Злая Русь. Царство

С отчаянным, испуганным криком северянин, успевший перехватить щит (из которого уже торчит одинокая стрела), спешился на ходу – чрезвычайно ловко для габаритов могучего порубежника! Он тут же подскочил ко мне, закрыв от набегающего врага, и я с усилием поднялся из грязи, наконец-то потянув из-за спины собственный щит.

Первый из эстов (разбойники или «партизаны» – это, очевидно, эсты) уже практически добежал до замершего в защитной стойке Микулы, но тут же упал, отброшенный назад арбалетным болтом, тяжело ударившим в грудь ворога. Освобождая клинок из ножен, я на мгновение обернулся назад, заметив, что не растерявшийся Дитрих, успевший воздеть на голову остроконечный шлем с чуть загнутым верхом (сделавший его похожим на знаменитый фригийский колпак), повел вперед четырех сержантов. Набирая ход, он склонил к врагу собственное копье и закрылся овальным щитом с тевтонским черным крестом, на мгновение став похожим на настоящего рыцаря. Помогая своим, по чудинам открыли огонь арбалетчики, свалив двух человек и ранив еще одного, дав мне время окончательно прийти в себя.

– Микула, давай в сторону, а то ливонцы лошадьми затопчут!

Северянин тут же шагнул от дороги, освобождая путь всадникам, за ним последовал и я, закрыв соратника щитом с правого, незащищенного бока. Но вражеские лучники уже перенесли огонь на ливонцев. Всхрапнул, сбился с шага поймавший стрелу в грудь конь оруженосца; дико взвизгнул, упал раненый в шею скакун следующего позади сержанта, преградив путь остальным полубратьям. А мгновение спустя пала и лошадь Дитриха, чудом не подмяв собой наездника, вылетевшего из седла прямо под ноги радостно завопившим эстам.

– Се-е-е-е-ве-е-е-р!!!

Плевать, что язычники эсты наши потенциальные союзники, а католики крестоносцы – смертельные враги: сейчас все с точностью до наоборот! Последние по воле судьбы стали нашими соратниками, братьями по оружию. И пусть вынужденно, но мы должны помочь ливонцам ради общего спасения.

Я вырвался вперед, лихо рубанув по деревянному, оструганному и обугленному на конце колу, отведя вражеское оружие в сторону, и тут же протаранил щитом державшего его чудина. Противник упал спиной в грязь, а следующий рванул ко мне, держа в руках занесенный для удара топор. Присев на коленях и подняв над головой щит, я полоснул клинком по незащищенному животу вскрикнувшего от боли врага и тут же выпрямился, приняв на защиту укол настоящего копья. С ходу рубанул в ответ, силясь отвести древко в сторону, но атаковавший эст (уже третий!) умело отдернул оружие, проваливая меня в удар.

И тут же уколол в ответ.

– А-а-а-а-а!!!

Широколезвийный листовидный наконечник вражеского копья задел мои ребра уже вскользь, прорезав стеганый кафтан, заставив меня непроизвольно вскрикнуть от боли. Правда, за миг до того я успел дернуться влево и практически уйти от вражеской атаки. Практически.

Зато боль меня подстегнула.

– Н-н-н-а-а-а!!!

В этот раз клинок все-таки попал по древку копья у самого наконечника, отведя оружие противника в сторону, а в следующий миг я стремительно шагнул чудину навстречу, одновременно выбросив правую руку в длинном выпаде. Зауженный у острия романский меч впился в горло захрипевшего эста, практически без сопротивления погрузившись в его гортань чуть ниже кадыка.

Совершенно не вовремя подумалось о том, что я очень удачно заменил саблю (вызвавшую бы слишком много вопросов к «новгородцу») именно капетингом, а не устаревшим каролингом с чересчур широким и не всегда заточенным острием, не слишком удобным для уколов. Он, однако, все еще имеет хождение на Руси… А следом голова моя взорвалась чудовищной болью в левом виске, и в глазах потемнело, а пришел в себя я уже лежа в грязи, сбитый с ног размашистым ударом вражеского кола. Именно ударом – профессиональный, точный укол бы я не пережил, а тут просто долбанули, словно битой.

Рубанувший по воздуху перед собой Микула отогнал отправившего меня в нокдаун противника и замер над моей бренной тушкой. Замер, полуокруженный четырьмя эстами с кольями в руках, пока не решающимися атаковать. Короткой паузой я воспользовался, чтобы осмотреться, и глухо ругнулся сквозь зубы. Чудины, напавшие на конвой с хвоста, уже набросились на прикрывающих арбалетчиков сержантов, на моих глазах свалив коня одного из полубратьев, всадив в грудь животного сразу два кола. Орденские же стрелки перенацелились на атаковавших их эстов, а из щитов, прикрывающих их спины, торчит уже по одной, а то и по две стрелы. Самый же неудачливый арбалетчик распластался на земле с пробившей горло стрелой, застряв одной ногой в стремени. Зато бежавшие к Дитриху чудины замедлились из-за нашей с Микулой атаки, позволив трем сержантам успеть прорваться к оруженосцу и прикрыть его щитами.

Вроде не все так плохо…

Я поднялся на ноги одновременно с началом атаки копейщиков, налетевших на северянина. Одновременно два укола в щит его даже не пошатнули, атаку третьего ворога (у которого из кола торчит внушительный заостренный штырь) порубежник умело парировал ударом клинка. А вот четвертый выродок уже крутанул свое дреколье, готовый приложить им сбоку по голове Микулы – точно так же, как несколько мгновений назад приложил мне самому.

– Получай!

Перехватив меч за лезвие, я метнул его с шести шагов, словно дротик, чуть наклонив к земле, и острие клинка вонзилось в живот моего обидчика, не дав ему оглушить друга. Секундой спустя вырвав из ножен и кинжал, я перехватил его за лезвие и тоже бросил. Только в этот раз угодил рукоятью куда-то в район рта эста с полукопьем, но все же сумев ошеломить его. Понадеявшись успеть, я ринулся к дезориентированному врагу с одним лишь щитом, в то время как Микула обрушился на оставшуюся пару чудинов с неотвратимостью штормовой волны.

Шаг, другой, третий! Но мой отчаянный рывок к эсту за время форы, подаренной неудачным броском, не имеет успеха: враг вовремя опомнился и выставил прямо перед собой кол со штырем. После чего отступил назад на два шага, оскалив рот в гримасе ярости… Замер на мгновение и я, прикрывшись щитом. А после рванул в сторону к сраженному собственным мечом эсту, одновременно уходя от укола врага.

Еще три шага – и я падаю на колени рядом с убитым, прикрывшись щитом и одновременно с тем сомкнув пальцы на рукояти клинка, торчащего из живота бьющегося в конвульсиях эста…

Удар!

– Твою же ж…

Противник, недолго думая, атаковал, вложив всю силу и вес тела в укол, и узкий штырь его полукопья просадил не столь уж и толстую доску защиты насквозь. Он впился в бицепс левой и заставил меня зашипеть одновременно и от боли, и от ужаса. Столбняк ведь могу подхватить на раз-два! Но заполонивший душу страх разжег и ярость, словно порыв ветра жаркое пламя, и, освободив меч, я одновременно с тем рванул щит влево, вставая на ноги. Бицепс, в котором застрял штырь, обожгло острой болью, и пелена ярости окончательно затмила мой взгляд, толкнув к безоружному противнику, от неожиданности выпустившему древко полукопья.

В следующий миг срубленная голова чудина подлетела вверх, а я, стряхнув с руки щит вместе с вражеским оружием, бешено зарычал и ринулся на тех эстов, что прижали сержантов и Дитриха.

Глава 4

– Сдохни!

Гневный выкрик совпадает с рубящим ударом моего меча, но в горячке я поспешил и атаковал издалека. Однако острие клинка все одно достало шею развернутого ко мне спиной эста с колом, перехватив тому шейные позвонки. Он рухнул вначале на колени, пару секунд спустя распластавшись на животе, а его товарищ успел только развернуться ко мне да поднять перед собой древко полукопья со штырем, близнецом оружия, меня ранившего. Отдернуть его назад и обратить против меня, отогнать неожиданно появившегося в тылу врага чудину не хватило времени – воздев меч над головой, я со всей силы рубанул сверху вниз, вложив в удар всю свою ярость и боль. Отвесно рухнувший клинок перерубил дерево и наискосок рассек грудину моего противника.

– А-а-а-а-а!!!

На мгновение потеряв равновесие, поскользнувшись в жидкой грязи, в следующую секунду я бросился к третьему врагу, яростно закричав. И все-таки упал на дорогу уже всем телом, наступив правой стопой в вязкую жижу, в коей она и завязла, и чересчур резко дернувшись вперед. Зато ударивший мне навстречу кол, коим эст лихо крутанул в воздухе перед собой, лишь просвистел над моей головой, разминувшись с ней на считаные сантиметры.

– Gott mit uns!!!

Лишь сдерживающие до того натиск чудинов сержанты наконец-то контратаковали прореженную мной группу нападавших, яростно ринувшись вперед с древним боевым кличем германских крестоносцев. И эсты, до того с успехом теснящие полубратьев, держа их на расстоянии кольями и полукопьями со штырями (успев даже ранить одного из ливонцев), не смогли вовремя остановить стремительный натиск сержантов, подпустив их к себе на дистанцию удара топора или булавы. И только я успел подняться из грязи, как все уже было кончено – двое полубратьев, яростно рубя врагов секирами и круша моргенштернами, в считаные секунды перебили трех бездоспешных эстов.

Но еще не успел упасть наземь последний из разбойников (все-таки мне в душе проще считать их именно разбойниками, а не повстанцами), как вновь свистнула стрела. И ближний ко мне сержант, с замершей на губах счастливой улыбкой победителя (да торчащим из живота тонким оперенным древком), ничком рухнул на землю. Второй тут же отступил назад, закрывшись щитом, а я, едва поднявшись на ноги, вновь нырнул вниз, к павшему крестоносцу, надеясь разжиться его щитом. В груди между тем все аж заледенело от ужаса – лишь по счастливой случайности лучники не успели снять меня во время броска на эстов! А как только я вступил в схватку, стрелять они не решились, боясь задеть кого из своих… Я же в приступе ярости забыл о лучниках противника и единственном настоящем друге и соратнике на поле боя.

Подхватив треугольный щит павшего крестоносца, с черным тевтонским крестом, я приподнялся на колени и с облегчением нашел глазами спину невредимого Микулы, пятящегося в нашу сторону. Порубежник умело закрывается собственным круглым щитом и моим, рачительно подобранным по дороге, держа их одновременно обеими руками. Причем если первый он держит как полагается, за внутреннюю перекладину левой рукой, то в правой он сжимает плечевой ремень второго, закрыв им низ живота и ноги до колен. Умно…

Воспользовавшись короткой паузой в схватке, я оглянулся назад, рассчитывая найти арбалетчиков, и обреченно застонал, увидев, что в нашу сторону направляется последний верховой с выпученными от ужаса глазами. За спиной же его эсты добивают на земле стянутых из седел крестоносцев – окровавленное дреколье с пугающей частотой падает на дергающиеся лишь во время ударов изувеченные тела. Сержант, под которым убили коня, так и остался лежать на земле, придавленный скакуном. То ли мертвый, то ли оглушенный, но в любом случае не боец.

А вот Дитрих, коего все же успели достать после падения на землю, уже точно доходит. Проникающее в живот ранение, нанесенное обструганным колом, не оставило ему ни единого шанса. И даже пострадавший в схватке полубрат по-прежнему сидит в грязи, прислонившись спиной к лошадиному боку. Бледный от потери крови или от страха, он безуспешно пытается остановить кровь из глубокой проникающей раны под правой ключицей, оставленной шипом, притороченным к древку полукопья.

Хреновы годендаги, блин, зародились, оказывается, не во Фландрии…

Итого уцелело всего два сержанта – тот, кто сражался рядом со мной, да арбалетчик. И еще мы с Микулой в строю. Против как минимум трех лучников впереди по дороге и не менее десятка чудинов, уже двинувшихся в нашу сторону, сжимая окровавленное дреколье в руках.

Сердце пропустило один удар – в воздухе над моей головой коротко свистнули две стрелы. И не успевший даже поравняться с нами верховой дернулся, а после безвольно обмяк на конском крупе, поймав одну стрелу в грудь, а другую в живот.

«Как-то быстро уполовинилось число боеспособных сержантов… И какие же, зараза, у чудинов меткие лучники!» – вот что пронеслось в моей голове, пока я лихорадочно соображал, как выбраться из смертельной западни.

Но ничего путного и толкового в моей голове так и не родилось.

А затем единственный уцелевший сержант отбросил топор и опустился на колени перед приближающимися эстами, глумливо посмеивающимися над его трусостью и, очевидно, уверенными в своем превосходстве и скорой победе.

И вот эти их усмешки, вкупе с жестом безволия крестоносца и собственным отчаянием – отчаянием оттого, что из-за какой-то хреновой засады весь мой план летит коту под хвост, – они вновь разожгли во мне пламя свирепой ярости. В следующий миг я перевесил щит за спину и стремительно шагнул к повернутому спиной ко мне ливонцу. После чего отвесно вогнал клинок в основание его шеи, казнив труса на глазах замерших от неожиданности чудинов, словно гладиатора на римской арене. Затем подошел к пытающемуся что-то произнести Дитриху, поднявшему руку в умоляющем жесте, и добил юнца, так и не ставшего рыцарем, вонзив острие меча в его горло. Парень в последний раз дернулся, и рука его безвольно упала, а обращенные ко мне глаза застыли, остекленели.

По-своему, я проявил милосердие – парень все одно был обречен, и при этом естественный конец его от раны в живот ну никак нельзя было назвать легким. А уж если бы стали добивать эсты… И ведь все в духе морали средневековой Европы, породившей даже по такому случаю кинжал милосердия, предназначенный для добивания – мизерикордию.

Эсты остановились, с интересом ожидая моих дальнейших действий, а я, с рыком выхватив клинок оруженосца из ножен, замер напротив них с мечами в обеих руках и закричал во всю мощь своего голоса:

– Берите все, что было у крестоносцев – оружие, броню, лошадей, – и уходите, отпустив нас! Или примите бой, но мы с собратом заберем еще много ваших жизней, прежде чем наши сердца остановятся! Мы русы и будем драться до конца. Но мы не враги вам – вы напали, и мы защищались. Однако мы все еще можем разойтись миром.

– Миром?!

Вперед вышел рослый светловолосый чудин, вооруженный полноценной боевой секирой с узким лезвием – видимо, вождь отряда. И он разумеет мою речь – очень хорошо… Разве что успокоить разгневанного воина будет не так-то просто.

– Вы хотите мира, пролив нашу кровь?!

Поймав взгляд эста глазами и уже не отпуская его, я ответил спокойно, старательно держа голос: