Над маковым полем

– Как романтично, – кисло произносит девушка.

– Лох, – бодро повышает интонацию Купидон, – можешь считать, что тебе повезло – перед тобой сама Мэрилин Монро! – торжественно и шутливо объявляет он.

– Ясно… – равнодушно кивает Лохматый. – Ты не мог бы быстрее… Меня уже слегка трясёт, – смутно намекает он и с облегчением ловит прилетевший пакетик с магическим сахаром.

– Спасибо, друг, – растроганно шепчет Лохматый и удаляется в ванную, где проводит самые восхитительные моменты своего никчёмного существования.

***

Лохматый оказывается в пустынной долине гейзеров. Земля табачного цвета крошится под подошвами. На небе нет ни одной облачной морщинки. Воздух сухой и наполненный вонью отходов. Тело парализует лёгкая истома, какая бывает после бурного оргазма. Словно услышав его мысли, природа тоже кончает одним из горячих паровых гейзеров. Молочного цвета кипяток с шипением устремляется в чистые небеса, а потом градом капель падает вниз. За ним извергается очередное отверстие, словно громадный фен. Словно налитой выпуклый угорь. Словно созревший гнойный прыщ. Лохматый восхищённо раскрывает рот и, не двигаясь, любуется игристыми фонтанами. Последний поток подхватывает его невесомое дряхлое тельце и со скоростью ракеты уносит к раскалённым звёздам. Те водят вокруг него хоровод, насыщают безмятежностью и поют отечественные послевоенные песни о солдатах и журавлях.

TV

«Солдаты не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей…

Журавли: русское качество, русская кровь».

Чётко и сердечно произносит Марк Бернес со сцены и встречает бурные овации, после чего на экране появляется бутылка водки. Дали опять залипает перед монитором, по которому беспрерывно крутят рекламу. Ничего нового. Ничего интересного. Чтобы внести свежую струю, Дали решается и переключает канал.

«Я сошью себе чёрные штаны

Из бархата голоса моего.

Жёлтую кофту из трёх аршин заката».

Чеканит Маяковский на фоне магазина с одеждой для ЛГБТ. Не найдя в этом и толики прелести или умиления, Дали нажимает на кнопку перехода. Теперь на экране Бог морей Посейдон с вилами и мохнатой бородой громко прославляет сеть магазинов «Водолей». Бог продаёт унитазы и смесители. Забавно. Дали надеется, что за это ему платят достаточно.

Так, прямо на пёстром протёртом ковре под уютный рокот телевизора, заменяющего колыбельную, очкастого парня одолевает сон. Почему-то ему чудится стук метронома, невнятное бормотание про какие-то семьи и счастья, но это уже остаётся за бортом его сознания.

Сказки Андерсена

«Абсолютно каждая семья может стать счастливой, но счастливой по-своему» – строчит Андерсен, но дальше замирает и никак не двигается с места. Уже несколько месяцев он бьётся над реализацией своей безумной идеи. Юноша намеривается переписать все депрессивные произведения, входящие в список элитарной литературы, после чего уничтожить, сжечь, заблокировать, удалить любые издания. Тогда людям, полностью утерявшим мировые шедевры, ничего не останется, как согласиться заменить их на рукописи Андерсена. И уже все девочки и мальчики, все интеллектуалы и работяги поймут, что радость и беззаботность, блаженство и ответная любовь ничуть не глупее и не проще душевных драм и трагедий. Больше никто не станет чествовать своё уныние, корить себя за улыбки и отказывать в удовольствиях. Никто не будет страдать от скуки. Никто не будет считать наркотики и сигареты крутыми. Мир сделается чуточку светлее и лучше. Мир хоть на микроскопическое расстояние да приблизится к абсолютной утопии. У Андерсена наивная вера ребёнка. Бедный Андерсен. Счастливый Андерсен.

Каждый день Умберто твердил, что бесполезно мнить себя Мессией и матерью Терезой, которой приспичило спасать всё человечество. Умберто твердил, что одному не справиться с таким объёмом работы. На неё и жизни-то не хватит. Порой он производил расчёты, сколько часов следует отводить на еду и сон, чтобы успеть переписать на новый лад хотя бы домашнюю библиотеку, и приходил к печальному итогу, что спать и вовсе не придется. Его выводы, словно встречный ветер, засасывали Андерсена в беззубый рот поражения и признания своей немощности, но цель слабым фонариком освещала путь.

Постоянно апатичные лица друзей только укрепляли в Андерсене стержень намерений. Но в то же время тоска товарищей удручала. В чём смысл этой регулярной писанины, если он не может помочь ближним? Недаром Библия гласила «Возлюби ближнего своего». Впрочем, и Священная книга утопала в крови, во грехе и в самоотверженных страданиях Христа. Мученика Божьего. Святого агнца. Зачем отдаваться, пусть и доблестному, делу, когда друзья сами нуждаются в поддержке? Вряд ли их спасут неумелые каракули.

Лёжа на экспрессивно мятых простынях и марая подушку мыслями, Андерсен, наконец, собрал мозаику воедино. Разгадка была потрясной. Сногсшибательной. Очевидной. Обречённой на провал.

Хоть в два часа ночи положено спать и гоняться за кроликами, воодушевлённый парень зашёл в беседу «Маноманов» и, отчего-то отчётливо зная, что Лох и Дали ни за какими кроликами не гоняются, отослал срочное сообщение:

«Друганы! Без вас мне не справиться! Нужна ваша помощь! Есть важное дело. Приходите ко мне, всё объясню».

Конечно, не образец публицистического объявления, но завлечь должно было. Андерсен счёл текст довольно интригующим, да и человеческая психика устроена так, что стимулирует откликаться на призыв, дабы не оставаться в должниках. Ответ не заставил себя долго ждать.

«В чём дело-то?» – прилетела весточка от Лоха.

«Написать, что ли, нельзя?» – поддакнул Дали.

«Ух, сатанюги! Сказал же, что только с глазу на глаз поговорим, – не сдавался Андерсен, – так что подтягивайтесь завтра с утречка, а?»

«Дружище, – написал Лохматый, – а если я не один приду?»

«А с кем это?» – удивился Андерсен.

«С ангелами» – как-то размыто и чересчур пафосно ответил Лох.

Андерсену ничего не оставалось, как разрешить приводить хоть ангелов, хоть чертей. Может быть, утешал себя парень, с ними сподручней будет, компания веселей окажется, да и процесс пойдёт плодотворней.

«Ну, тогда и меня ждите» – заинтересовался Дали. Не мог же он пропустить снисхождение крылатых невинных божков.

В Раю

Как-то не сговариваясь, Мэрилин и Лох, словно подобранные с улицы котята без ушей, хором прижились у Купидона. Мэрилин больше не находила сил на хождение по кабакам, да и Лоха всё сильнее изматывали постоянные поиски денег и визиты к счастьедиллеру. Купидон же не умел отказывать и всегда одаривал гостей сахарными улыбками и сладкими словечками вроде «пупсик», «малыш» или «детки». Правда, ему пришлось купить весы и выделить подросткам свою кровать. К счастью, оба были такими худыми, что с лёгкостью уместились бы на одной полке в поезде. Самому Купидону было приятно ухаживать за своими «детками», ему нравилось заботиться о них и видеть себя в роли щедрого папочки.

Постепенно у них сложилась своя рутина, свои ритуалы и традиции. Утро не могло обойтись без взвешивания и слёз Мэрилин, приёмы пищи оборачивались скандалами и долгими уговорами, уборка полностью ложилась на плечи Купидона, и потому в квартире царил постоянный бардак. Раз в неделю троица выбиралась в магазин за продуктами и новыми платьями для их глупой блондинки. Вся женская одежда смотрелась на ней безобразно, но Мэрилин настойчиво скупала изящные костюмы, расшитые пайетками. Не обходила она и шляпки с загадочной вуалью, бесконечно выбирала новый блеск для губ, подчёркивающий её хрупкость и нежность.

– Мне нужен блестящий светло-розовой, – нараспев говорила она и пропадала в лабиринте ароматов и витрин.

Лох бледной тенью шатался за Купидоном, чуть ли не поклонялся ему и суетливо изливал благодарности, когда получал чистые стрелы и, тем более, чистый порошок.

– Спасибо, друг, – мямлил он своим тихим тающим голосом, – спасибо, – повторял он и уединялся, где придётся.

Лохматый не мог представить лучшего расклада и жил только моментами дивных просветлений. Всё остальное время он эти моменты ждал. Несколько раз на дню он парил, качался в облаках, поедал их, словно сладкую вату, катался на единорогах и смотрел на медведей в цирке. На слонов на фонтане. Завороженно глядел на брусничного цвета кровь, завороженно выдавливал свои угревые гейзеры, зависая перед зеркалом, и также завороженно раскачивался в объятиях любви. Часто Лох чесался и, если Купидон задерживался, начинал нудить и требовать Мэрилин, чтобы она отдала то, что своровала.

– Пожалуйста, Мэри, верни мне сахарок, – просил он, – он же калориен. Зачем тебе калории? – ласково бормотал Лохматый, гладя девушку по спине и по ногам-иголочкам, надеясь нащупать заначку. Или, по крайней мере, подкупить её лаской, но девушка только непонимающе хлопала накрашенными веками, словно крыльями яркой бабочки.

Набоковская бабочка

Жизнь в доме Купидона оказывается не такой уж и плохой. Единственное, что раздражает, так это его постоянные нотации в духе «советов от бабушки» а-ля:

«Детка, не занимайся самоедством».

Или:

«Детка, будь объективной».

Или:

«Детка, будь разумной».

Или:

«Детка, будь».

Морали читать может каждый первый незнакомец со двора. Всегда легко занимать правильную позицию, когда не касаешься ситуации. Когда ходишь в стройном аппетитном теле. Когда жрёшь, сколько влезет, и не раздуваешься в боках. Когда не похож на ходячий кусок теста.