Бремя неспящих

Все стратеги единодушно отдали верховное командование Мильтиаду, как самому опытному полководцу и человеку, отлично знающему персов, их тактику и традиции. Перекрывая дорогу на Афины, Мильтиад выстроил своё войско при входе во Франскую долину, между высотами Арголика и Котрони. Склоны гор были обильно покрыты жёстким маквисом, довольно частыми соснами и усеяны обломками скал, что должно было помешать персидской коннице окружить эллинов с флангов.

Обещанная Спартой помощь не подоспела, и поэтому в центре фаланги глубину построения пришлось уменьшить – на флангах гоплиты были построены, как и положено, в восемь рядов, в центре же – лишь в четыре. На правом крыле, под предводительством полемарха Каллимаха, находились лучшие афинские воины, в середине фаланги менее опытные, возглавляемые Мильтиадом. Левым флангом, состоящим из союзников-платейцев, командовал бесстрашный стратег Аемнест. Афинские рабы, вооружённые пращами и дротиками, расположились позади фаланги и на склонах гор.

Перед греческим воинством простиралась Марафонская равнина, окружённая горными отрогами. Напротив них стояла персидская армия. В тылу мидян был их лагерь, разбитый у самого берега, и внушительный флот. По левую руку от греков текла небольшая река Харадра, впадающая в Эгейское море, за ней начиналось болото.

Ни один из противников не решался начать битву. Датис и Артаферн, предводители персов, колебались, считая, что им невыгодно напасть первыми; Мильтиад, уже теряя надежду, ждал лакедемонян.

Аристокл и Каллон стояли в первой шеренге правого, почётного крыла. Их доспехи почти не отличались. Облегчённый бронзовый панцирь и поножи, защищающие икры, коринфский медный шлем, закрывающий почти всё лицо. Гребень из конского волоса на шлеме Аристокла не был покрашен, у Каллона гребень был ярко-красным.

Дюжий спартанец, возвышающийся над соратниками на полторы головы, изнывал от бездействия.

– Каллимах, – обратился он к полемарху, стоящему от него по правую руку, – скажи, мы будем когда-нибудь биться, или нет?!

Полемарх посмотрел на гиганта снизу вверх.

– Терпение, Феотид (под этим именем здесь знали Каллона), терпение.

– Да сколько же можно…

Откуда-то из задних рядов послышался задорный оклик:

– Эй, Феотид, сколько ты сегодня… (далее последовало солёное словцо)?

– Пока ещё ни одного, – весело крикнул в ответ лаконец. – Так что смотри, как бы я тебя не… (Каллон повторил выражение)!

Гоплиты захохотали.

– Раздери меня цербер! – не унимался спартанец. – Если мы через час не выступим, я пойду на мидян один! Каллимах, забавку хочешь? Новенькая. Приходит Гера…

Эллинское войско встрепенулось: наконец персы пошли в атаку.

– Не судьба мне сегодня забавку закончить, – удовлетворённо проговорил Каллон, поднимая с земли тяжёлый гоплон с изображением головы Горгоны; для защиты верхней части ног к нижней части щита была прикреплена занавесь из бычьей кожи. – Ну что, Пандокл (Аристокл), знатная будет жертва Аресу, а?

– Да, – коротко ответил фиванец.

Варвары медленно надвигались. В центре строя находилась лёгкая пехота: саки и «бессмертные», отборная часть регулярной персидской армии, на флангах – конница.

Греческая фаланга застыла, ожидая знака Мельтиада. Медийский строй был шагах в двадцати от греков; пехотинцы остановились, выставив перед собой сплошной стеной плетёные станковые щиты в человеческий рост. Персидские лучники стреляли не целясь – точность попадания достигалась многолетней выучкой и умением мгновенно рассчитывать траекторию полёта стрелы; и вот когда в небо поднялась туча стрел, Мельтиад махнул рукой. Оглушительно взвыли эллинские горны. Уходя от обстрела, прикрываясь от стрел щитами, держа наперевес длинные копья, греческие воины двинулись на неприятеля – сначала шагом, а потом всё быстрее и быстрее. Это явилось полной неожиданностью для Датиса и Артаферна, которые никак не думали, что эллины решаться пойти в атаку, значительно уступая в количестве воинов и будучи без прикрытия лучников и конницы.

Истошно вопящий Каллон вырвался вперёд, отведя назад руку со ксифосом; меч лаконца был в полтора раза длиннее и гораздо тяжелее обычного. Спартанец врезался в первую шеренгу врага, опрокинув сразу три станковых щита, и не глядя, со страшной силой рубанул мечом. Битва началась.

Варвары выдержали первый натиск эллинов. После нескольких часов жаркого рукопашного боя слабые центральные греческие шеренги подались назад. Воодушевлённые персы увлеклись погоней, не замечая, как их берут в кольцо сильные фланги противника. Мидийская конница не могла эффективно действовать, легковооружённые пехотинцы, несмотря на многочисленность, не оказывали достойного сопротивления эллинским гоплитам. В панике персы обратились в беспорядочное бегство.

Сражение переместилось к кораблям. Неутомимый Каллон бился яростно и отчаянно, без устали разя врагов мечом направо и налево – лёгкие персидские кольчуги не выдерживали бешеных ударов. Спартанец первым исхитрился забраться на палубу одной из вражеских триер.

Аристокл, не столь искусный во владении оружием и непривычный к длительным битвам, уже давно устал. Он бросил тяжёлый щит и держал ксифос обеими руками. Панцирь фиванца не выдержал очередного удара гнутого персидского меча. Получив рану в печень, Аристокл упал на колени, оказавшись по пояс в воде. Его удачливый противник, широкоплечий перс из «бессмертных», вонзил меч эллину в грудь почти по самую рукоять…

Первое, что почувствовал Аристокл, это всепоглощающее чувство голода; верхние клыки удлинились и заострились, мозг мог думать только об одном. Фиванец открыл глаза и увидел над собой часто усыпанное звёздами небо; попытался приподняться.

– Слава Афине, очнулся, – раздался рядом голос Каллона. – На, поужинай. – Лакедемонянин приблизил ко рту Аристокла шею умирающего перса. – Вроде ещё дышит.

Аристокл вонзил клыки в сонную артерию мидянина и жадно припал к ране, забыв обо всём остальном.

Неспящие сидели на песке у самой воды, глядя поверх спокойного ночного моря.

– Мы победили? – спросил Аристокл.

– Да. Семь триер захватили. Славная битва получилась, – Каллон почесал бороду. – Каллимах погиб. Жаль, забавный старик был.

И они замолчали.

– Как ты можешь с этим жить, Каллон? – после долгой паузы спросил фиванец.

– С тем, что наш полемарх к Аиду отправился?

– Ты меня понял.

Лакедемонянин неопределённо усмехнулся.

– С удовольствием, Аристокл. Я привык получать от жизни удовольствие, ещё когда был человеком. Это было очень давно.

– И ты называешь это жизнью?

– Знаешь что, Аристокл, давай-ка освежимся, – сказал лаконец, встав и сбросив хитон. – А потом побеседуем на эту тему. – Разбежался по мелководью и плашмя плюхнулся в воду, словно кусок скалы. Фиванец, немного подумав, последовал его примеру.

Выйдя на берег, Каллон извлёк из-под своего щита две смены одежды – два хитона и два гиматия.

– А ты запасливый, – молвил Аристокл, принимая одеяние.

– Конечно, – деловито откликнулся Каллон.

– Прогуляемся? – спросил лакедемонянин, облачившись в простой льняной хитон и серый гиматий с золотой пряжкой на правом плече; Аристоклу достался гиматий светло-жёлтый.

Друзья медленно пошли вдоль залитого лунным светом берега, прочь от места битвы.

– Сегодня я ухожу из Аттики, – сказал Каллон. – Советую тебе сделать то же самое. И лет пятьдесят-сто здесь не появляться.

– И куда направишься?

– Не знаю ещё. Может, на Крит. Или на Лесбос, – лаконец хмыкнул. – Посмотрю, какие там женщины неприступные.

– Перед тобой точно не устоят, – заметил Аристокл. – А я, пожалуй, вообще из Эллады уеду. Куда-нибудь подальше.

– Слушай, фиванец, напоследок я ещё раз хотел бы поговорить с тобой, – серьёзно, растягивая слова, произнёс Каллон. – Я многому тебя научил, многое рассказал. Ты спрашиваешь, как с этим жить? По-моему, надо просто жить. Не мы это выбрали, мы стали ламиями не по своей воле – такова наша судьба. Да, так уж получилось, что мы не люди, нелюди. Да, чтобы существовать, мы должны пить кровь. Иногда мы вынуждены убивать – или убьют нас. Но подумай, сегодня было убито несколько тысяч человек. За что? Зачем? В сущности, мы не очень отличаемся от…

Спартанец остановился и замер.

– В чём дело, Каллон?