Бардо

Он оборачивается. Перед ним еле стоит пожилой мужик. Весь в лохмотьях, старых, страшных. Полуседые локоны нарисованы на картине лица. Вместе с грубыми, истерзанными жизнью морщино-мазками. Бомж? Что? Не было же никого?

– Молодой человек, простите, что я вас беспокою, но не могли бы вы одолжить мне сигаретку?

Бомж немного паузит, затем добавляет:

– Пожалуйста.

– Да, конечно, да, сейчас.

Да где же пачка, пальцы выпадают из Романовых рук, нет, не пальцы, сигареты, чуть ствол не выронил, да что же это все не получается-то? Долго ли, коротко ли над собой поиздевавшись и всеми правдами и неправдами наконец достав табачную лакомку, Роман протягивает ее бомжу. Тот рад, конечно, всему этому, да, естественно.

– Спасибо. А подпалить можете?

Такая же спешная и нелепая операция проводится Романовыми пальцами с зажигалкой. Успешно, несмотря на все преграды. Бомж делает глубокую, как океан, затяжку. Его зрачки довольно сидят в белках, как на диванах перед комедией на экране. Но тут вдруг морщины хмурятся на добром лбу. Делаются непонятно задумчивыми. А смотровые башни старых глаз пристально обозревают Романа, чуть ли не тыча в него автоматами.

– Чего вы так смотрите?

Но бомжатский громкоговоритель в ротовой полости еще только громкоговоритель потенциальный, то есть молчащий и только собирающийся что-то сказать. А, нет, уже не потенциальный.

– Дело в том, сударь. Вернее, нельзя не заметить, что ваш взгляд полон презрения. Вы, наверно, смотрите на меня и думаете: «Чего привязался этот бомж?» – Роман давай отнекиваться всем телом, – Нет-нет, вы думаете, ну, думаете же! Чего же нам тайну из этого делать! Вы как бы заранее, да, именно так, превентивно отнимаете у меня право на то, чтобы называться человеком. А ведь я имею на это право! Имею же?

– Имеете, конечно. Я и не…

– Нет, еще прежде, чем узнать меня, вы думаете, что имеете точное понимание того, кто я такой. Не просто полное, нет, абсолютное! И кто же я, по-вашему? А никто! Грязь! Фу! Бомж! Как унизительно все это звучит, не находите?

– Согласен, но я…

– Да. Унизительно. А я человек, человек, такой же, прошу заметить, как и вы! Притом довольно неглупый. Да, пусть я по уши в дерьме, но так и вы тоже! Вот…

Бомж снова задумывается, перебирая свои словечки. Что же выпалить следом?

– Знаете, что я вам скажу… Я наблюдаю за вами уже битый час. Да, не удивляйтесь так, я долго уже за вами наблюдаю, и я могу точно сказать, глаз у меня острый дальше некуда, острее ножа. Я могу с полной уверенностью сказать, что вы несчастный человек, несчастнейший! Вам дурно от себя. Но некуда себя сплавить, некуда себя засунуть! Вы с величайшим облегчением избавились бы от себя. Да-да, я вижу, вижу, что я прав, не отнекивайтесь. Однако, чтобы избавиться от себя, при этом не умирая, нужен другой человек, собеседник. Нужен диалог, понимаете? Можно мы перейдем на ты? Мне так удобнее, не возражаешь? А то все выкать и выкать! Как тебя зовут?

– Роман.

– Хорошо, Роман. Хорошее имя. Меня зовут Михаил, будем знакомы. Так вот, Роман, тебе дурно от себя. Но то еще полбеды! И другим от тебя дурно. А без других никак! Вот ну никак, ни-ни! Не обижайся, такой уж ты человек, я же все понимаю. В тебе просто-напросто накопилось слишком много говна. Такого.. несовместимого с жизнью говнеца, можно даже сказать.. говнища.

Бомж замирает в ожидании. Роман лишь вздыхает на всю эту тираду.

– Ну что ты, ну что? Неужели я не прав?

– Правы. Вы проницательны.

– А то как же! Называй меня на ты, я настаиваю.

– Нет, я так не могу. Вы же старше, я…

– Ой, ой! Ладно! Выкай сколько хочешь, прощаю! Ну так вот, Роман, в тебе много кала, слишком много, будем честны. Кажется, сейчас не выдержишь и обосрешься прям! Не обижайся, но вот есть гнойник, а есть дерьмовик. С дерьмом внутри, то есть. Вот это как раз ты. И вот… Судьба дарит тебе кого? Собеседника, правильно. То есть меня. А ты, глянь, ты же сам, как кал себя ведешь! Нет, чтобы быть приветливее, а? Где вежливость? Я понимаю, да, я кал, но ведь и ты такой же! Нас тут много таких: вся страна, весь мир говна! Та вот, блин, все время ухожу в сторону. Ничего не могу с этим поделать. Чего я… Ответь, тебе есть, о чем со мной поговорить? Что я спрашиваю! Есть, разумеется. Ну, разумеется, есть! Можно я присяду?

– Да, конечно. Хотите чего-нибудь? У меня есть… Пицца, сосиски, пиво.

– Ну! Вот это уже совсем другой разговор, Роман. Не откажусь, не от-ка-жусь!

– Что вам?

– А чем угощаешь?

Романовы руки награждают руки бомжа куском пиццы и банкой вишневого пива.

– Спасибо, сударь, спа-си-бо. Ну что, причастимся?

Как клоун. Северо-столичный Петро-клоун. Роману не по себе и в то же время хорошо. Иисус наших дней наблюдает за мудрым бомжом. Старец торжественно заносит банку вишневого пива над своим ликом. Ноздри изучают аромат. Уста его пьют пивную кровь и едят итальянскую плоть. Роману не по себе. Ведь так и пал Ром. Ром слишком много пил с христианским бомжом. И размяк под конец. Ром был слишком добр. Ром убили чувства. Ром похоронила любовь. Бомж из табакерки делает последний жадный глоток, издает блаженное: “А-а-х-х-х-х” и говорит:

– Ладно, а теперь серьезно. В чем дело? Что случилось? Чем занимаешься вообще? Работаешь, учишься?

– Работаю. Хотя теперь уже не знаю…

– Че, уволили?

– Не знаю.

– А так вообще, чем еще занимаешься?

– Пишу.

– А, ты пишешь! Ну, конечно… А что пишешь? Стихи, проза, что-нибудь научное?

– Роман пишу и стихи иногда.

– Ну замечательно! Стихи понятно, у всех все одно и то же: “Я люблю ее, она меня не любит – вот в чем все дерьмо, что меня уж заеб…!” А-ха, хотя ладно, оставим мою лирику. Будем выражаться литературно. А то – кто что подумает! Да, в общем, стихи и тому подобное, все ясно! А вот романы – это уже вопрос посерьезнее. Сюжет – да, ла-ла-ла, тоже ясно, но вот подача! В подаче все мастерство. Знаешь, что я ненавижу больше всего в романах?

– Что?

– Когда мне ничего не подают! Сплошной кал: бесконечные события, сюжетные повороты, какие-то там что-то, то-сё, а за ними, сука, ничего, ну ничего нет, понимаешь?

– Да.

– Ну вот скажи мне, на хер такие романы нужны? На тонну листов ни капли смысла, ни черта. Никаких заморочек и людям нравится. Ну дерьмо же, а? Первосортное дерьмо второсортного говна, а люди хавают. Головожопые, одним словом. Такая нынче пошла литература. Ох, да все нынче схеровилось! Или вот еще, того хуже: какая-нибудь потаскуха хитровыеба.., ну, того этого, хитросделанная настрочит что-нибудь, испражнится другим словом: какое-нибудь пособие по завоеванию богатых пузиков. Даже через литературу папиков себе ищут. Вот, затем сдобрит все это дерьмецо купленными рецензиями. И вуаля, кал уже в списке бестселлеров. Не смотри на меня так, ты что же думал, если я старый, если я бомж, то я обязательно придурок какой-то?

– Да нет-нет, просто.

– То-то же! Я слушаю людей. Что кто говорит. В этом смысле я не кал, я разбираюсь. Прогрессивный бомж, так сказать! – Его мини-пузико похохатывает и улыбается, – Ну скажи, ты ж такой херней не страдаешь? Нормальные вещи пишешь?

– Да.

– Какие, например?

– Ну-у-у.