От них я отвернулся. Вдалеке
Немало новых призраков стояло
На голом берегу, столпясь к реке.
«Учитель, – я спросил, – чьи тени эти,
Что переправы словно ждут в тоске?
Их вижу я едва при тусклом свете». —
«Об этом ты узнаешь, – молвил он, —
Когда, – я побледнел при том ответе, —
Откроется пред нами Ахерон».
Мы дальше шли, и я хранил молчанье,
Пока не увидал со всех сторон
Большой реки, бежавшей без журчанья.
Вот подплыл к нам седой старик в челне.
«О, горе вам, преступные созданья! —
Он закричал Вергилию и мне. —
Надежды все вам нужно здесь оставить,
Вам Неба не увидеть в вышине.
Я здесь, чтобы туда вас переправить,
Где холод вечный царствует и ночь,
Где пламя в состоянье все расплавить.
А ты, – он мне сказал, – отсюда прочь!
Среди умерших места нет живому».
Не в силах любопытства превозмочь,
Не двигался я с места. «По иному
Пути ты поплывешь, – прибавил он, —
И переправит к берегу другому
Тебя челн легкий…» – «Знай же ты, Харон, —
Ему сказал мой спутник хладнокровный, —
Что ты напрасным гневом возмущен:
Тот, воля чья закон есть безусловный,
Так повелел, и должен ты молчать».
И смолкнул разом лодочник огромный,
И перестали бешенством сверкать
Его глаза в их огненных орбитах,
Но призраки, успев слова поймать,
Проклятьем разразились; в ртах открытых
Их зубы стали громко скрежетать;
В их мертвых лицах, язвами изрытых,
Явилась бледность. Нагло изрыгать
Они хулы на целый мир пустились,
Творца и предков стали проклинать
И самый час, когда они родились.
Потом, с рыданьем к берегу скользя,
К ужасной переправе устремились:
Избегнуть общей кары им нельзя.
Их гнал Харон, глазами вкруг сверкая,
Веслом отставших призраков разя.
Как в осень листья падают, мелькая,
Пока ветвей совсем не обнажат,
В наряд поблекший землю облекая,