За ним спешат апрель и май.
«Дорога затерялась в дюнах…»
Дорога затерялась в дюнах,
В годах нестарых и неюных
Пустынным солнцем ослепленный
Я шел к тебе, о донна.
Менялись дни на ночи,
Шел, не смежая очи.
Лишь миражи вдали я видел
И редко – облачные нити
Ты в башне птахой заточенной,
Теряя перья, билась в окна,
Не принимая гордо пищи,
Не ведая, что кто-то ищет,
Взывает к пресвятому року,
Хранит твой локон.
Перенимая чей-то почерк,
Я создал очерк.
И, размышляя вслух в дороге,
Безумный, повторяю строки
По-древнерусски, по латыни…
Найду иль позабуду имя?
Рискуя путь пройти впустую,
Я верю, что найду живую.
И стены башни рухнут в бездну,
Ты, лебедь, улетишь в безбрежность.
«Люди, как мыши, скрылись по норам…»
Люди, как мыши, скрылись по норам.
Хлоп! Мышеловка захлопнется скоро.
Там, по углам, в темноте, в подземелье,
В каменных клетках, закроются двери.
Сыр обернется коварной приманкой.
После – опять выбегать спозаранку.
Звери, покорные участи рабской,
Вечер свой скрасят наивною сказкой.
Музыка. Свет. И лоснящийся глянец:
Вновь подменили мошенники танец.
Глупые мыши бегут без оглядки
В страхе без сыра на вечер остаться.
«Красное солнце, алабандин…»
Красное солнце, алабандин,
Мерцает под облачным кружевом
В алебастровом пухе перин
Ярким воланом воздушным.
И алар нарядился шитьем,
В золотую тонкую нить
Под небесным лазурным щитом.
Сквозь алань видно стрелы-лучи.
Ярко-желтый, шуршащий атолл
Средь широкого моря лесов,
Словно вышитый мастером шелк
И чудесный для бабочек кров.
Род изысканных, плоских вершин —
У подножья косого дождя.
Для родимой планеты Земли —
Чуть трепещущий гимн соловья.
«Клавесин и пышные платья…»
Клавесин и пышные платья,
Бриллиантовый дождь на стенах.
Вальсируют пары средь красок
На картинах, подлинных фресках.
Золотые прически и кольца
В свете ярком блистают, искрятся.
Мрамор тонкий в манере барокко.
На столах – и напитки, и яства
В день страды и жары ломовой —
Плуг и лошадь на поле бескрайнем,
Пот селянин со лба утирает.
Тяжело в барском поле, хоть вой.
Униженье, кабацкая пьянка.
Труд за грош, труд за хлеб.
В избах каши на семь человек
Приготовили бабы-крестьянки.
«Исповедник-дождь да молитвенник…»