Модус вивенди

– Я тебе говорил, что скелеты – не в моем вкусе, – пренебрежительно фыркнул он. – Что бы ты себе ни придумала, твои сомнительные прелести интересуют меня в последнюю очередь. Прежде чем что-то воображать, хоть поинтересуйся, как на самом деле работают дороги-между-мирами.

– Что ж, так и поступим. Прошу меня извинить, – я поспешила подняться с места и покинуть кухню.

Откровенное неприкрытое хамство Ветрова раздражало. Не настолько, чтобы терять самообладание и отвечать ему тем же, но достаточно, чтобы воспользоваться любой возможностью избежать общества этого человека. А тут как раз подвернулся прекрасный повод.

В открытом доступе сведений об Одержимых не было, и это тщательно контролировалось – я уж не знаю, с какой целью. Наверное, мне стоило запросить всю нужную информацию еще вчера, вместе с досье на гвардии ротмистра, но я опрометчиво решила, что этот вопрос может подождать. А теперь… запрос-то я, конечно, отправила, но ждать ответа не хотелось. Тем более у меня имелась возможность получить ответы гораздо быстрее – для этого просто было необходимо связаться с одним старым знакомым.

– Михаил Антонович, доброе утро. Не отвлекаю? – не удержавшись от улыбки при виде знакомой физиономии, вежливо уточнила я. Нейрочип передавал картинку прямо в мозг, так что облик сидящего в кресле напротив молодого мужчины был иллюзией. Но я все равно была рада его видеть.

– Вета! – радостно воскликнул он, и симпатичное лицо озарилось радостной улыбкой. – Как ты можешь отвлекать? Я страшно рад тебя видеть! Хотя что-то мне подсказывает – ты ведь не просто так поболтать решила, да? – вздохнул он и несколько погрустнел.

– Прости, Миша, я в самом деле по работе, – виновато пожала плечами я. – Ты же по роду службы часто общаешься с Одержимыми? Видишь ли, меня отправляют в экспедицию, охрану которой будет осуществлять один из них, и меня несколько… озадачивает его поведение. Он утверждает, что для работы ему необходимо… привыкнуть ко мне, это так?

– Ну, если там действительно требуется охрана, то он говорит правду, – нахмурился Полонский. – Только мне непонятно, куда тебя в таком случае отправляют?!

– Миша, ну что за вопросы, – с мягким укором протянула я. – Я же не спрашиваю тебя о работе и точных координатах твоих обожаемых маяков, правда?

– И то верно, – сокрушенно качнул головой он. – Но все равно мне это не нравится! Будь осторожнее. Если Одержимый решил на тебя настроиться, значит, опасность действительно велика; без нужды они этого не делают.

– Настроиться? – нахмурилась я, пропуская мимо ушей все предупреждения Михаила. Я уже вполне убедилась, что самой большой трудностью предстоящей миссии будет именно общество Одержимого, и в опасность варов перестала верить окончательно и бесповоротно. Совершать глупости, конечно, не планировала, но Ветров все равно тревожил меня гораздо больше.

– Ну, я тоже не очень понимаю физику и механизм этого процесса, поэтому расскажу, чему сам был свидетелем. Одержимые умеют открывать дороги-между-мирами мгновенно, но на то, чтобы увести туда кого-то постороннего, уходит много времени и сил. В случае же, когда может возникнуть необходимость в быстром перемещении, они предварительно… ну, привыкают к человеку, запоминают его на каком-то своем, необъяснимом уровне.

– Что им для этого нужно? И как долго длится это… привыкание? – уточнила я.

– Ничего ужасного; насколько я понимаю, им достаточно просто находиться где-то поблизости от объекта, в пределах прямой видимости, так что все исключительно в рамках приличия. А по поводу продолжительности я не знаю. Мне кажется, это индивидуально и зависит от конкретного случая; в среднем – неделю, может, больше, может, меньше. Но они в норме довольно необременительные люди, молчаливые и замкнутые, неохотно контактирующие с окружающими, так что не волнуйся, он не доставит особых проблем, – ободряюще улыбнулся Миша.

– Будем надеяться, – медленно кивнула я. Даже получилось улыбнуться не очень мрачно, без обреченности, и обойтись без нервного смешка, так и рвавшегося из груди наружу.

Похоже, мне досталось исключение и из этого правила: не просто лучший из Одержимых, но заодно самый обременительный, общительный и зачем-то настырно лезущий в мое личное пространство.

Чтобы не прощаться слишком поспешно и скомканно, оставляя у собеседника ощущение бегства, я поинтересовалась его делами, здоровьем и семьей и распрощалась только минут через десять.

Миша Полонский, талантливый инженер и специалист по тем самым гиперпространственным маякам, на которых строилась наша дальняя космическая навигация, был сыном давнего друга отца, моим другом детства и по совместительству – первой любовью. Как это и положено первой любви – несчастной, безответной и даже почти трагической, если учесть, что Миша был искренне влюблен в мою подругу Марию Лескову, на которой потом и женился. О моих чувствах он, разумеется, не догадывался: я уже тогда, в шестнадцать лет, прекрасно знала, какую карьеру изберу, и умела прятать ненужные эмоции ото всех. Только с отцом этот фокус никогда не проходил, но то отец!

Со времен учебы и с ним, и с Машей я общалась очень мало. Поводом была, конечно, служба и недостаток времени, а причиной… нельзя сказать, что я по-прежнему любила этого, бесспорно, замечательного человека. Увлечение уже давно прошло, и после него были другие, но тяжелее всего было общаться именно с ним. Наверное, именно потому, что чувство было безответным и молчаливым и Полонский о нем так никогда и не узнал. А еще я искренне завидовала их чудесной семье – настоящей, любящей, почти сказочной – и ничего не могла с собой поделать по этому поводу. Понимала, что это неправильно и гадко, но все, что могла, – просто свести общение к минимуму.

В кухню к остывшему кофе и Одержимому я вернулась в весьма скверном расположении духа. Для разнообразия Ветров находился именно там, где я его оставила, и даже, кажется, никуда не совал свой нос. Мое появление он встретил до крайности гадкой улыбкой и ехидной репликой:

– Ну что, убедилась?

– Увы, – слегка пожав плечами, я в два глотка допила холодный кофе, потеряв всякое желание наслаждаться напитком. Даже если бы он был горячим и свежим, моего настроения это бы сейчас никак не улучшило. Под пристально-насмешливым взглядом гостя убрав посуду со стола в автоматическую мойку, я двинулась к выходу, бросив через плечо: – Следуйте за мной.

До кабинета я шла не оглядываясь, в душе искренне желая навязавшемуся на мою голову мужчине провалиться или где-нибудь потеряться. Правда, доставлять ему удовольствие и демонстрировать, насколько на самом деле мне неприятно его общество, я не собиралась.

Но желаниям этим было не суждено сбыться. В кабинет гвардии ротмистр прошел следом за мной и без приглашения плюхнулся в одно из свободных кресел, с интересом озираясь по сторонам.

– А ничего тут у тебя, уютно. Только это же не твой кабинет? – со смешком уточнил он, озираясь.

– Теперь – мой, – лаконично отозвалась я, активируя компьютер, извлекая из ящика стола контейнер с энцефалографом и небольшую коробочку с клыками, где была собрана вся имеющаяся информация по варам. – К сожалению, у меня нет достаточного количества времени, чтобы читать вам лекции и отвечать на вопросы, поэтому – прошу. У меня был второй энцефалограф, если хотите, я его найду.

– Сиди уж, не дергайся, мне все равно нельзя пользоваться мозгописцами, – поморщился он и, придвинувшись ближе, без спроса взял со стола нейроконтакт компьютера. Почти нестерпимо захотелось поинтересоваться, не по причине ли отсутствия мозга возникли такие ограничения, но я волевым усилием сдержалась, а мужчина тем временем продолжил: – Загрузи там что-нибудь поинтереснее, отчеты о вскрытиях хотя бы.

Я молча уложила следующий клык в предназначенное для него гнездо и принялась прилаживать на голову энцефалограф, внешним видом очень напоминавший эдакую шапочку, связанную крючком из тонкой разноцветной проволоки. Очень не хотелось погружаться в работу с прибором в присутствии не внушающего доверия постороннего лица: во время этой работы внешние рецепторы отключаются полностью и мозг сосредотачивается исключительно на внутренних процессах организма, но выбора у меня не было. К тому же я надеялась, что при всей своей наглости Ветров не настолько беспринципен, чтобы как-то пользоваться моей временной недееспособностью.

По странному совпадению информация на данном носителе включала в себя как раз сведения по биологии варов, практически как и заказывал гость.

Кредит доверия Одержимый оправдал. Когда сеанс работы с прибором был окончен и я вернулась в реальность, вновь обретя возможность видеть, слышать и осязать, мужчина вел себя вполне прилично. Компьютер он забросил и сейчас с интересом изучал обстановку кабинета. Впрочем, изучал неожиданно вежливо, в шкафах не копался и ограничивался поверхностным осмотром.

– Странный выбор литературы для дипломата, – со смешком сообщил он.

– Как вы определили, что я уже слышу вас? Вы же стоите спиной? – поинтересовалась я, не спеша менять положение. Правильная моторика и координация движений восстанавливалась предпоследней, дольше наблюдались трудности только с памятью и в принципе мышлением.

– Какая разница, – отмахнулся он. – Так зачем тебе эти книги? На досуге изучаешь военное дело?

– Эти книги принадлежали отцу, он очень их любил, – вяло пояснила я.

– И кто же у нас отец? – с той же насмешкой уточнил ротмистр.

– Как нетрудно догадаться, Чалов Аркадий Андреевич, – так же невозмутимо ответила я, пытаясь хотя бы предварительно утрясти в голове полученную посредством энцефалографа информацию.

– Генерал-фельдмаршал Чалов? – резко обернулся Ветров, вперив в меня очень пристальный и непонятный взгляд.

– Он самый, – слегка кивнула я, прикрыв глаза. – Я бы не сказала, что это страшная тайна.

– Я не знал, что у него были дети, – голос ротмистра прозвучал задумчиво и озадаченно.

– У него один ребенок, – педантично поправила я. Это была не то чтобы больная тема, но грустная: об отсутствии у меня братьев и сестер я переживала с самого детства, но мечты так и остались мечтами. – Это что-то меняет?

– От чего он умер? – проигнорировав мой вопрос, уточнил Одержимый.

– Сердце, – так же ровно ответила я. – Вы не могли бы некоторое время помолчать? Мне необходимо собраться с мыслями.

К моему искреннему удивлению, мужчина действительно оставил меня в покое. А я вместо работы задумалась, что говорить гадости – это тоже своего рода талант, и, похоже, Ветров обладает им на грани гениальности. Я готова была поручиться, что именно сейчас он не ставил себе целью спровоцировать меня или вывести из себя, но удивительно точно умудрился зацепить две из трех самых болезненных для меня тем; третьей была смерть матери.

Нет, на самом деле, если копнуть глубже, тема была одна: одиночество. Наверное, его можно было назвать проклятьем нашей семьи. Оно убило мать; верная женщина способна ждать очень долго, вот только не всякое здоровье способно это самое ожидание выдержать. Анна Чалова была очень доброй и ранимой особой, и она просто не выдержала изматывающей тревоги за жизнь мужа. Одиночество убило отца. Официальное заключение говорило о сердечном приступе, но я-то знала истинную причину. Полный сил и энергии мужчина, получив отставку и почетную пенсию, сгорел за какой-то год и превратился в чуть живую развалину, не выдержав потери единственного оставшегося в его жизни смысла – службы. Не сумел найти себе другое применение – и умер от невысказанной обиды и собственной ненужности, а я ничем не смогла ему помочь.

Я, наверное, даже свою работу выбрала именно из-за этого проклятого одиночества – пыталась таким образом получить прививку от извечного семейного недуга.

Волевым усилием отогнав мрачные бесплодные мысли, я все-таки сумела сосредоточиться на насущном. Странно, но Ветров этому процессу не препятствовал и никак в мои мысли не вмешивался. Может быть, выяснив личность отца, которого в армии очень уважали, проникся заодно уважением и ко мне? Но в этот вариант верилось слабо; Одержимый по первому впечатлению и характеристике совершенно не признавал авторитетов.

Второй вариант был правдоподобнее и тоже вселял определенный оптимизм: ротмистр все же умел разграничивать служебные вопросы и все остальное. То есть систематически отравлять мое существование он будет, но по крайней мере не будет мешать работать. А значит, с его присутствием вполне можно смириться.

Оставалось только надеяться, что своим поведением ротмистр не спровоцирует пару-тройку дуэлей. Это Аристов – дипломат и вообще очень сдержанный мужчина, для которого я – в первую очередь ценный самостоятельный специалист и только потом женщина. А вот если свидетелем подобного поведения Одержимого окажется кто-то еще, все закончится печально.

Надо думать, в бою Ветров тоже нечеловечески хорош, раз дожил до своих лет: в дуэлях он должен участвовать очень часто. Если даже он не бывает в более-менее приличном обществе, то в любом случае общается с офицерами, и мало кто из этих господ потерпит такое к себе отношение.

Все-таки интересно, кому и что он пытается таким поведением доказать? Попросту привык к такой манере общения и не желает что-либо менять? Слишком себялюбив, чтобы кому-то спокойно подчиняться? Демонстрирует протест против общего несовершенства мира? Мстит за какие-то детские обиды? Или – чем бес не шутит – в самом деле ищет смерти? Как-то все это… странно для офицера такого опыта и ранга. И мелочно.