Бардо

– Ну и чего ты? А что с ней такого?

Романова ладонь просит его умолкнуть.

– Ладно, не будем. Проехали, так сказать. Ехали, ехали.. Скажи, а я там буду?

– Где?

– Ну где-где? В романе твоем!

– Да, наверно. Наверное, да, теперь будете.

– Хорошо! А почитать принесешь?

– Прине.. принесу.

– Вот и славно. Приноси, почитаем. Всем двором почитаем, раз такое дело! – Бездомный бездонно хохочет, – Э-э-э, и люби себя, па-рень! Люби себя. Жизни разными бывают, да. Но это все равно самое главное: любить себя. Это тоже своего рода искусство, ты знаешь? Да-да, настоящее, сложнейшее, требующее каждодневной работы над собой. Как и любое другое, да, но это особенно сложное. Это, как я видел, мол,

задание на сегодня:

делать себя счастливым.

задание на каждый день:

каждый день делать себя счастливым.

Понял? Это искусство, па-рень! Как дятел каждый день в одно дупло долбишь: хочу быть счастливым и все. Чего? Да не смотри так на меня, ей-Богу. Мне тоже не нравится, когда какие-то придурки хором орут, что жизнь – это театр, а ты, мол, актер сраный. Да я-то актер, а дальше? Развелись Шекспиры. Играть, мол, нужно красиво, тогда все будет хорошо. Ага, умно. Знаешь, что я тебе скажу? Жизнь – это помойка, а ты в ней – дерьма кусок, обоссанный дождем. Но радоваться все равно надо, понимаешь? Ты понимаешь?

Романово сердце послушно кивает. Они обнимаются. Двое бездомных. Вдвоем в ночи, черной, как рабочий день металлурга.

– Ну вот и хорошо, хорошо. Пиши, пиши и не думай ни о чем. А бабы эти… Ну их.

Он бросает руку в кусты.

– Да, это так, конечно, но как тогда любить себя, когда тебя не любят?

– Как-как, да вот так! Скоро закаркаю с тобой. Все же просто на самом деле, ну! Люби себя и тебя полюбят. Вот в чем все дело.

– Да, но почему так отвратительно?

– Что именно?

– Ну вот это все. Я… Не знаю, как правильно сказать. Это. Слова не вяжутся.

– Ну ты попробуй как-нибудь. А там, видать, и получится.

Роман выдыхает из себя все прочее помимо воздуха.

– П-ф-ф-ф, ну вот… Вот вокруг чего все вертится?

– В смысле? Ну, вокруг солнца. А там дальше я не знаю, вокруг чего это солнце…

Устремленный вверх палец бомжа кружится у бездомного виска.

– Да нет, я не про то. Я имею в виду… Вокруг любви или секса? Вернее, не знаю, как сказать. С одной стороны, есть те, кто продается ради денег.

– Проститутки?

– Да, проститутки, но. Но не только. А вообще, теперь есть еще и содержанки.

– Кто-кто?

– Содержанки. А все-таки вы не все знаете, да?

– Помилуй, я же и не говорю, что все знаю. Разве я говорил такое? Рассказывай, кто такие.

– Ну, они живут за деньги. Очевидно. На содержании. Все. Не знаю, что еще…

– А-а-а! Понял, принял! Не расслышал просто… Проститутки продолжительного действия, ты имеешь в виду?

– Ага, ну да, пролонгированного-ха-ха-ха.

Романовы глаза смеются, а в них смеются глаза бездомного.

– Ну, так, и что с ними?

– Я все хочу сказать, что… кто-то покупает секс.

– Так.

– Кто-то продает… Это так мерзко. И вообще, сам секс мерзкий. Но ведь без него любви не бывает.

– Ну ты сказал, не бывает! А как же материнская?

– Ну разве что материнская, но это совсем другая любовь. Но вообще, вот ты любишь человека,…

– Угу.

– Живешь с ним…

– Ага.

– И тебе хочется с ним спать…

– И чего?

– Оно и понятно. Да ты и не против, но. Каждый раз после секса так гадко. Не знаю почему… Как будто что-то внутри тебя сопротивляется, и тебе становится отвратительно, что вы – как какие-то грязные животные. Вот что это? Шопенгауэр как-то сказал: «После соития раздается смех дьявола».

– Прям-таки? Смех?