На разрыв

За какую именно, она не договаривает, но тут любой догадается. За идею попробовать.

Егор кивает.

– И за идею.

Ещё рано делать выводы, думает Рая. Ничего ещё не получилось и неизвестно, получится ли.

– Купим ему торт с первых призовых, он его ложкой прямо из коробки съест, – говорит она мягко. И, в свою очередь, спрашивает: – А ты, значит, заканчивать не хотел?

Он, не раздумывая, мотает головой:

– Нет, ни секунды. – И быстро, как будто только и ждал момента, чтобы это озвучить, добавляет: – Слушай, я же вырос без матери, моя сестра отдала меня в фигурное катание, и я не могу её подвести, но дело даже не в этом… Я себя не могу подвести. И не хочу. Знаю, другие говорят, мне так мало лет, а я ничего, кроме фигурного катания не умею, нужно что-то пробовать и развиваться, но если что-то и пробовать, то только параллельно и не в ущерб. Я не то что не умею ничего другого. Я не хочу ничего другого.

Рая открывает рот, чтобы что-то ответить, но он останавливает её просящим движением руки.

– Я не понимал сначала, что случилось, как, почему со мной… Видел, как другие расходятся, но думал, что если уж мы встали в пару, то это всё, навсегда. Хрен там был. – Это первый раз, когда Рая слышит, как Егор ругается.

– Дерьмо случается, – отвечает она. – И чаще всего просто так, а вовсе не потому, что ты этого заслужил.

– Вот именно. – Егор кивает так, что рискует уронить голову. – Дерьмо случается, и надо просто из него выбираться. Надо барахтаться, как обычно моя сестра говорит. Я огляделся по сторонам и понял, что это не самая редкая ситуация и тем более не конец света. Да, было бы круто пройти весь путь рука об руку, с семи лет и до бесконечности, как Тесса и Скотт или Мерил и Чарли, но не может же всем везти так, как им.

Если спросите Раю, ей больше нравятся Тесса и Скотт.

Егору, как выясняется, тоже.

– Тогда мы были детьми, – говорит Егор. – Но сейчас это взвешенное решение. Во всяком случае, для меня. Я думал всю ночь, и я хочу, чтобы у нас получилось.

Да, мама бы посоветовала ей промолчать, но промолчать Рая не может.

– А если у нас не получится?

Вместо ответа он протягивает ей руки и по неизвестной причине Рая их принимает. Раз-два-три, раз-два-три. В коротком танце следующего сезона танцевать будут вальс, и они вальсируют по раздевалке, вместе считая, пока Рая не начинает смеяться.

– Если не получится, – Егор не улыбается, но по нему видно, что в свои слова он не верит, – то торт будем должны уже не мы, а Валерка.

Рая только смеётся сильнее.

– Никогда, никогда в жизни Валерка не сможет, купив торт, отдать его кому-то другому.

Егор пожимает плечами.

– Ну, значит, нам придётся постараться и сделать так, чтобы всё получилось.

– Звучит как план.

– План и есть.

Плечом к плечу, почти соприкасаясь локтями, они выходят из раздевалки и покидают здание школы. Вместе доходят до метро и вместе спускаются по эскалатору, болтая Рая даже не запоминает о чём. Она думает, думает, думает, а ещё чувствует, чувствует, чувствует. Она думает о том, что ради Валеркиного спокойствия и сохранности собственной жизни (не в силах отдать им торт, он наверняка решит их прикончить) им действительно придётся постараться и сделать так, чтобы всё получилось. А ещё она чувствует, что у них всё получится.

В Егоре есть что-то, что делает невозможным любой из других вариантов.

Что-то, что заставляет всё внутри звенеть от напряжения и петь от яркой, нескрываемой радости. Что-то, что заставляет её волноваться, и надеяться, и бояться, и верить, и одновременно не верить, и наслаждаться каждой секундой на льду, на полу, да хотя бы на эскалаторе.

Что-то, чего никогда не было у них с Олегом.

Чуть ли не впервые в жизни Рая думает, что, может быть, одна кровь – это ещё не всё. И одинаковый фенотип, и одинаковые колени, и одинаковая посадка, и одинаковая выучка, и идеальный синхрон – это ещё не всё, и даже не максимум составляющих, что должно быть что-то большее, а какое может быть большее, когда один ещё четыре года назад хотел для себя другую партнёршу?

Пару из двух танцоров делает не кровь, и не посадка, и даже не одна на двоих выучка с идеальным синхроном. Пару из двух танцоров делает что-то другое, и сейчас Рае кажется, что именно с Егором она наконец-то узнает, что именно.

В переходе метро они обнимаются на прощание, и Рая быстро уходит вместе с толпой (хотя мысленно – просто стоит и смотрит ему в след). Ей нужно успеть принять душ, и собрать сумку на завтра, и съесть что-нибудь, и приготовить еды, и разложить её по контейнерам, и помечтать перед сном о новых свершениях – в последний раз помечтать, потому что уже завтра мечты станут планами и не мечтать надо будет, а делать.

Она планирует много всего и даже успевает всё это сделать, пока не происходит то, чего Рая ни в коей мере не ожидает.

«Всё ещё дуешься?» – уже вечером, перед сном приходит ей сообщение от Олега и Рая не может сдержать возмущённого вопля.

Всё ещё дуешься? Как будто речь идёт о какой-то обыденной мелочи, о какой-то чёртовой ерунде, которая не стоит и минуты внимания. Половинка тоста, которую он украл у неё с тарелки. Или незаправленная кровать, за которую влетело почему-то ей, а не ему. Или разбитая ваза – им разбитая, но достаётся за неё точно так же, как за кровать, не ему. Или случайно испорченная тетрадь. Или шапка, забытая в раздевалке. Что угодно, а не «Спасибо за всё, но мне нужно двигаться дальше».

На её крик прибегает Валерка. Взъерошенный, он замирает в дверях – в одной руке бритва, в другой полотенца, половина лица ещё в пене.

Только он может бриться на ночь глядя (видимо, где-то намечается вечеринка, которая никак не может обойтись без него). Только он может невозмутимо спрашивать:

– Чего кричим? Кого-то убили?

– Разве что веру в адекватность моего брата, – отвечает Рая. Получается медленно, заторможено.

Полотенцем Валерка стирает пену с лица.

– Она давно мертва. Хочешь прикол? – Он выглядит очень, почти неприлично довольным: каждая веснушка на курносом носу сияет от удовольствия, ещё не сбритая золотистая щетина задорно топорщится.

Заинтригованная, Рая приподнимается на постели, откладывая телефон. Отвечать брату она однозначно не собирается, вместо этого нетерпеливо взмахивает рукой, давай, мол, выкладывай.

– Не уверен, что смогу рассказывать вместо того, чтобы тупо смеяться, но всё же попробую. – Он фыркает. – Сегодня на катке я стал свидетелем удивительного.

Несмотря на то, что сегодня она сама была на катке, Валеркино «на катке» ей не очень-то нравится. Вспоминать родные коридоры и родной лёд всё ещё больно. Или, может быть, уже не больно, а неприятно?

– Эти двое так облажались, – продолжает Валерка и прежде, чем Рая успевает сказать ему, что ей неинтересно слушать о неудачах брата (интересно, могут ли братья быть бывшими? «Бывшего брата» звучало бы ровно так, как она теперь чувствует), быстро говорит: – Они думали, что заработанные на юниорском чемпионате мира этапы Гран-При переходят с ними во взрослую карьеру, даже если они поменяли партнёров.

«Неинтересно» отменяется.

– А это не так? – осторожно спрашивает Рая.

Если бы она планировала уходить от Олега, она бы, надо думать, прояснила вопрос. Но она не планировала никуда уходить, а после его ухода и продолжать не планировала, так что официальные документы с регламентом перехода из юниоров во взрослые и получением нужных этапов прошли как-то мимо неё.

То есть, собираясь вместе с братом в новый сезон, в свой первый взрослый сезон, она твёрдо знала, что им, как победителям юниорского Мира, положено два этапа этих престижных соревнований, а вот дальше заглянуть пока не успела.

Валерка смотрит на неё с ужасом – слишком неприкрытым, чтобы быть непритворным.

– Я слышу то, что я слышу? Нет, ладно я, простой массажист, я могу не знать правил и тонкостей, – говорит он, падая на постель рядом с ней, – но ты-то, фигуристка, могла бы озаботиться собственной карьерой.