Настоящая любовь Филиппе Берди

– А может и никогда, – согласилась она.

* * *

“У нас уже не будет детей, – думал профессор сейчас, – ни одного, ни даже двух. Ни одного. Никогда”.

Стало адски холодно, и он услышал: «Папочка, спаси нас!»

Собака тявкнула и вывела его из транса. Филиппе схватил большое полотенце и накинул на мокрую Тесси, которая не сдвинулась с места, пока её не вытерли насухо. Потом попыталась отряхнуться, но только вяло повела ушами и медленно вышла из ванной, тихонько цокая когтями.

– Филиппе! – настойчиво позвала сестра.

– Да иду я уже, иду!

Софи перехватила брата в коридоре – мокрого, грязного и взъерошенного. Молча отвела его в спальню и выдала чистую одежду Питера – длинную чёрную водолазку и старые потёртые джинсы.

“Филиппе теперь напоминает Стива Джобса, не хватает только очков и седины. Хотя… – приглядевшись, она увидела парочку седых прядей. – Как я раньше не заметила? Не заметила, что брат за эти две недели постарел на годы”.

В гостиной от ароматов кружило голову. Софи вместе с Карлой и Хлоей приготовили всё ещё до поездки на кладбище. Лия редко кулинарила, зато частенько вспоминала мамину стряпню.

“Всё так странно, так не сочетаемо, – Филиппе привык, что на поминках всегда отвратительна еда, – горе, слёзы и эта сочная куриная кесадилья, лазанья. Как сюда могла зайти грусть? За что?”

Все молча помогали друг другу накладывать еду, общаясь только кивками, короткими фразами. Он не просто вспомнил – увидел, как кинофильм перед глазами, тот нелепый случай.

* * *

Жена кружилась вокруг схем, держа в руке кружку. Филиппе подошёл сзади, хотел обнять её. Она не ожидала и всё расплескала. Пятно расплылось на бумаге, немного размыв чернила.

– Вот изобретём мы Машину Времени, я вернусь в этот самый момент и успею уклониться, – пообещала Лия, уверенная в их успехе.

– Я вернусь раньше и отучу тебя пить кофе за работой, – подначивал профессор, и тут же принял кофейный душ. Хорошо, что напиток был чуть тёплым.

Лия обиделась – она считала, что манера пить на ходу, жить с кружкой в руках, делает её особенной. Так и было, ей всё это шло, даже излишняя эмоциональность и взбалмошность.

* * *

Наконец, мать Лии начала беседу, заставив его отвлечься от воспоминаний.

– На десерт я приготовила лимонный пирог. Дочка очень его любила, – последнюю фразу Карла произнесла по-итальянски.

Тут всё было так, как любила Лия – только близкие, вкусная еда и пластинка Эллы Фицджеральд. Карла не собиралась плакать, ей не впервой терять близкого человека. Не то что бы такое примиряет с болью, но, прочувствовав однажды, понимаешь, что как бы ни было плохо – это проходит. Самое страшное – это действительно тоже пройдёт. Хлоя положила свою руку поверх руки матери, чтобы унять её дрожь. Жест был по-семейному милый и трогательный. Филиппе вновь ощутил одиночество, оно становилось осязаемым.

Софи вспомнила, как бабушка подошла к ней на похоронах родителей.

* * *

«Милая, ты ведь знаешь, что не стоит плакать понапрасну, – бабушка обняла её. – Когда я умру, пусть твой платочек останется сухим. Хочу, чтобы все смотрели на вас и думали: “Какие у неё сильные внуки”. Ты же знаешь, самые честные слёзы – те, что пролиты в одиночестве».

Софи услышала её. Подросла и стала сильной. На похоронах бабушки они с братом держались достойно её памяти, как она того и хотела.

* * *

– Можно я расскажу? – Карла обратилась к Филиппе. – Прости мне мою сентиментальность, но у нас в семье принято делиться воспоминаниями об ушедших, чтобы почтить их память. Понимаю, что тебе тяжело, но позволь мне. Лия, как и все в нашей семье, занималась вокалом, рисованием и танцами. А потом неожиданно увлеклась физикой. Думали ненадолго, не верили, что это всерьёз, но ошиблись. – Карла неспешно пригубила вино, переводя дыхание. – Всё началось с того, что дочка наткнулась на видео с твоим выступлением о каких-то материях или материалах. Прости, не запомнила. Там было ужасное качество и звук, но она всё пересматривала и пересматривала его раз за разом. Потом взялась за энциклопедию, что была дома, затем начала искать статьи в Сети. У нас тогда частенько были перебои с электричеством, медленный интернет, то и дело пропадал. Но ей это всё было важно и интересно. Лия слишком много сидела за компьютером и книжками, меня это беспокоило, – Карла неожиданно замолчала.

– Помнишь, как ругала её, что она начнёт носить очки раньше тебя? – подхватила Хлоя. – Мы никак не могли понять, что же она там ищет? Она лишь отмахивалась. Лия отвечала, что изучает, познаёт, станет великим учёным и обязательно сделает какое-нибудь значимое открытие. А вот мы только и умеем, что красиво петь. Я не обижаюсь, – и тут же исправилась, – не обижалась.

– Не обижались, хоть и считали её поведение немного странным, – добавила Карла. – Лия отличалась от нас, пошла в отца.

– О, да, – согласилась Хлоя, – они с папой всё спорили об устройстве Вселенной, чёрных дырах. Сейчас, наверное, встретились там и продолжили свои беседы.

– Я лишь надеялась, чтобы это было во благо, – вздохнула Карла. – Она рассказывала об этом? Что именно ты её вдохновил?

– Нет. Наверное, считала, что могу возгордиться, – Филиппе не знал об этом.

– Так бы и произошло, – подтвердила Карла. – Моя дочь восхищалась тобой.

“Восхищалась мной, а я подвёл её, – злился он. – Всё это не пошло ей во благо, она мертва! Её не будет! Никогда! И это моя вина”.

Весь вечер вспоминали о Лие – грустное, весёлое, порой слишком личное. Филиппе осознал, что за эти четыре года даже толком не узнал, какой была его жена. Сердце щемило: “У меня теперь нет никого ближе её родных, зря я боялся их. Только они понимают, как больно её потерять”. Следствие уже началось, и скоро его должны были вызвать на очередной допрос. Больше всего ему не хотелось снова и снова рассказывать о том, как всё произошло. О том, что он, кажется, убил её. Но Карла и Хлоя не укоряли его, не пытались выяснить, как всё произошло. Они разделили с ним эту боль и уехали в отель около полуночи.

Профессор же был слишком вымотан и пьян, чтобы ехать домой, и ему постелили в комнате для гостей. Он неожиданно обнял Питера, прошептал: «Спасибо», и отстранился лишь, когда почувствовал, что его слёзы намочили чужую рубашку. Уходя, Питер погасил свет, но на всякий случай оставил дверь приоткрытой. Алкоголь подействовал. Филиппе уснул, не увидев её лица.

Разговор по душам

Филиппе проснулся около полудня. Вставать не хотелось, но голод напомнил ему, что пора уже выходить из своего логова. Спустился вниз и нашёл Софи на кухне. Сестра читала газету.

– Разве в наше время ещё кто-то читает? Я думал, что все утыкаются в телефоны, – профессор старался, чтобы в его голосе звучало больше иронии, чем горечи.

– Только если пишет твой муж. Питер, кстати, выгулял найдёныша. Решил, что нам стоит выспаться, – Софи отложила газету. – Как насчёт яичницы с беконом? Или завтрак чемпиона – хлопья с молоком?

– А если я соглашусь на всё сразу? – он сам удивился такому аппетиту.

Сестра кивнула, она находила это хорошим знаком. Филиппе всё зевал, да потирал глаза. Стоило умыться, но взглянуть на себя было выше его сил. Потёр лицо руками, зацепился за колючую бороду, размял плечи, спину. Всё тело ломило.

– Пойдём лучше к камину, – Софи поставила еду на поднос. – Сегодня опять этот жуткий холод.

Шторы в гостиной плотно задёрнуты. В полумраке можно скрыться от реальности, от внешнего мира и создать собственный. Филиппе провёл рукой по мягкому бежевому дивану, за который вчера переживала сестра. Заметил, как много книг в дубовом шкафу. Было тут что-то манящее и волшебное.

“Питер всегда мечтал о большой библиотеке, Софи о камине, – думал он. – Их мечты осуществились. То, о чём мечтали мы с Лией, уже никогда не сбудется. Не будет ни вечного двигателя, ни наших детей. Хотя нет, кое-что всё же успело исполниться прямо перед её смертью”.

Лия мечтала надеть на их годовщину своё любимое платье. Каждый день примеряла его, но упрямая молния не желала ползти наверх. Жена села на диету, а он всё шутил про её отменный аппетит и любовь к трём «п» – пицце, пасте и паэлье. Но она отчаянно стремилась к своим идеалам и преуспела. Филиппе встряхнул головой, чтобы вернуться в реальность. Знал, что не вытрясти из себя все эти грустные мысли, но попытался сделать вид, чтобы не расстраивать сестру. Софи забралась в кресло и устроилась поудобнее. Брат выбрал диван. Поленья потрескивали, от камина шло расслабляющее тепло.

– Помнишь, как бабушка читала нам сказки? – она меланхолично улыбнулась. – Никогда не укладывала нас, мы ложились сами. У неё был такой низкий, скрипучий голос. Она говорила, что виноваты частые простуды, но, кажется, ответ крылся в баночке из-под специй.

– С кубинскими сигарами, – добавил Филиппе.

– Бабушке, не было и шестидесяти, а тогда казалось, что это беспросветная старость, – вспоминала Софи. – Что уж и говорить, я думала, когда мне стукнет восемнадцать, буду взрослой, серьёзной. Но разве умный человек станет пить четыре шота текилы на голодный желудок накануне сложного экзамена?

– Сдала? – он уминал завтрак, стараясь не запачкать всё вокруг, но глотал жадно.