряды мародеров и грабителей, кои обязательно разойдутся по округе. Но даже если ливонцы решат отступить и отступят – не беда. Русские рати, включая владимирские, новгородские и псковские полки, догонят врага хоть у Дерпта, хоть у Оденпе и вынудят его принять бой на своих условиях. В смысле, имея численное превосходство…

Не все знают, но именно летом 1238 года, благодаря дипломатическому таланту магистра Тевтонского ордена Германа фон Зальца, между бывшими меченосцами и датчанами был заключен мирный договор в Стенсби, по которому Колывань-Ревель вернули Дании. Зато в дальнейшем датские рыцари пополнили ряды крестоносцев в битве на Чудском озере, да и в гораздо менее знаменитой Раковорской битве потомки викингов попортили кровь русичам. Вот так, вынуждая Дитриха фон Грюнингена ударить именно сейчас (ориентировочно в апреле), я лишаю его поддержки датчан. Да и значительных контингентов добровольцев из Европы он наверняка не успеет дождаться. Так что я практически уверен в победе русичей – по крайней мере, ни о каком численном превосходстве ливонцев не может быть и речи.

Разбив же силы ордена в полевом сражении и вынудив крестоносцев заключить мир на условиях базилевса Руси, русская рать повернет на юго-запад – если, конечно, литовцы рискнут напасть на Смоленск и Полоцк. Впрочем, в реальной истории ведь рискнули, вроде как в этом же году, так отчего бы им не совершить набег сейчас, на наши же деньги?! И опять же, в реальной истории Ярослав без труда отбил Смоленск – что помешает ему сделать это с очевидно куда большей ратью?

А вот после, когда братья с триумфом вступят в Новгород во главе спаянного общими победами войска, когда вскроется правда о том, что крестоносцев и шведов приглашал посадник и его сподвижники, тогда уже никто не посмеет сказать что-то против присяги базилевсу. И да, вечевой колокол будет вывезен, а наместником Юрия в Новгороде станет князь (уже князь!) Александр Невский. Надеюсь, племянник новоиспеченного императора и в этот раз заслужит свое прозвище-титул… Собранная же Всеволодовичами рать – а я надеюсь, что в нее войдут и полоцкие, и смоленские дружины – в полном составе направится на юг. Если успеем до удара Батыя, то поможем Мстиславу Глебовичу взять Чернигов и собрать войско северян, включая и ковуев; если нет, то и этих сил будет достаточно для того, чтобы дать монголам равный бой.

А вот ежели черниговскую рать удастся собрать до второго вторжения или оно и вовсе не последует этим летом – что же, тогда войско базилевса нагрянет в Волжский Булгар с ответным визитом. Благо храбрые булгары в моем прошлом оказывали врагу яростное сопротивление, поднимая восстания аж до 1278 года, а в 1239-м, к примеру, им удалось целиком освободить свою страну.

Правда, поднятое сыновьями последнего эмира восстание, быть может, самое крупное и успешное за всю историю монгольских завоеваний, было показательно утоплено Батыем в крови.

Однако же, ударь мы по Булгару этим летом, сама земля заполыхает под ногами поганых. И наши шансы на победу мне совершенно не кажутся призрачными – вполне может случиться так, что монголы будут разбиты окончательно. А древняя Русь обретет настоящую государственность не в пятнадцатом веке, а заметно раньше, что изменит не только историю будущей России, но, быть может, и всей Европы.

Вот только как бы ни были хороши мои планы в мыслях, но, как там говорится в поговорке, гладко было на бумаге, да забыли об овраге… Разработанная в считаные дни, в течение которых я всю голову сломал, чтобы согласовать этапы операции по времени, она завязана также на мне. Ибо исполнение столь грандиозной интриги я не смог доверить никому другому. Но между тем мне будет достаточно просто простыть и слечь с температурой, чтобы сроки воплощения планов сдвинулись бы и все события пошли бы вразнос. Да и не может все пройти так гладко, просто не может…

Но ведь попытаться мы должны в любом случае. Я должен! Ради будущего пока еще не родившегося ребенка, чью мать я вынужденно оставил во Владимире, четко осознавая, что никто, кроме меня, не сумеет осуществить мною же задуманное.

Вопрос только, удастся ли это и мне самому?! Или тысяча любых непредвиденных случайностей изменят ход событий хоть даже на прямо противоположный?! Например, свеи и ливонцы не смогут согласовать даты нападения на Русь, или Псков все же сдадут предатели, или передовые разъезды новгородской и владимирской ратей встретятся и завяжут бой до того, как братья примирятся? Или Александр не сумеет вывезти посадника из Новгорода, или Батый ударит всей мощью по Нижнему Новгороду, прорвется и скорым маршем двинет ко Владимиру?!

Увы, все предвидеть просто невозможно…

Но все-таки я уже в Дерпте! И ландмейстер ливонского ордена Дитрих фон Грюнинген, очевидно, заинтересовался моим предложением. И пусть я никак не могу ручаться за успешное воплощение моих задумок, все же начало уже положено…

Глава 3

– Чего ты смурной такой, друг мой?! Я уж несколько седмиц улыбки на твоем лице не видел!

Микула, лишь чуть скосивший в мою сторону глаза, ответил односложно:

– Поганое место. И на душе как-то… Неспокойно.

Мою наигранную веселость как рукой сняло. Отстав от соратника, я вновь настороженно оглянулся по сторонам, пытаясь понять, откуда можно ждать опасности. И тщетно пытаясь избавиться от вымораживающего ощущения чужого, враждебного взгляда, направленного мне в спину из-за стены деревьев, плотно обступивших дорогу. Собственно, я и Микулу попытался расшевелить только потому, что от угрюмого молчания и собственных нехороших предчувствий стало просто невыносимо.

Н-да, сколько раз мы вот так вот устраивали поганым засады! Обстреливали их из-за деревьев, рассыпали «чеснок» перед их колоннами, топили лед, а после маскировали проруби снегом, наброшенным на тончайшую ледовую корку. А вот оказаться на месте поганых довелось впервой. Нет, нас пока еще никто не атаковал, и в грязи вроде бы не заметно «чеснока», но, зараза, ведь полное ощущение, что рядом, уже совсем рядом находится враг, готовый атаковать нас с минуты на минуту.

– Отто! Не стоит ли твоим людям облачиться в броню? И изготовить к бою самострелы? Уж больно удобное место для засады!

Место действительно удобное – густая дубрава, сквозь которую пролегает проселочная, ныне раскисшая дорога, будто стиснула ее, готовая окончательно поглотить в своих темных недрах. Укрытие для стрелков едва ли не идеальное. Если, конечно, забыть, что и им придется топать собственными ножками по рыхлому, вязкому снегу. И скорость у нас совсем низкая: копыта бедных лошадей едва ли не утопают в вязкой жиже из подтаявшего снега и грязи. Очень скоро этот путь станет и вовсе непроходимым, но нас подгоняет вперед чувство долга и знание того, что до Ревеля осталась всего пара дневных переходов.

Командир нашего эскорта рыцарь Отто (мне он так и представился – «просто Отто», без всяких там фон Зальца или фон Грюнинген) остановил жеребца. Белый плащ с красным мечом бывшего меченосца (а ныне ливонца) забрызган густой грязью примерно до середины, а у животного, на котором он путешествует, относительно чистой осталась лишь голова. Чуть более рослый боевой конь, следующий справа от крестоносца (можно сказать, «дестриэ», ведь изначально термин и переводился как «конь, следующий справа»), выглядит почище. У него липкой грязью измазаны лишь ноги до самого туловища.

Оглянувшись по сторонам с искренней, неподдельной ненавистью ко всему, что его окружает, Отто (единственный из всего конвоя более-менее способный понимать и изъясняться на речи русов) с сомнением посмотрел на боевого жеребца. Также единственного во всем немногочисленном отряде, состоящем, помимо рыцаря и его оруженосца, из десятка сержантов-полубратьев и нас с Микулой. Видать, представил себе, что придется пересаживаться, неизбежно опустившись в вязкую грязь недешевыми кожаными сапогами, да еще натягивать на себя неудобные кольчужные чулки поверх шоссов, крепящиеся к поясу, а после мучиться с хауберком, надеваемым поверх стеганого гамбезона. А ведь хауберк – это же полноценный кольчужный костюм, включающий в себя и капюшон-койф, и рукавицы, и крепятся они на застежки, и в одиночку облачиться в броню решительно невозможно!

И даже мне стало не по себе от ожидающих ливонца мучений.

Конечно, при необходимости ему поможет Дитрих – юноша-оруженосец из благородной, но давно обедневшей семьи, отправившийся в Ливонию одновременно и от безысходности, и увлеченный романтикой крестовых походов да рыцарского братства. И ведь, зараза, по молодости лет они здесь едва ли не через одного горячие романтики-фанатики, что добавляет им упорности да храбрости в битве. Но даже с помощью Дитриха Отто провозится с броней не менее десятка минут, и понимание внутренних переживаний рыцаря вызвало у меня невольную улыбку.

– Да облачись ты в хаубергион, у тебя же кольчуга раздельная! И добавь к нему койф – уже что-то.

Хаубергион – это основа хауберка, столь популярная на Руси кольчужная рубашка, коей пользуемся и мы с Микулой. Из всех воинов отряда подобная броня есть лишь у нас (дополненная стальными наручами) да у Дитриха. Сержанты защищены лишь стегаными кафтанами-гамбезонами (а некоторые и акетонами с короткими рукавами), поверх которых накинуты серые плащи полубратьев. Зато у всех имеются шлемы – простые айзенхуты (железная шляпа с полями) или совсем дешевые «таблетки». А также перекинутые за спины треугольные щиты. Оружие у крестоносцев также разномастное – у рыцаря и оруженосца есть копья, мечи и кинжалы, а также шестопер у Отто и секира с узким лезвием у Дитриха. Четверо сержантов вооружены лишь арбалетами и широколезвийными кинжалами, остальные полубратья – топорами и разного вида булавами.

Услышав и, как кажется, поняв мое предложение, Отто позволил себе невеселую улыбку, после чего отдал негромкий приказ. Не зная немецкого (ни «основного государственного», ни одного из многочисленных диалектов, ходящих по германским землям), я не разобрал слов, но, похоже, ливонец все-таки приказал своим людям изготовиться к возможной засаде. Ибо тут же завозились арбалетчики, доставая пеньковые тетивы из кожаных чехлов, предназначенных для защиты от влаги, а остальные сержанты принялись перевешивать щиты из-за спин и доставать шлемы из седельных сумок. Дитрих же, коего рыцарь повелительно подозвал жестом руки, с готовностью направил коня к своему сеньору – по всей видимости, помочь с облачением в броню.

Переглянувшись с Микулой, мы одновременно с ним потянулись к упрятанным в седельных сумках кольчугам, тускло, маслянисто поблескивающим после обильной смазки, предотвращающей губительную ржавчину. И в этот миг я услышал едва различимый звук, раздавшийся чуть впереди, от которого все нутро аж скрутило – сотни раз слышавший тонкое треньканье тетивы, я не мог ошибиться и в этот раз. Причем, как кажется, сыграла не одна тетива, а раздались хлопки как минимум двух луков…

Трех.

Трех луков.

Коротко свистнув в воздухе, первая стрела пролетела мимо рыцаря, по касательной задев левое плечо вскрикнувшего от боли и неожиданности оруженосца. Вторая ударила в шею вначале тревожно, а после протяжно заржавшего от боли коня. Третья же, отправленная в полет одновременно с первыми двумя, вонзилась точно в грудь крестоносца.

Отто повернулся в седле, посмотрев прямо на меня, и в его взгляде я успел прочесть ужас и неприятие происходящего, будто он так и не сумел поверить ни в нападение, ни в собственную смерть. А после рыцарь, главная ударная сила отряда, накренился в сторону и безвольно вывалился из седла под копыта жеребца.

И только в этот миг, спустя десяток-другой секунд с начала нападения, с меня словно слетело сковавшее тело оцепенение.

– Микула, вперед! Нужно прорываться!

Находясь посередине конвоя, я первым ударил пятками в бока смененного в Дерпте жеребца, пребольно его пришпорив и направив сквозь строй всадников. Но сейчас не до сантиментов и жалости к животному, главное – уйти из-под обстрела вражеских лучников.

Ни достать кольчугу, ни натянуть на собственный составной лук тугую тетиву из животных жил, ни даже просто перевесить щит на левую руку, закрыв сердце – ничего этого я не успел, сделав ставку на скорость и на то, что целиться сбоку по скачущему всаднику крайне непросто.

Сзади зачавкали по грязи копыта более крупного скакуна Микулы, подали было вперед коней полубратья-сержанты. Но мгновение спустя из-за деревьев на дорогу с яростным ревом высыпало десятка полтора мужиков в лохмотьях, сжимающих в руках заостренные колья, что-то вроде деревянных двузубцовых вил, да топоры, и побежали к нам навстречу.

Приехали…

Осадив коня, я с отчаянием оглянулся назад, но и позади отряда ливонцев на дороге показались ревущие разбойники. Или некстати напавшие на крестоносцев повстанцы-эсты, дождавшиеся удобного момента и атаковавшие врага до того, как последний изготовился бы к бою. Повинуясь приобретенным на войне с погаными рефлексам (или же инстинктам носителя), я успел распластаться на холке жеребца прежде, чем свистнувшая над ухом стрела впилась бы мне в незащищенную грудь. А после почуял легкий толчок в тело жеребца, услышал его отчаянное ржание, столь похожее на человеческий вскрик. И едва успел высвободить ноги из стремян да соскочить на землю, перекатившись по грязи в сторону от поднявшегося на дыбы коня. Секунду спустя животное поймало еще одну стрелу в живот и тяжело рухнуло набок.

– Егор!