Смерть в объятиях прибоя

Смерть в объятиях прибоя
Дарья Булатникова

Связанные давней студенческой дружбой герои проходят проверку страшными событиями – убит один из гостей особняка на берегу, и все говорит о том, что преступление совершил кто-то из них. И мотивы, и возможности были у всех. Что важнее – найти убийцу, отомстившего подлецу, или сохранить дружбу?

Дарья Булатникова

Смерть в объятиях прибоя

ПРОЛОГ

Море…

Как давно она не видела море, чтобы вот так – проснуться рано утром, подойти босиком к окну, отдернуть штору, и перед глазами – ослепительная бескрайняя лазурь. И розовое золото у самого горизонта, там, где поднимается солнце. И тающие в нем силуэты двух кораблей. И всё это сегодня принадлежит ей. И только ей!

Усевшись на подоконник, Женя с удовольствием полюбовалась спускающимися вниз по склону буйными зарослями кустов, усеянных красными и лиловыми цветами. Темная, слегка влажная зелень пахла по-южному томно и чувственно. А дальше, метрах в тридцати, начинался пляж, на котором пестрыми группками скучали лежаки, зонты и шезлонги. И ни души.

Женя не выдержала, кинулась в ванную, схватила высохший за ночь купальник и быстренько влезла в него, путаясь пальцами в завязках. Больше ничего надевать она не стала, только сунула ноги в желтые сланцы, купленные специально в цвет купальника, схватила роскошное красное полотенце (полотенце было не её, она обнаружила целую стопку таких в шкафу) и побежала к морю.

На полпути ей стало смешно – бежит и дрожит, словно в предвкушении свиданья. А впрочем, так и есть, с детства она самозабвенно любила море, любила смотреть на него, пробовать на вкус горько-соленую воду, кидаться с разбега в его прохладные объятья. А ещё она любила шторм, когда море становится свинцовым и тяжелым, хлещет в берег и зло шипит, отползая. Если успеть, то можно до следующей волны подбежать и выхватить мокрый зеленый окатыш из бутылочного стекла или очумевшего, помятого прибоем крабика, или пробку от заморского вина. И быстрей назад, от догоняющей пенистой воды, которая может больно ударить галькой по щиколотке и даже сбить с ног.

Но сегодня море было шелковым – абсолютный, безупречный штиль. Да и Женя уже не та голенастая девчонка с выгоревшими непослушными прядями волос и шелушащимися от непривычно горячего солнца плечами, которую родители часами не могли заставить вылезти из воды. И всё равно – ощущение немыслимого счастья и беззаботности переполняло её душу до краев, не оставляя места для чего-то другого.

Пляж был довольно просторным – около ста метров берега, с обеих сторон огороженного высоким кирпичным забором, поверху увенчанным острыми штырями, а там, где начиналась вода – густая сетка по бетонным столбам. Обогнуть, конечно, можно, всего-то метров тридцать проплыть, но Борис уверял, что вряд ли кто на это осмелится, за последние годы научились уважать частную собственность. Вернее, научили. Собаки, хоть и запертые в вольеры за домом, все равно выглядели внушительно – два кавказца и доберман. На гектар территории меньше нельзя.

С берега, заключенного в объятия ограждений, выдавались в море два волнореза, или пирса, как называл их Борис. Он обещал, что сегодня к одному из них пришвартуется его яхта, и они проведут послеобеденное время, катаясь на ней. Подумать только, лупоглазый неуклюжий Борька – владелец такого огромного дома и яхты. Кто бы мог такое представить лет пятнадцать назад?

Женя оставила полотенце на белоснежном лежаке и разулась. Галька была ещё прохладной и идти по ней босиком было приятно. Кое-где она казалась влажной, словно кто-то уже пробежал по ней мокрыми ногами. Крошечная волна лизнула ступню. Вода, прозрачная, зеленоватая и по-утреннему теплая принимала её постепенно, шаг за шагом. А потом Женя не выдержала, бросилась рыбкой вперед, нырнула, не заботясь о прическе. В воде открыла глаза, выдохнула воздух и поплыла вперед размашистым кролем. Плавать она умела и любила. Только вот давно не было возможности. Разве что в бассейне, но это совсем другое – суррогат, пахнущий хлоркой и чужими телами.

Она вошла в море между левым пирсом и сеткой, и теперь, сделав широкую дугу, плыла вокруг длинной бетонной полосы, на которой стояло три шезлонга, сплетенных из ивовых прутьев. Раньше Женя видела такие только в кино, и они своими круглыми оголовьями напоминали ей саркофаги египетских мумий. Вчера ей довелось посидеть в одном – очень удобно, можно развернуть его так, чтобы верх полностью защищал голову от солнца, а тело загорало.

Перевернувшись на спину, она раскинула руки и зажмурила глаза. Море почти незаметно покачивало её, легко удерживая в своих в широких добрых ладонях. Только свет и вода – больше ничего не существовало в этом мире. Только море и она.

Сколько она так пролежала – неизвестно, может быть, пять минут, а может, и полчаса. Потом снова нырнула и под водой поплыла к пирсу. Чувствовался утренний прилив, помогавший двигаться быстрее, хотя ей это было и не нужно. Но приятно. С пирса спускалась металлическая лесенка, и она вскарабкалась по ней, постояла, нежась в начавшем теплеть воздухе. Ерошила пальцами мокрые волосы, чтобы хоть немного просохли, растирала ладонями по телу соленые капли. Потом, не спеша, побрела по шершавому бетону к берегу, вглядываясь в воду. Та была настолько прозрачной, что хорошо было видно дно, редкие бурые водоросли, круглые ракушки и стайки мальков, внезапно сверкающих чешуей и исчезающих непонятно куда.

Уже дойдя почти до конца, вернее, до начала пирса, Женя заметила ещё одну ракушку, забившуюся в щель между бетоном и металлическим основанием тумбы, наклонилась, было, за ней, но её отвлекло что-то непонятное, плавающее неподалеку. Оно было голубоватым, но не таким прозрачным, как вода, более плотным и тяжелым. Между пирсами расстояние метров тридцать, и это что-то было, вроде бы, поближе к другому, правому. Поэтому Женя быстро добежала до берега – отсюда было вообще ничего не разглядеть, слишком малый угол зрения – миновала эти тридцать метров и шагнула на другой пирс.

Теперь она шла медленно, осторожно огибая невысокие чугунные тумбы. Кажется, их называют кнехтами? Наверняка в воде плавает какая-то глупость, вроде унесенной у какого-нибудь ротозея рубашки или даже штанов, уговаривала она себя. Или старая дырявая резиновая лодка, или просто драный полиэтиленовый пакет. Или…

Это был не пакет. И не лодка. Хотя рубаха и штаны были. Джинсовые. А в них был Сашка Вершинин. Женя как-то сразу поняла, что это он, хотя мужиков в таком наряде можно встретить на побережье тысячи, если не десятки тысяч. Но это был именно Сашка – подойдя поближе, к самому краю пирса, она сквозь воду видела уже и знакомые черты его лица, вокруг которого ореолом колыхались темные волосы, и открытые глаза, и свешивающийся на цепочке с шеи серебряный крестик. Утопленник почти лежал на дне, паря над ним в расслабленной позе. И был совсем рядом, в метрах в трех от неё.

Отпрянув, она больно ушибла палец ноги о кнехт. Или эта штука все же называется не кнехт? Швартов? Нет, швартов, это канат, которым привязывают к причалу корабли. Господи, о каких глупостях она думает, когда рядом в воде плавает труп! И не просто труп, а труп Сашки Вершинина! Черт, черт, черт!

Оказывается, она уже мчалась по пирсу к берегу и дальше – по террасе к дому. Шлепанье босых ног по каменной лестнице звучало в утренней тишине просто кощунственно, нужно хотя бы придержать тяжелую входную дверь. Со вчерашнего вечера она помнила, как громко хлопает эта дурацкая дверь. Как будто у Борьки не хватает денег, чтобы установить на ней придерживающий механизм. Опять она думает черт знает о чем, вместо того, чтобы сообразить, куда бежать и кого звать!

В холле было абсолютно пусто. Да и зачем тут кто-то – не гостиница, чай. А охрана есть, есть охрана, да только она сидит в сторожке у ворот. Туда бежать? Нет, все равно нужно разыскать Борьку, он хозяин, ему и решать. Пусть сам сообщает куда надо, ей и без того впечатлений хватило!

Так, стоп! Нужно остановиться и вспомнить. Когда Борис показывал им дом, то сказал, что их с Алиной спальни на первом этаже. Туда он их, конечно, не водил, но терраса огибает дом справа, скорее всего, спальни выходят окнами туда, потому что кухне и прочим хозяйственным помещениям терраса совсем ни к чему. И что теперь, стучать во все подряд двери, выходящие в правый коридор? Тут Женя сосредоточенно потерла виски. Нужно взять себя в руки и просто подумать. Но просто подумать не удавалось, в сознании занозой сидела мысль о том, что она плавала рядом с мертвецом. А что если бы она проплыла дальше, нырнула и увидела его под водой? Кожа моментально покрылась пупырышками, и Женя поежилась. Нельзя думать об этом, она должна сохранять присутствие духа.

Она опять выскочила на террасу. Нужно пройти вдоль окон и постараться отыскать, за каким из них дрыхнет Борька. Да, именно так. Конечно, заглядывать спозаранок в окна спальни – моветон, но обстоятельства чрезвычайные, и это лучше, чем барабанить в двери, будя всех подряд. Неужели она продолжала надеяться на то, что можно ещё что-то исправить?

Первые два окна были закрыты и плотно занавешены шторами. Кто за ними? А вот третье, распахнутое настежь, было как раз то, которое она искала. Тонкая полупрозрачная занавеска колыхалась от почти незаметного ветерка, позволяя рассмотреть огромную кровать, поперек которой распласталось волосатая тушка в полосатых трусах. Женя отодвинула занавеску и тихонько позвала:

– 

Борь! Борька, проснись!

Но спящий даже не пошевелился. Да, вчера они изрядно набрались, теперь попробуй, добудись. Жене ничего не оставалась, как лезть через окно. Она уселась на подоконник – что можно подумать о женщине, спозаранок проникающей в одном купальнике в мужскую спальню? – свесила ноги внутрь комнаты и спрыгнула на мягкий ковер.

Борис открыл глаза и бестолково уставился на неё только после того, как она потрясла его за плечо.

– 

Женька? – изумился он. – Ты чего?

– 

Борис, вставай немедленно! Тут такое дело…

– 

Отстань, дай поспать! Мне только что такой сон начал сниться…ммм… – заныл, норовя зарыться в подушку, Борис.

– 

Вершинин утонул! Нужно что-то делать, если начнется отлив, его в море может унести. Поднимайся! – потащила его Женя за руку с кровати.

– 

Сдурела? Как Вершинин? Как утонул?! – Борис уселся среди скомканных простыней и ошалело уставился на Женю. – Разыгрываешь? – жалобно спросил он.

– 

Делать мне больше нечего! Говорю – у пирса в воде Сашкин труп плавает!

Слово «труп» подействовало на Бориса на манер электрошокера – он дернулся и схватился за помятую физиономию, словно у него внезапно заболели коренные зубы.

– 

И что делать? – промычал он.

– 

Ну, думаю, что нужно милицию вызывать.

– 

А «скорую помощь»?

–